Покупаю ландыши по 3 лимона крошечный букетик в 3 стебля. Вечером у Алеши (Павлова). Живет в двух шагах от Львиного мостика, во дворе, небольшая комната с банальной обстановкой. К чему звал, так и не понял. Крестины уже состоялись, и я застал гостей за пустой скатертью после обеда. Мне поднесли блюдечко сливочного мороженого и красного вина. Были Изюмов, Ададурова, Изюмова, какие-то незначительные дамы. Почти все время рассказы про Москву. Ужас от «Укрощения строптивой», поставленной Смышляевым, — сплошной крик, долженствующий выразить темпераментность, и самый дурацкий акробатизм. Несчастная Дурова, пританцовывая, ломается. Уроки акробатики президирует сам Владимир Иванович Немирович-Данченко и готовит с цирковым бичом в руках. Ежедневно два часа в фойе Художественного театра вся труппа упражняется на разостланных тюфяках в кувыркании, сальто-мортале и т. д… Воистину подвигаемся вперед. Посидели до 11 часов, получили еще жидкого чая с лимоном! Наконец увидел и младенца: совершенный Вольтер в восемьдесят лет. Мамаша исхудала, бледная, как покойница. Впрочем, похорошела. Хозяин вышел вместе с гостями и, несмотря на дождь и ночное время, куда-то отправился.

Был и Стип — очень, очень унылый, Акица на что-то дуется. Теперь понятно почему. Тройницкие едут за границу. Фаберже занял у них в былое время 50 000 рублей золотом, и ныне они имеют из этой суммы в Париже получать целых 20 тысяч франков. Воображаю, какие будут привезены туалеты. Для этого и едут.

Холод, солнце.

Пожалуй, судя по сегодняшнему русскому ответу, действительно Каносса. Во всяком случае рука остается протянутой, а гордая гримаса с закинутой головой перешла в чуть жалкую, с головой слегка поникшей.

Чекато, которого я встретил на аукционе, уверен, что они на все пойдут, вплоть до восстановления собственности, требуемой во имя международного права. Думаю, что восстановление может быть провозглашено, но и то не прямо, как таковое, а для иностранцев, но и то на первых порах для англичан только.

Телеграмма от Лели из Парижа.

Акица читает на радостях и уже ликует о совершившемся факте, потом легкое разочарование. Очевидно, что ответ на ее вопрос: когда свадьба? Причем она писала, что в этот день и мы здесь отпразднуем свадьбу.

Готовлю доклад. Акица сопровождает меня на улицу Гоголя для выправления копий с нашего затерянного договора электрического освещения. Нам вчера угрожали, что отрежут кабель, если мы этого договора не представим (а между тем счета представляются за номером и мы аккуратно платим). Пришлось мытарствовать часа полтора от одной бестолковой и нелюбезной барышни к другой. Но, слава Богу, все справили.

Эрмитаж наполнен московскими экскурсиями. Часть их водит дотошный, элегантный, глухой А.А.Сидоров (он же хореографический и литературный энтузиаст и спец), принесший нам на экспертизу ряд плохоньких старинных рисунков, в которых он видит произведения Дюрера, Луки Лейденского и пр. Своим пасомым несет ужасную чушь.

Осматривал в бывшем кабинете Ник. Мих. в музейном фонде остатки Строминской [?] библиотеки, вывезенной по моей просьбе стараниями Ерыкалова. Чудесные серии литографий Домье, Гаварни, Монье, Шере. Масса костюмного материала. Но Надеждин умоляет формы и чисто придворные сюжеты предоставить обожаемой им (ныне закрытой) библиотеке Зимнего дворца. В Обществе поощрения встречаю Шифрина с собачьи-сконфуженным извинением за объявление о «Петрограде». Мое имя было снято при следующем же его выпуске. Братья меня завлекают на выставку школы ОПХ, снова благодаря отстранению архаровцев из ИЗО постепенно возрождается. Впрочем, стараниями мерзавца Тырсы вывезено и свалено без дела на Фарфоровом заводе все оборудование некоторых мастерских. Кораблев (и нашим и вашим) обещает теперь их вернуть. Выставка очень безотрадна и безвкусна, но приходится удивляться энергии (правда, голодом понукаемых) старых преподавателей, которые все же принялись за оживление этого не успевшего до конца разложиться трупа. Впрочем, до сих пор они все еще ютятся на Демидовом переулке, но у Стипа есть надежда, что если Борис станет во главе дела, он думает отвоевать обратно и старое помещение на Мойке, а также достать средства для его отопления. Учащихся масса. Процветает русский стиль, пошедший еще от Афанасьева, Малютина и И.Рериха, лишь навязанный Кораблевым. Прохвост Мансуров (очаровавший художественную обывательщину своим Манифестом, напечатанным в последнем номере «Жизни искусства» в качестве самостоятельного аппендикса к теоретической самовосхваляющей статье безумца Филонова) заставляет подведомственных ему юношей строить и писать маслом конструкции, делать окрошку а-ля Пикассо. Я решил купить безумно дешево продающийся у Платера хрусталь (мы совсем без стеклянной посуды), пять дюжин очень аппетитных предметов всего за 500 лимонов, то есть за 5 рублей. Соблазняет меня Юрий, внесший сегодня в кассу 1000 рублей, взять еще за 800 руб. и четыре декорации Роллера и Квалио, продаваемые обнищавшим потомком последнего.

Меня до дому провожает Шапиро. Сплошная жалоба на порядки в Академии художеств. Особенно злодействует Гурвич — коммунист из Сорабиса, поставивший себе, по собственному признанию, целью вести борьбу против всякого рода мистицизма, религиозности и в то же время провозглашающий во имя чистоты пролетариата гонение на ню и всякую эротику. Насилу согласился оставить на выставке «Плач» Шапиро, в будущем грозил всяким преследованиями. Разумеется, это все только «вскидывание» среди нахохлившихся, вздутых самолюбием жидков, но приходим и все же к старым русским патроншам: полиции, к цензуре, и, разумеется, у нас всякий, кому не лень, с упоением берет на себя роль городового. Шапиро я усиленно рекомендую переправиться на Запад (ведь живет же даже архинепрактичный, вялый Мейер Шейхель в Париже. Недавно получаю от него письмо). Ведь и здесь он не умирает с голоду только потому, что его кормит его сестра-белошвейка.

Домой заходил вятич Алексей Иванович Деньшин. Увы, и он бежит из провинции и мечтает здесь поселиться. Берется здесь наладить мастерскую раскрашивания иллюстраций от руки. Хорошо бы для детских книжек.

К обеду суп из щавеля.

Вечером на совещании в Мариинском театре (но не балетного совета, который соберется завтра, я снова не могу быть) для предварительного обсуждения репертуара (кроме меня — Лопухов, Леонтьев, И.Н.Иванов, авторитетность которого я никак не могу себе объяснить, ибо это сама беспомощность и робость). Решили целиком «Щелкунчик» (Лопухов в тесном контакте со мной, обещает слушаться, ну да и Петр Ильич обяжет), авось удастся поставить Лопухову «Священную весну» (это в его средствах), но кто художник? Головин? (За неимением Рериха.) Непременно возобновляются «Времена года» в постановке Леонтьева, но со сдвигом по моему совету в нечто российское (на декорации я с полным убеждением рекомендовал Коку), авось удастся поставить «Нерона», хотя мы так и не решили, кто будет исполнять главную роль (декорации Замирайло). Кроме того, я рекомендовал «Мидаса» Штейнберга, а Леонтьеву — «Саломею». Обсуждали и персональные вопросы. Рещено дать ход Трояновой и Кожуховой. Говорили и о том, как видоизменить, по требованию Экс-кузовича, «Сольвейг», но Пав. Петухова уже не оказалось в театре, и это пришлось отложить.

Среди заседания вдруг приезжает вся в расстроенных нервах А.В.Осокина в сопровождении женщины из месткома, не то на амплуа бледного свидетеля, не то для моей острастки. Впрочем, женщины (г-жа Пугачева!) с виду скромная, вероятно, бывшая какой-нибудь сортировщицей или что-то вроде этого. Еще днем несколько раз звонила Осоки-на и Коке, и Гауку в поисках меня. Оказывается, в Александринке из-за АРА бунт. Все не получившие осаждают местком, кто-де давал адреса Бенуа, ибо то, что я в этом принимал участие, распространилось по всему театру, и, я думаю, более всего благодаря болтливости той же дуры Осокиной. Соков обрадовался (ему надо сводить счеты с Юрьевым) и принял живое участие в обиженных. Я перед местком-шей засвидетельствовал в том, что Анна Валентиновна ни при чем (она только указала еще на несколько лиц, не упомянутых режиссером, забыл фамилию), но затем выяснил честь честью Хохлов все это дело и наотрез отказался допустить какое-либо вмешательство «учреждения», в том числе и месткома. Дамы быстро удовлетворились, зато вдруг другие такие тона, направленные к тому, чтобы меня разжалобить, и было названо еще несколько пропущенных имен. Среди них самым наивным образом были выставлены кандидатуры Сокова и той же Пугачевой. Я обещал сделать, что возможно, хотя, признаюсь, противно снова лезть с просьбой в АРА, лично мне хотелось бы помочь Павлу и Пугачевой, по нелепой забывчивости мной пропущенных…