Конечно же, после всего случившегося он был рад вернуться домой.
Здесь ему было хорошо: знакомая сырость, напитывающая прохладой воздух, плотное одеяло серых облаков, скрывшее от взгляда покатые вершины Кейвхилла, стальные волны реки Лаган.
Но радость возвращения домой была сладостно-горькой.
Доновану рассказали, что после добровольного разоружения Ирландской республиканской армии в 2005 году последние из его бывших одноклассников вместе с семьями снялись с насиженных мест в поисках лучшей жизни в больших городах — Дублине, Лондоне, Нью-Йорке. Еще он узнал, что в 2001-м его лучший друг Шин был заключен в тюрьму Лисбурна «Магаберри». Такой судьбы Донован сам едва избежал в юности.
Донован вместе с больным отцом Джеймсом, которому уже стукнуло восемьдесят один год, переехал в перестроенный дом с двумя спальнями, стоящий в ряду таких же стандартных домиков на Крумлин-роуд. Новое жилище находилось на том самом месте, где прежде стоял дом его детства, сожженный дотла бунтовавшими унионистами в 1969 году.
Почти все свое время Патрик тратил на то, что присматривал за милой старомодной закусочной отца, названной «Донован». Он проводил здесь много часов, как и в детстве: готовил сдачу у кассы, варил свежий кофе, смазывал маслом булочки, раскладывал газеты и пополнял холодильные прилавки. Рутина приносила ощущение душевного покоя и расслабленной теплоты.
Когда-то сладкоречивый постоянный клиент по имени Майкл воспользовался наивностью пятнадцатилетнего Патрика Донована и завербовал его в Ирландскую республиканскую армию курьером. Перед тем как восемнадцатилетний Донован поступил в семинарию, отец решил переименовать свое заведение в «Донован и сын». Ему, конечно, не хотелось терять такого помощника в бизнесе, но, прознав о том, как опасно манипулировал Майкл его единственным сыном, решил, подобно библейскому Аврааму, что лучше уж отдать своего отпрыска на службу Господу.
Целый месяц ушел у Донована на то, чтобы толком войти в курс дела: научиться «прокатывать» кредитки, управляться с современными кофеварками, вести дела с новым поколением торговцев. Первые две недели, сидя за прилавком, его наставлял папа — с лица старика не сходила улыбка под резиновыми трубками, тянущимися из ноздрей вниз к портативному резервуару с кислородом. Затем состояние отца резко ухудшилось, и он уже не выходил из дома. Так что Доновану пришлось целыми днями хозяйничать в закусочной, а спокойные тихие вечера играть в карты с отцом, потягивая виски, болтая о политике и о том, что днем происходило в лавке.
О событиях в Ватикане они не говорили никогда. Донован просто объяснил, что ему необходимо некоторое время, чтобы кое-что уладить.
В середине августа десятилетняя битва пожилого человека с эмфиземой окончилась. На отпевание в церковь Святого креста пришли немногочисленные соседи, старые приятели и десятки постоянных покупателей. Донован похоронил отца на кладбище Миллтаун рядом с его верной женой Клэр, почившей десять лет назад.
С той поры Доновану стало казаться, будто вместе с отцом он похоронил свое недавнее прошлое.
Так было до сегодняшнего дня.
Закусочная пустовала, когда незадолго до полудня вошли двое мужчин и уселись в конце стойки, поближе к двери.
Донован сложил «Эри пост» и направился поздороваться с посетителями. Он сразу обратил внимание, что они не местные. Скорее всего, туристы. Один был среднего роста и телосложения, второй же — высокий и мощный.
— Dia duit, — сказал Донован на гэльском [20]и быстро добавил: — Тор о’ the morn. [21]
Хотя двенадцать лет в Ватикане приглушили его ирландский акцент, Белфаст развязал ему язык, сделав речь менее сдержанной.
— Кофейку, парни?
— Кофейку б не помешало, — откликнулся тот, что помельче.
— Сейчас сделаем.
Донован схватил две чашки и поставил на стойку. Пока он снимал кофейник с конфорки, двое как по команде скинули намокшие плащи. Повернувшись к ним, он увидел, что на каждом была черная рубашка с белым квадратиком, прикрывающим пуговицу воротника. Священники.
Наполнив кружки, Донован спросил себя, знакомо ли ему плоское лицо того, что помельче, но ответа не нашел. Акцент, конечно, тоже был не местным.
— Сливки, сахар?
— Нет, спасибо, Патрик.
Здоровяк же просто помотал головой.
— Slainte, [22]— дружески кивнув, сказал Донован, бросив еще один взгляд на его воротничок. — Прошу прощения…
Он отошел на пару шагов вернуть кофейник на конфорку.
— …А мы знакомы?
— Нет, — ответил тот, что помельче.
Он мелкими глотками потягивал кофе, пар тянулся к его темным глазам.
— Но мы прибыли сюда по поручению Святого престола.
И Орландо представил своего коллегу как отца Петра Квятковски.
— Ясно, — проговорил Донован.
— Отыскать вас было непросто, — сказал он, немного приукрасив правду.
В результате процедуры отслеживания паспорта выяснилось, что Донован появился на территории Северной Ирландии седьмого июля. И хотя кредитными карточками Патрик не пользовался, они легко почерпнули необходимую информацию из документов публичного характера: недавнего некролога о смерти его отца и записей о передаче собственности умершего.
Донован пристально смотрел на Орландо.
— Вы как-то очень уж поспешно отбыли после… ммм… внезапной кончины кардинала Сантелли.
— Причины моего отъезда — мое дело, — строго ответил Донован, схватил тряпку и принялся полировать стойку. — Давайте-ка лучше сразу о вашем деле, отец.
— Что ж, тогда не будем терять время.
Сжав кружку сильными жилистыми пальцами, Орландо сделал большой глоток кофе.
— Нас проинформировали о вашем сотрудничестве с доктором Джованни Берсеи… в его исследовании оссуария в Ватиканском музее.
Священник выждал, наблюдая за реакцией ирландца. Однако по лицу Патрика ничего прочесть было нельзя.
— Уверен, вы с большим удовлетворением воспримете известие о том, что карабинеры закрыли дело о внезапной смерти доктора Берсеи.
«Отец Мартин уж точно закрыл дело», — отметил про себя Донован, с тревогой наблюдая, как священник достает из кармана фотографию.
— Уверен, вы узнаете этого человека, хотя он на этом снимке бледноват… — сказал Орландо, выкладывая на стойку фотографию Сальваторе Конте в морге.
Когда Донован осторожно шагнул ближе и посмотрел на снимок, Орландо уловил реакцию: едва заметное движение челюсти, чуть дрогнувшие веки. Он невозмутимо выложил перед Донованом факты его сопричастности: оссуарий, гибель Берсеи в катакомбах, «своевременная» кончина Сантелли, убийство Конте.
— И все это буквально в течение нескольких дней после нашумевшего похищения в Иерусалиме.
— Боюсь, единственный, у кого найдутся для вас ответы, — заговорил Донован, — это кардинал Сантелли. Но, как вы уже сказали, ответы эти он унес с собой в могилу.
Отойдя назад к кофеварке, он быстро прошелся тряпкой по ее хромированным частям.
— Его преосвященство ценит вашу преданность, Патрик. В наши намерения вовсе не входит предъявление вам обвинений.
— Что же тогда входит в ваши намерения? — с ноткой вызова поинтересовался Донован.
Лицо Орландо напряглось:
— Прежде всего нам необходимо выяснить, с какой целью оссуарий доставили на территорию Ватикана, а также местонахождение реликвий, которые предположительно находились в оссуарии.
— Эту информацию запросил кардинал Лунгеро?
Не отводя прямого взгляда, Орландо долю секунды помедлил.
— Совершенно верно.
Донован медленно положил тряпку. Имя он произнес наугад — кого-то в Ватикане звали Лунгеро, но уж точно не было там такого кардинала.
— Какие именно реликвии его интересовали? — спросил он; ирландский акцент был сейчас особенно заметен.
— Вам лучше других известно, что оссуарий представляет собой ларец с костями. Само собой разумеется, и в искомом находились кости. А также другие реликвии.
