– Какие там еретики, – огрызнулась жена. – Он совсем ребенок.

– Я не о мальчике. Об Эсклармонде. Всем известно, что она из этих. Узнают, что мы ходили молиться в ее дом, так и нас зачислят в последователи Bons Homes и осудят.

– Что же нам, бросить друзей? Только оттого, что ты наслушался страшных историй?

Сеньер Марти заговорил еще тише:

– Я только сказал, что надо быть осторожней. Знаешь ведь, что люди говорят. Целое войско собралось, чтоб изгнать еретиков.

– Это сколько лет уже говорят. Слишком ты много шума поднимаешь. Что до легатов, эти «слуги Господа» давно бродят по селам, спиваются до смерти, и что из того? Пусть епископы спорят между собой, а нас оставят жить, как умеем.

Она отвернулась от мужа и положила руку на плечо Сажье:

– Не обращай внимания. Ты ничего плохого не сделал.

Сажье уставился ей под ноги, не желая, чтобы женщина видела его слезы.

Тетушка Марти продолжала с напускным весельем:

– Между прочим, ты, помнится, говорил, что хочешь сделать госпоже Алаис подарок? Давай попробуем что-нибудь подыскать.

Сажье кивнул. Он понимал, что женщина старается успокоить его, но чувствовал смятение и стыд.

– Мне нечем платить, – выговорил он.

– Ну, об этом не беспокойся. Один разок обойдемся и так. Ну-ка, взгляни.

Она пробежала пальцами по моткам цветной пряжи:

– Как насчет этого? По-твоему, ей понравится? Как раз под цвет ее глаз.

Сажье тронул пальцем тонкие медно-коричневые нити:

– Не знаю.

– Ну а я думаю, что понравится. Сейчас заверну.

Она оглянулась, подбирая кусок ткани на обертку. Сажье не хотелось казаться неблагодарным, и он постарался поддержать разговор:

– Я ее недавно видел.

– Кого, Алаис? И как она? С сестрой была?

Он поморщился:

– Нет. Но все равно она выглядела не слишком радостной.

– Ну, – подхватила тетушка Марти, – если она чем-то огорчена, тем больше причин порадовать ее подарком. Это ее развеселит. Алаис ведь обычно выходит по утрам на рынок, верно? Держи глаза открытыми, будь посмекалистей, и ты ее наверняка найдешь.

Обрадовавшись предлогу оборвать неловкий разговор, Сажье спрятал сверток под рубаху и распрощался. Через несколько шагов он обернулся, чтобы махнуть рукой. Супруги Марти стояли бок о бок, глядели ему вслед и молчали.

Солнце стояло уже высоко. Сажье долго бродил по городу в поисках Алаис, но никто ее не видал.

Мальчик основательно проголодался и решил было, что с тем же успехом можно отправляться домой, когда наконец заметил Алаис, стоявшую перед лотком с козьим сыром. Сажье бегом бросился к ней и, подкравшись на цыпочках сзади, крепко обхватил за пояс.

– Bonjorn!

Алаис, вздрогнув, обернулась и тут же расплылась в широкой улыбке, узнав приятеля.

– Сажье, – она взъерошила ему волосы, – ты меня застал врасплох.

– Я тебя всюду ищу, госпожа, – ухмыльнулся он. – У тебя все хорошо? Утром ты вроде была не в себе.

– Утром?

– Ты, госпожа, въезжала в шато вместе с отцом. Следом за гонцом.

– Ах, утром, – повторила она. – Не беспокойся, все отлично. Просто утро выдалось хлопотливое. Однако как приятно видеть твою веселую рожицу!

Она чмокнула мальчика в макушку, отчего он побагровел и уставился себе под ноги, чтобы спрятать лицо.

– Ну, раз уж ты здесь, помоги-ка мне выбрать сыр.

Гладкие круги белого козьего сыра, втиснутые в плоские деревянные миски, ровными рядами лежали на чистой соломенной подстилке. Среди них попадались чуть пожелтевшие – более ароматные. Этот сыр был выдержан дольше – может, недели две. Мягкие свежие круги влажно блестели на солнце. Алаис расспросила о цене на те и другие, посоветовалась с Сажье, и они наконец нашли подходящий кусок.

Алаис вынула из кошелька монетку и отдала своему помощнику, чтобы он расплатился с торговцем, пока она доставала маленькую полированную дощечку, чтобы уложить на нее покупку.

Сажье заметил узор на обороте дощечки, и глаза у него стали круглыми от удивления. Как это оказалось у Алаис? Почему? В замешательстве он уронил наземь монетку и нырнул за ней под прилавок, радуясь случаю скрыть смущение. Вынырнув обратно, он с облегчением убедился, что Алаис ничего не заметила, и Сажье решил пока выкинуть это дело из головы. Зато он набрался храбрости вручить ей подарок.

– У меня для тебя кое-что есть, госпожа, – пробормотал он, без предупреждения сунув сверток ей в руку.

– Как чудесно. От Эсклармонды?

– Нет, от меня.

– Какой замечательный сюрприз. Можно развернуть?

Он кивнул, сохраняя серьезный вид, но глаза его блестели от волнения, пока девушка разворачивала пряжу.

– Ой, Сажье, какая красота, – воскликнула Алаис, любуясь блестящей золотистой нитью. – Настоящая красота!

– Это я не украл, – торопливо заверил мальчуган. – Мне na Марти дала. По-моему, она хотела извиниться.

Сажье пожалел о своих словах, едва они слетели у него с языка.

– За что извиниться? – сразу спросила Алаис.

В ту же минуту поднялся крик. Какой-то человек рядом с ними кричал, тыча пальцем в небо, где низко над городом, вытянувшись стрелой с запада на восток, пролетала стая больших черных птиц. Солнце, казалось, соскальзывало с их гладкого черного оперения, как искры с наковальни. Вокруг все твердили, что это знамение, и только не могли договориться, доброе или дурное.

Сажье не был подвержен таким суевериям, но тут и он вздрогнул. И Алаис, видно, что-то почувствовала, потому что обняла его за плечи и притянула к себе.

– Что случилось? – спросил мальчик.

– Res, – слишком уж торопливо откликнулась она. – Ничего.

Птицы продолжали свой путь в небе и уже казались черной кляксой у горизонта. Их не касались тревоги человеческого мира.

К тому времени, как Алаис, оставив верного, как тень, Сажье в городе, вернулась в шато Комталь, колокола собора Сен-Назер уже звонили полдень.

Она измучилась и несколько раз спотыкалась на лестнице, казавшейся круче, чем обычно. Хотелось лишь рухнуть на кровать в собственной спальне и отдохнуть.

С удивлением Алаис обнаружила дверь в свою комнату закрытой. Казалось бы, слуги должны были успеть закончить приборку. Занавесь балдахина над кроватью была по-прежнему задернута. В полумраке Алаис разглядела, что Франсуа поставил корзинку у очага, как она просила.

Алаис положила дощечку с сыром у кровати и прошла к окну, чтобы откинуть ставни. Их давно следовало открыть и проветрить спальню. Дневной свет залил комнату, открыв взгляду слой пыли на мебели и заплаты на протертых занавесях.

Алаис вернулась к постели, откинула занавесь. К ее изумлению, Гильом все спал. Приоткрыв рот, она разглядывала мужа. Он выглядел таким спокойным, таким красивым. Даже Ориана, от которой трудно было дождаться доброго слова, признавала, что Гильом – один из самых приглядных шевалье виконта.

Алаис присела рядом с ним на постель и тихонько погладила его кожу. Потом, неожиданно расхрабрившись, ковырнула пальцем мягкий сыр и поднесла крошку к его губам. Гильом забормотал и пошевелился под одеялом. Глаз он не открывал, но лениво улыбнулся и протянул руку.

Алаис затаила дыхание. В воздухе будто повисло ожидание и предвкушение – и она позволила мужу притянуть себя к груди.

Интимность минуты была нарушена шумом в коридоре. Кто-то громко, искаженным от злости голосом выкрикивал имя Гильома. Алаис отскочила. Ее ужаснула мысль, что отец застанет их в таком положении. Гильом распахнул глаза в тот самый миг, когда в дверях появился взбешенный Пеллетье, за которым следовал Франсуа.

– Опаздываешь, дю Мас, – заорал он, срывая с ближайшего кресла плащ и швыряя заспавшемуся зятю. – Поднимайся. Все уже в Большом зале и ждут тебя.

Гильом завозился, поднимаясь:

– В Большом зале?

– Виконт Тренкавель созывает своих шевалье, а ты тут спишь! Полагаешь, что можешь позволить себе такое удовольствие? – Он стоял над Гильомом. – Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание?