— О боже, они черны как уголь! — восклицал он порой. — И одеты в лохмотья… как же можно работать полуголыми в такой холод?

— А как волы работают? — сказал один из наших попутчиков, виргинский плантатор с побагровевшим от виски носом, пожевывая чубук трубки, которую он ни разу не разжег за всю дорогу. — Черномазые рабы, сэр, отличаются от нас с вами хилым умишком и нехилыми бицепсами. Подобно мулам, они просто созданы для тяжелых полевых работ. С тем же успехом вы можете переживать за летающих в небесах птиц.

— Птицы могут летать, где пожелают.

— А вы остроумны, однако. — Плантатор расхохотался. — Весьма остроумны! Но наши негритосы довольны, как дойные коровы, каждый вечер послушно следующие в коровник. Уверяю вас, они удовлетворены такой жизнью гораздо больше, чем кажется. Их потребности ограничиваются желаниями набить брюхо, вдоволь погорланить песни да завалиться на боковую. Мы оказали этим несчастным услугу, привезя их сюда. Тем самым мы спасли их души.

— Однако они не выглядят благодарными, — возразил Магнус, а его синий глаз сверкнул огнем Одина.

Я уже не раз замечал, что он умудряется исподволь проникнуть в самую суть проблемы.

— Бог установил на земле, сэр, традиционный порядок вещей, — встревоженно произнес плантатор. — Индейцы ничего не сумели сделать в Америке, так же как и эти чернокожие в Африке. Темнокожих надо приспосабливать к посильному для них делу, а краснокожих сгонять в резервации — для их собственного блага.

Будучи пенсильванцем, я очень хорошо усвоил квакерские каноны, чтобы спокойно воспринять эту чепуху.

— Как же можем мы, американцы, ратовать за свободу, если часть нашего народа томится в неволе?

— Как я уже говорил, сэр, они не такие, как мы. — Он выглядел раздосадованным. — Во Франции вы набрались соглашательских либеральных идей, но поживите немного на нашем Юге, и вы поймете, что я имею в виду. Вашингтон понял. Так же, как и наш новый президент. Всякой твари в этом мире уготовано свое место.

Явно желая закончить неприятный разговор, он отвернулся и уставился в окно, за которым темнели бесконечные ряды деревьев. Низко растущие ветви хлестали по крыше нашего поскрипывающего экипажа; порой кучеру приходилось останавливаться и срубать самые толстые и опасные из них.

Я уже начал с опаской подумывать о том, что мы заблудились, когда на пути нам наконец попался свободный чернокожий парень с ящиком плотницких инструментов, и мы спросили у него, далеко ли американская столица.

— Да вы уже в ней! — ответил он. — Полмили назад вы проехали пограничный камень.

Я огляделся. Возле дороги маячили две фермы, куча разрубленных деревьев дымилась в забытом костре, а за покосившейся оградой, казалось, вовсе ничего не было.

— Большой дом вон в той стороне! — добавил негр, махнув рукой.

Мы въехали на гребень низкого холма и увидели несуразное младенчество Вашингтона. Прошло четыре месяца с тех пор, как тут поселились три с половиной сотни служащих федерального правительства, а столица моей страны пока являла собой смехотворное величие замысла, прокисающего в болотистых дебрях. По диагонали территорию, на которой раскинулись чахлые фермы, леса и болота, пересекали грязные улицы, достаточно широкие для прохода целого римского легиона, хотя их начала и концы терялись в неизвестности. Вдали поблескивало разлившееся русло Потомака. Повсюду торчали тысячи пней, еще ярко желтевших на срезах, а три сотни кирпичных и деревянных домиков, точно кубики, рассыпались по округе согласно некоему величественному плану, совершенно не имевшему связи с реальностью. Мне говорили, что непонятно зачем для нашей новой столицы прикупили квадратный участок со стороной в десять миль. И вот через десять лет после начала строительства во всем Вашингтоне едва набиралось три тысячи жителей.

Столичные дома, возвышаясь посреди грязных, усыпанных опилками дворов, сползались, как муравьи, к соседнему селению под названием Джорджтаун, раскинувшемуся вдали на берегу Потомака. Там расположился и небольшой порт, а за рекой, на стороне Виргинии, также маячили какие-то домики. Нелепо грандиозно смотрелись в Вашингтоне четыре общественных здания, изолированных друг от друга по какой-то странной причине. Среди них, как я узнал позже, находились особняк президента, здания Конгресса, казначейства и военного ведомства. Большинство законодателей жили скученно между зданием Капитолия и президентским особняком в меблированных комнатах или гостиницах, выстроившихся вдоль дороги, названной Пенсильвания-авеню, на которой еще попадались невыкорчеванные пни. Я полагаю, что Вашингтон, конечно, быстро разрастется — государственные ведомства способны укрепляться за счет своих избирателей, а не наоборот, и любой сообразительный клерк пригласит для работы еще дюжину клерков, чтобы самому заделаться начальником, — но все равно пока грандиозный столичный размах вызывал лишь откровенный смех. Порадовало меня только то, что наша столица выглядела настолько пустынной, что врагам вряд ли удастся незаметно подкрасться к нам.

— Она ошеломляюща, как Версаль, но совершенно в противоположном смысле, — проворчал я. — Ошеломляет отсутствие присутствия.

— Нет-нет, — быстро возразил Магнус, высунувшись из окна дилижанса. — Взгляни-ка на тех ангелов, что возвышаются по сторонам улиц. Ты понимаешь, Итан, это же священные символы масонской архитектуры!

Под священной масонской архитектурой, как оказалось, имелась в виду планировка улиц, линии которых — конечно, если рассмотреть их на карте — складывались в пифагорейские треугольники, звезды и пентаграммы, подобные знаки мне приходилось видеть в ложах и на документах масонов. Учитывая, что эта геометрия реально просматривалась только на бумаге и сами столичные «авеню» пока мало чем отличались от просек, никакой мистической символики мне узреть не удалось.

— Магнус, эта твоя архитектура ничем не отличается от той звездной планировки, что я видел в Египте и Святой земле.

— Конечно! Погляди лучше на новый Капитолийский холм, его угловой камень заложен согласно масонскому ритуалу, а от фасада здания начинается главная улица, здесь будет новый вариант Версаля. Идущие под углом улицы образуют правильный треугольник, включающий особняк президента. Ты понимаешь, что эти улицы отражают масонские символы угольника, циркуля и линейки? И разве общее количество ваших колоний не равняется мистическому числу тринадцать?

— Но сейчас существует уже шестнадцать штатов.

— Они объединились в страну, когда их было тринадцать. Наверняка не простое совпадение, Итан, что именно тринадцатого октября тысяча семьсот девяносто второго года почтенные франкмасоны заложили под руководством самого Вашингтона краеугольный камень правительственного особняка!

— Какое совпадение? Нет, погоди, давай-ка подсчитаем… Ага, ты намекаешь на то, что они вознамерились отметить четыреста восемьдесят третью годовщину разгрома тамплиеров, знаменитую Черную пятницу! Но по-моему, более вероятно предположить, что это было сделано в память о том, что со времени высадки здесь Колумба прошло триста лет и один день.

— А почему добавили один день?

— Возможно, непосредственно в годовщину им помешал дождь, — предположил я, пожав плечами.

— Наивный ты человек! Или прикидываешься бестолковым. Почему тринадцать вместо двенадцати? Да потому, что число тринадцать издавна почиталось священным. Таково число лунных месяцев в году, число участников Тайной вечери, число дней после рождения нашего Спасителя, когда волхвы явились к младенцу Иисусу, и возраст достижения зрелости по традициям иудеев. Столько же скандинавских богов собралось вместе, когда Локи проник на их пиршество и убил Бальдера прутом ядовитой омелы. Египтяне полагали, что между жизнью и смертью тринадцать шагов, а у англичан на эшафот также ведут тринадцать ступеней. Тринадцать есть число ряда Фибоначчи. В картах Таро тринадцатая карта Старшего аркана носит знак Смерти. И именно тринадцать, наконец, потому что потомки тамплиерских масонов решили построить новое государство на том континенте, где их предки обрели спасение. Половина ваших революционных военачальников входила в масонскую ложу! Даже твой наставник, Франклин, помогавший писать Декларацию независимости и Конституцию, также был франкмасоном. И ты думаешь, все это простое совпадение? Нет, Итан. Судьба вашего молодого государства, друг мой, определится на западе: именно там оставили скандинавские тамплиеры священные реликвии, способные стать основой лучшего мира.