В результате сильного нервного перевозбуждения Камински крепко заснул и проспал беспробудно всю ночь. На рассвете надзиратель без церемоний растолкал его и дал понять, что комиссар готов его выслушать.

Камински спросонья ответил, что больше не хочет видеть комиссара, – ему нужен судья, занимающийся проверкой законности содержания под стражей. Но потом сообразил, что надзиратель все равно его не поймет, поднялся и пошел с ним.

Путь пролегал от тюрьмы до полицейского участка, где на первом этаже их ожидал Наги.

– Чаю? – любезно спросил Наги и, не дожидаясь ответа, налил ароматную жидкость в стаканчик для зубных щеток.

Он долго насыпал в чай коричневый сахар, аккуратно его размешивал, откашливался, заполняя паузу перед неудобным высказыванием, и наконец произнес:

– Вы свободны, мистер Камински. Можете идти. И лучше прямо сейчас.

Камински ожидал всякого, но столь обходительное требование покинуть тюрьму застало его врасплох. Он выпустил из рук стакан, который поднес было ко рту, и тот, упав на пол, разлетелся вдребезги. Его правая рука повисла в воздухе, словно все еще сжимая стакан.

– Свободен? Почему? – ошарашенно спросил Камински.

Наги поднялся из-за стола, встал за своим стулом, опершись о спинку, и принялся объяснять:

– Мистер Камински, я с самого начала не был уверен, что передо мной убийца Фостера. Конечно, есть свидетельские показания, да и ампула в вашем кармане сослужила вам недобрую службу. Но когда мы проверили обе ампулы, то установили, что в той ампуле был морфий, а в вашей – нервно-паралитический яд слабой концентрации. И прежде всего, происхождение ампул разное. Ампула Фостера – немецкая. Ампула, которую нашли вы, – русская. К тому же история, которую вы мне рассказали, звучала довольно неправдоподобно, а опыт показывает, что в выдуманных алиби намного больше логики, чем в настоящих. История с мумией, которую вы обнаружили и предложили купить Фостеру, показалась мне невероятной, поэтому я решил все проверить. Я полетел в Абу-Симбел, встретился с археологом Хассаном Мухтаром, и уже вечером мы начали поиски входа в гробницу. При этом произошла неожиданная встреча. В строительном бараке, который вы описали, мы увидели…

– Я знаю, – перебил Камински, до сих пор сидевший молча, – в строительном бараке вы встретили доктора Геллу Хорнштайн.

– Вовсе нет! – возразил Наги. – Мы встретили старого знакомого – Камаля Седри. Седри – глава банды спекулянтов, которая перепродает антиквариат за границу. Я его неоднократно арестовывал, но ничего не мог доказать. Сопровождал Седри человек, которого вы, мистер Камински, знаете. Это официант из ресторана «Эль Саламек», в котором вы обедали с Фостером…

Камински опустился на стул, который ему предложил Наги. Этого он никак не ожидал. Он зажал ладони между коленями и беспомощно спросил:

– А Гелла Хорнштайн? Что с доктором Хорнштайн?

– Не имею понятия, – коротко ответил Наги и, прищурившись, добавил: – Об этой даме вы уж как-нибудь сами позаботьтесь.

Жак Балое и Рая Курянова были в пути уже двадцать дней. Вопреки обещанию Курош доставил их не в Хартум, потому что, как он заверял, это было слишком рискованно. Курош приземлился на песчаной полосе в пустыне, неподалеку от Вади-Хальфы, и посоветовал обратиться к человеку по имени Хамман. Он был начальником местного полицейского участка и за вознаграждение мог бы им помочь.

Вади-Хальфа раскинулась у Нила. Днем она превращалась в город призраков: солнце здесь палило немилосердно. И днем каждый человек на улице бросался в глаза, тем более двое европейцев. Этот город не мог похвастаться ничем, кроме вокзала. Собственно, и «вокзал» было условное название, всего лишь конечная станция ветки из Хартума, откуда два раза в день отправлялся поезд.

Водитель такси, которого они спросили о мистере Хаммане, заявил, что не знает человека с таким именем, тем более в полиции. Начальник полицейского участка в Вади-Хальфе – его дальний родственник по фамилии Мехаллет. Тогда Рая и Жак решили отправиться на вокзал и сесть в первый поезд, отправляющийся на юг.

Хоть они и забронировали места первого класса (на суданской железной дороге есть только четыре класса билетов), поездка оказалась крайне утомительной. Колесные пары и колея, казалось, не совпадали по размерам, и если поезд ехал со скоростью больше пятидесяти километров в час, то создавалось впечатление, что вагон вот-вот сойдет с рельсов. К тому же поезд останавливался у каждого столба, а бывало, что и посреди чистого поля, если у дороги показывалась группа людей с мелким домашним скотом. Насколько можно было увидеть через полуопущенные жалюзи на окнах, в четвертый класс пассажиры садились вместе с козами, овцами и телятами.

Через двенадцать часов они наконец достигли города Абу-Хамед. Здесь Нил, словно передумав, резко менял направление, широкой дугой в сотню километров снова тек на юг, пока вновь не оказывался в Ливийской пустыне.

Проводник, получивший зеленую банкноту, забыл все свои остальные обязанности и обслуживал только пассажиров-европейцев. Он посоветовал им поужинать в придорожном ресторанчике во время часовой остановки. Поезд, как он заверил, не отправится, пока они не займут свои места.

Когда Жак и Рая вернулись, в их купе уже расположился темнокожий, одетый во все белое суданец. Он немного говорил по-французски, что было редкостью в англо-египетском кондоминиуме. Мужчина оказался необычайно вежлив, представился каким-то непроизносимым именем и добавил, понимая трудность его для европейцев, что его можно называть просто Абд-эль-Халик.

Абд-эль-Халик говорил бегло, переходя на различные языки, и не проехали они и трех остановок, как Рая и Жак знали всю биографию суданца. Они узнали, что Абд-эль-Халик был капитаном грузового судна и следовал в Порт-Судан, чтобы перевезти в Суэц тысячу тонн фосфата.

Около четырех часов утра они проехали город Бербер. К тому времени они настолько подружились, что Балое решился рассказать суданцу, что они совершили побег и у них с Раей нет паспортов, и спросить, не сможет ли он доставить их в Суэц на своем судне.

Абд-эль-Халик выслушал его с интересом, потом задумался и в конце концов сказал, что не советовал бы нелегальным пассажирам выходить в Суэце, потому что там самые суровые чиновники в мире. Но на полпути в Суэц он будет делать остановку в египетской Сафаге, там проще сойти на берег незамеченными. Если он чем-нибудь сможет им помочь…

Балое предложил капитану двести долларов за неудобства, но Абд-эль-Халик отказался. В конце концов, они были, по его словам, друзьями, а у друзей денег не берут. Но, поддавшись настойчивым просьбам Балое, он все же принял вознаграждение и заверил, что они будут довольны.

Все трое сошли в Атбаре, через два часа после Бербера, и пересели в поезд, следовавший в Порт-Судан. Когда они приехали туда, была ночь. Перед вокзалом в здании с плоской крышей и высокими окнами шумели торговцы. Носильщики предлагали свои услуги, а таксисты уговаривали приезжающих прокатиться на допотопных английских автомобилях.

Абд-эль-Халик предложил гостям расположиться в каюте на корме: комфорта немного, зато никаких проверок. Жаку и Рае это место показалось подходящим. Капитан пообещал что, как только судно выйдет в море, они получат каюту получше.

В эту ночь о сне думать не приходилось. Единственный иллюминатор не открывался. Гул моторов, сухая, пахнущая кислятиной пыль и температура за сорок превращали часы в пытку. Жак и Рая лежали раздетые на двухъярусной койке и говорили только о том, можно ли доверять Абд-эль-Халику.

Конечно, полагаться на незнакомого человека было рискованно. Что они о нем знали? Только его биографию, жизнь расторопного суданца, который без недоверия встретил двух незнакомых людей. Но все арабы большие мастаки рассказывать сказки. И ни от чего так не страдают, как от отсутствия собеседника.

Утром, около шести, в каюту постучали. Балое слез с койки и отодвинул задвижку, на которую запиралась дверь без ручки. Матрос в сером свитере принес чай в тусклом жестяном чайнике и эмалированную миску с дочерна зажаренными тостами. Он был крайне обходителен и пригласил их позавтракать с капитаном на мостике.