Я посоветовал Дейви сделать пару небольших ставок, которые он сразу проиграл. Разохотившись, он отважился еще на несколько ставок, но добился того же результата. Игроком надо родиться. Я оплатил его проигрыш из своей скромной прибыли, полученной за счет умеренных ставок на колонку и линию. Полина, азартно склонившаяся над столом напротив меня, играла еще более безрассудно. Не сомневаюсь, что она уже проиграла деньги, выделенные ей знаменитым братом, но затем вдруг случайно выиграла тридцать пять к одному, поставив на удачное число, и радостно захлопала в ладоши, отчего ее сплотившиеся грудки стали выглядеть еще более соблазнительно. Она числилась первой красавицей среди родственников Наполеона и пользовалась повышенным спросом в кругу портретистов и скульпторов. Поговаривали даже, что она соглашалась позировать обнаженной.

— Мадам, видимо, ваше непревзойденное игровое искусство соперничает только с вашей красотой, — поздравил я ее.

— Мне сопутствует удача брата! — со смехом воскликнула она.

Она не блистала умом, но обладала преданной натурой и не бросила Бонапарта в грядущие тяжелые времена, когда вероломные друзья и даже родственники отвернулись от него.

— Нам, американцам, следовало бы поучиться у такой удачливой Венеры, как вы.

— Но, месье Гейдж, — парировала она, взмахнув ресницами и сверкнув пламенным взглядом, — мне говорили, что вы сами на редкость искусны.

Я скромно склонил голову.

— Вы служили с моим братом в Египте, присоединившись к отряду ученых, — продолжила она. — Однако вдруг решили противостоять ему в Акре, но ваши пути вновь пересеклись восемнадцатого брюмера, когда он захватил власть, и теперь вы с ним опять стали союзниками, выиграв битву при Маренго. Похоже, вы мастерски умеете находить выход из любого положения. — Улыбнувшись, она решила пояснить последнее замечание: — Так и в танце, все зависит от выбора партнера.

Дейви, безусловно воспринявший подшучивание замужней сестры первого консула как возможный дипломатический провал, слегка откашлялся.

— А мне, господин Гейдж, — заявил он, — не повезло приобщиться к той удаче, что, очевидно, сопутствует вам и этой даме.

— О, у вас впереди еще масса возможностей, — великодушно и даже искренне возразил я. — Дейви, позвольте, я открою вам секрет азартной игры. Любой игрок проигрывает с той же неизбежностью, с какой смерть поджидает нас в конце жизненного пути. Игра дарует надежду, а математика обеспечивает расчет разбившихся надежд и фатальных поражений. Фокус заключается в том, чтобы вовремя сбежать, забрав выигрыш, умудрившись на мгновение перехитрить арифметику. Немногие способны на это, поскольку уверенность в успехе подавляет здравый смысл. Из чего следует, что лучше обзавестись такой рулеткой, но самому не играть на ней.

— У вас, сэр, репутация азартного и удачливого победителя.

— В драке, но не в войне. Игра же не доведет до добра.

— Но, судя по всему, вы честный малый. Зачем же вы играете?

— Я могу повысить свои шансы, выигрывая у менее опытных игроков. Но более важна сама игра, как говорил мне сам Бонапарт. Привлекателен именно процесс игры.

— Да вы философ!

— Все мы задаемся вопросами о тайнах жизни. А те, кто не озадачивается поиском ответов, раздают карты.

— Тогда, вероятно, нам следует присесть за карточный стол, — с улыбкой заметил Дейви, — и сыграть в фараона, позволив вам пополнить содержимое карманов. Я подозреваю, что вы легко обыграете ваших неотесанных соотечественников. А кстати, вон и наш Бладхаммер, полагаю, его еще больше заинтересует разнообразие ваших экспериментов. Тем более, насколько я понял, вы имели еще и опыт в пушной торговле?

— На заре туманной юности. Да уж, смею сказать, я повидал мир. И пришел, кстати, к выводу, что мы живем на жестокой, восхитительной и весьма ненадежной планете. Поэтому, конечно, давайте подкрепимся кларетом, и тогда вы сможете спрашивать меня о чем угодно. Может быть, и дама пожелает присоединиться к нашей компании?

— После того как удача улыбнулась мне в рулетке, месье Гейдж? — Она прищурилась. — Я не обладаю вашей силой воли, чтобы отказаться от игры, когда мне начало везти.

Я устроился за соседним столом в мужском обществе, ведя беседу с легким раздражением, пока соблазнительный образ Полины — про себя я теперь называл ее милашка Полли — не выветрился из моей головы. Эллсуорту захотелось послушать о египетских памятниках, которые уже породили наполеоновские планы в Париже. Ванс Мюррея интересовала Святая земля. Дейви жестом пригласил в нашу компанию одного маячившего в тени медвежьего вида здоровяка, коим и оказался упомянутый им ранее норвежец. Будучи одного со мной роста, Магнус обладал богатырским телосложением и обветренной, как у рыбака, красноватой кожей. Один глаз у него скрывался под пиратской повязкой, а другой поблескивал ледяной синевой; помимо этого, природа наградила его крупным и толстым носом, высоким лбом и густой окладистой бородой, дико и нелепо смотревшейся в начале девятнадцатого века. На редкость тревожно выглядел и его присущий мечтателям сверкающий взор.

— Гейдж, познакомьтесь с господином, о котором я вам говорил. Магнус, Итан Гейдж.

Бладхаммер действительно сильно смахивал на викинга, вырядившегося в строгий серый костюм, смотревшийся на нем как дамская шляпка на буйволе. Он с такой решимостью ухватился за край стола, будто собирался опрокинуть его.

— Редко встретишь в наших краях северянина, — произнес я с легкой нервозностью. — Что привело вас во Францию?

— Научные изыскания, — прогремел норвежец раскатистым басом. — Я изучаю тайны прошлого в надежде на лучшее будущее моей страны. Я наслышан о вас, господин Гейдж, и о вашей своеобразной и замечательной учености.

— Замечательной любознательности в лучшем случае. Науками я занимаюсь в основном чисто любительски, — заявил я, доказывая самому себе, что могу быть скромным, когда поблизости нет женских ушек. — Я предполагаю, что наши древние предки знали куда больше об удивительных электрических силах, но человечество основательно подзабыло то, что когда-то знало. Бонапарт едва не пристрелил меня в саду Тюильри, да передумал, решив дать мне шанс доказать, что я могу быть ему полезным.

— А я слышала, что тогда же мой брат сохранил жизнь одной красивой египтянке, — проворковала Полина.

Она незаметно подошла и встала за нашими спинами, источая аромат фиалок.

— Верно, вы упомянули о моей бывшей спутнице Астизе, но она, увы, решила вернуться в Египет и продолжить исследования, хотя Наполеон хотел послать ее со мной в Америку с особой миссией. Расставания, как говорится, исполнены очаровательной грусти.

Честно говоря, грустя о ней, я также испытывал облегчение, освободившись от ее неукротимой силы и страсти. Я был одинок, опустошен, но свободен.

— Однако вы не отправились в Америку, — заметил Эллсуорт, — вы по-прежнему здесь с нами.

— В общем, я узнал, что президент Адамс отправил сюда вас троих. И мне показалось, что, задержавшись в Париже, я смогу быть вам полезным. Конечно, у меня есть слабость к азартным играм, но не кажется ли вам, что это новое колесо, кроме всего прочего, действует весьма месмерически?

— А ваши научные изыскания, господин Гейдж, также способствовали удаче в игре? — В громовом голосе Бладхаммера появились обвинительные нотки, похоже, он решил испытать меня.

Интуиция подсказывала мне, что из-за него могут возникнуть проблемы.

— Отчасти благодаря общению с французскими учеными в Египетской экспедиции мне помогла математика. Но, как я уже пояснил Дейви, верное понимание шансов убеждает в том, что в итоге любая игра неизбежно приводит к потерям.

— Действительно. Неужели, сэр, вы знаете, к каким потерям могут привести тридцать шесть чисел рулеточного колеса?

— На самом деле я пока не задумывался об этом.

Норвежец так напряженно буравил меня взглядом, словно пытался проникнуть в самые темные тайны моей души.

— Или три шестерки, число Зверя, из Откровения Иоанна, — многозначительно произнес он и умолк, ожидая нашего отклика, но мы лишь озадаченно прищурили глаза.