Николь обернулась к изображению на главном дисплее.

— Ладно, экипаж! Пора за дело!

До слуха докатился приглушенный лязг, словно кто-то ударил по обшивке исполинской кувалдой, и «Скиталец» замер. Воцарилось длительное молчание. Наконец в наушниках раздался голос Андрея:

— Ну, вот и добрались.

Николь кивнула, внезапно ощутив безмерную усталость. В голове пронеслось: «А чего беспокоиться?» В горловину шлема было вмонтировано устройство со стимулирующими таблетками, но это на крайний случай. Таблетки могут подхлестнуть ее, наполнив необходимой энергией, но за подъемом неминуемо последует спад, который надолго выбьет ее из колеи. Поэтому Николь обошлась глотком воды.

— Доложить состояние систем, — машинально произнесла она, облизывая пересохшие губы и надеясь, что голос не выдал охватившей ее сентиментальной грусти.

Кьяри пощелкал тумблерами на главном пульте, окинул быстрым, оценивающим взглядом экраны радаров и чуть заметно улыбнулся.

— Есть швартовка, Николь, — доложил он. — Мы обшивка к обшивке со звездолетом инопланетян, под нашим шлюзом подобие их шлюза. Магнитные захваты регистрируют прочный контакт.

Николь подалась вперед, взглянув сквозь фонарь «Скитальца» на громаду чужого корабля. Казалось, что этому сверкающему великолепию нет конца и края, что его неземная красота не знает ни малейшего изъяна. Но это лишь иллюзия. Николь не забыть зрелища, открывшегося, когда они уравнивали скорость головного модуля «Странника» со скоростью звездолета: в корме пришельца зияла длинная дыра, метров семьдесят на двадцать, как пить дать. Края разрыва были безумной путаницей рваного, искореженного, оплавленного металла, слишком сильно напоминавшего их покинутый корабль. Совершенно очевидно: внутренний мощный взрыв.

Николь испугалась, что ее сердце вот-вот разорвется. Добраться в такую даль, вынести столько трудностей — и лишь для того, чтобы убедиться: корабль, на который они возлагали столько надежд, — мертв, как и «Странник». Пробоина находилась на противоположной стороне корпуса, и потому осталась незамеченной; ее обнаружили при сближении, когда возвращаться стало слишком поздно. Это ее приказы привели их сюда, ее слова обрекли всех на верную гибель.

Николь в ярости рванула зажимы шлема и стащила его с головы, спрятав лицо в ладонях. Отскочив от приборной доски, шлем скрылся где-то позади.

Николь даже не почувствовала, как рука Ханы легла ей на плечи, не заметила, как Кьяри обернулся к остальным и сказал:

— Ступайте на корму, проверьте припасы, особенно воздух и оружие. Не торопитесь. Я крикну, если вы понадобитесь.

Поняв намек с полуслова, они устранились с мостика.

Кьяри неторопливо снял собственный шлем и потянулся к Николь. От его удивительного ласкового прикосновения она отшатнулась.

— Николь, — мягко позвал он. Не дождавшись ответа, Кьяри повторил чуть напористее: — Николь!

— Слышу.

— Я рад. Рыжик, что стряслось? — Ни звука. — Николь, я хочу помочь.

Она подняла на него глаза полные слез и попыталась взять себя в руки.

— Знаю, я… — запинаясь, проговорила Николь. — Я… как-то вдруг… Мне вдруг захотелось вздохнуть полной грудью, а воздух скафандра показался непригодным. Смешно… — Она попыталась изобразить смешок, вытирая глаза. — Ни с того ни с сего обнаружить, что ты клаустрофобка. — Она порывисто, со всхлипом перевела дыхание. — Я глядела на этот корабль… инопланетный… и все разом обрушилось на меня.

— Например?

— Ну, может, все это ни к чему. Пустая трата времени и сил!

— А вот это пока неизвестно. Фыркнув, Николь отвернулась.

— Кьяри, не дави на меня! Ты же видел вспоротую обшивку. К тому же они так и не ответили ни на один наш сигнал, хотя мы передавали их с километрового расстояния, потратив всю энергию «Странника» на это. Мы перепробовали все мыслимые радиочастоты, вплоть до лазеров, прожекторов и сигнальных ракет; вдобавок при швартовке помяли обшивку. И ни звука. Повода для оптимизма не вижу.

— Все это эмоции.

— Уволь меня от своих рассуждений!

— Черта лысого. Ты хочешь поднять лапки кверху.

— Да, да! Бен, я боюсь. Я должна быть скалой, за которой могут укрыться остальные, опорой, должна быть сильной каждую дерьмовую секунду каждого дерьмового дня. И в этом качестве я жутко лажанулась. Кто позаботится обо мне, комиссар? К кому я-то могу обратиться за помощью, а?!

— К себе.

— Потрясссно! Я пыталась, приятель; никто не отозвался.

— Пытайся упорнее, приятельница. Только это отличает седоков на передних сиденьях от пассажиров задних. — Он развернул Николь к себе. Еще ни разу не видела она Кьяри таким гневным и беспощадным. — Ты командир корабля, Ши, именно потому, что глубоко в душе, там, где проходит этот дерьмовый рубеж, ты достаточно безжалостна, чтобы сделать все необходимое ради успешного завершения миссии, и достаточно сильна, чтобы жить с этим. Вести вперед не только себя, но и окружающих. Свой экипаж. Это по силам тебе, Николь.

— Нет. Уже нет.

— Значит, предпочитаешь сидеть и ныть?

— По-моему, у меня нет иного выбора.

— Баба! — Николь показалось, что Кьяри ударит ее, но он начал бичевать ее словами. — Ты жива, сука! Это Кэт, Паоло и Шэгэй распались на атомы вместе со всем кланом Вулфов. Как ни крути, тебе отпущено на месяц больше, чем им; у тебя есть возможности, которых они не получат никогда. Они купили это время для всех нас ценой собственной жизни, старлей, а у тебя хватает наглости оплакивать себя?! — Он не находил слов.

Николь смотрела куда-то в сторону.

— Ты не подслащивал пилюлю, не так ли? — наконец спросила она.

— Чертовски верно.

— Подростком я частенько воображала себя в ВВС, парила по космосу без малейших усилий, вступала в бой с корсарами, стояла лицом к лицу с трусливыми космическими мерзавцами, спасала очаровательных принцев… Но в мечтах нет страха, боли, расплаты за ошибки. Я видела смерть друзей, Бен, и теперь стою перед возможностью — вероятностью — собственной смерти. Я боюсь.

— Господи, Николь, а с чего ты взяла, что ты другая? Думаешь, эти чувства доступны одной тебе? Мы все видели пробоину, и каждый понимает, что она означает. — Кьяри выскользнул из кресла, оказавшись перед Николь. — Никто не просит от тебя чуда, милая; просто делай все, что в твоих силах.

Звякнул люк, и Андрей заглянул в рубку.

— Прошу прощения, — начал он, но Николь жестом пригласила его войти. — Просто я подумал, что это может пригодиться.

Он бережно прижимал к груди спрятанные в футляры гитару Николь и флейту Кьяри.

— Черт возьми, они-то как тут оказались?! — недоверчиво спросила Николь. — Я же велела брать только самое необходимое!

— Разве к ним не подходит это определение? — с совершенно невинным видом произнес Андрей.

Николь погладила штампованный пластик футляра, чувствуя непреодолимое желание извлечь покоящийся внутри инструмент, и расплылась в улыбке.

— Спасибо, — выдохнула она Андрею, присовокупив пылкий поцелуй.

Сдвинув облегающий капюшон, она энергично потерла виски, тряхнула головой, чтобы всклокоченные волосы улеглись более-менее пристойно, и нажала на клавишу интеркома.

— Хана, как дела?

— Как у пушечного мяса, — тотчас же откликнулась та. — Сижу и жду, когда великие умы, которым я доверила свою жизнь, созреют на дальнейшие действия.

— «Великие умы»?

— Конечно. Ведь не будь ты такая крутая, тебя не поставили бы командиром, правда? — И вдруг шутливый тон стал серьезным. — Николь, как ты себя чувствуешь?

— Мне уже лучше. По-моему, тянуть больше незачем. В седло!

Кьяри включил магнитные захваты своих ботинок, и они с громким лязгом припечатались к палубе. Комиссар потянулся, поудобнее устраиваясь в черном бронированном скафандре. Николь отстегнула ремни и развернулась, зависнув на уровне его глаз. Потом ухватилась за него и поцеловала, прижавшись к Бену, насколько позволяли объемистые скафандры. За первым поцелуем последовал второй, вскружив обоим головы; сердца их отчаянно колотились, кровь запульсировала в жилах.