В свете фар Камински увидел женщину, но прошло довольно много времени, прежде чем он узнал Геллу. Совершенно обнаженная, она извивалась, словно змея, исполняя на теплом белом песке замысловатый танец ведьмы. Гелла запрокидывала голову и издавала булькающие, полные ненависти звуки, как будто разговаривала на незнакомом языке. Ее ругательства были обращены к фрагментам колосса, который в стоическом спокойствии, улыбаясь, стоял перед ней в песке.

Словно в трансе, Гелла извивалась, будто блудница, перед головой изваяния. Это уже была не Снежная королева из лагеря, это была другая женщина в ином обличий. «Как же она привлекательна!» – подумал Камински, наблюдая за этим странным действом. Он пожирал ее глазами. Он бы стоял так целую вечность! Она ползала по песку, и ее тело было подобно стеблю лотоса, она протягивала руки к небу, словно тычинки лилии.

Он уже не боялся, что Гелла его заметит. Задумавшись, он наблюдал, как она выполняет своеобразный ритуал. Постепенно Камински начал задаваться вопросом, что значил для Геллы этот танец. Может, это одержимость? Что происходит перед его глазами?

Никаких вопросов! Гелла была экстраординарной женщиной, и именно это делало ее столь привлекательной. Но где заканчивается экстраординарное и начинается сумасшествие? Может, именно сумасшедшинка в ней и привлекала? Камински испугался, поймав себя на мысли, что хочет быть охвачен этим безумием вместе с ней, прямо здесь, на теплом песке.

Невольному свидетелю казалось, что приближаться к неадекватно ведущей себя женщине небезопасно. Камински боялся, что она вдруг выйдет из транса и почувствует, что ее застали врасплох. Он этого не хотел, поэтому отошел назад и позвал ее из-за каменного блока. Так он хотел предупредить ее о своем появлении и дать время одеться.

Камински удивился, вернувшись к тому месту, где уже ее видел. Гелла лежала на спине. Она все еще была обнажена, глаза ее были открыты. Когда она его заметила, она протянула к нему руки, как будто так и должно было быть.

– Иди, – тихо позвала она, – подойди, возлюбленный мой!

Что ему оставалось делать? Увиденное породило в нем сомнение, складывалось впечатление, что Гелла одержима. Но разве страсть – не одержимость своего рода? О чем можно было раздумывать, если она этого хотела и он этого хотел? «Нашелся бы хоть один мужчина, – подумал Камински, – который в такой ситуации сказал бы нет?»

То, что произошло потом, Камински мог вспомнить только урывками, так завертело его песчаной бурей под черным небом Абу-Симбел. Никогда еще он не испытывал столь сладостных чувств. Гелла была подобна животному, разъяренной змее, а затем превратилась в ласковую кошку. Как гусеница превращается в бабочку, так и Гелла каждое мгновение, меняла свой облик, но была все та же.

Он больше не помнил о своей клятве не иметь дела с женщинами, все было забыто. Все, что он называл опытом. Эта женщина над ним, под ним, рядом с ним была олицетворением желания, воплощением страсти – в конце концов, просто инкарнацией одержимости. Если Гелла была одержимой, он хотел быть одержимым вместе с ней!

Она урчала низким голосом, как экзотический зверь. Камински никогда не слышал подобных звуков. Она вызывала благоговейный трепет. Что касается его сексуальных привычек, то до этого он придерживался страстной немоты. Но теперь, когда он лежал под гибким телом Геллы, его мозг был словно поражен пылающим клинком. И Камински закричал – громко, несдержанно, исполненный счастливого восхищения…

На склоне горы над храмовым комплексом началась подготовка к установке вырезанных блоков. Геодезисты потратили неделю, чтобы утвердить основные характеристики площадки и определиться с ее длиной, ведь здесь должен был уместиться большой храм. Гастон Бедо, возглавлявший группу геодезистов, выдвинул лозунг: ни сантиметра отклонения. В конце концов, большой храм и на новом месте должен был остаться столь же уникальным. Раз в год, в равноденствие, луч солнца должен был падать на портал и освещать фигуру Рамсеса между богами Пта, Амоном и Рахоракти.

Фундамент для гигантского бетонного колодца, на которым устанавливались вырезанные каменные блоки, требовал уйму материалов. Из Асуана баржами привозили цемент. Но самой большой проблемой стало изготовление бетона на открытом воздухе при температуре сорок-пятьдесят градусов. Или вода, которая должна была связывать цемент, испарялась, или бетон застывал быстрее, чем его успевали использовать.

Воду приходилось охлаждать до нуля градусов, и только в этом случае удавалось приготовить бетон, с которым можно было нормально работать. Правда, эта процедура требовала значительных затрат электроэнергии, но ее вырабатывала автономная электростанция, дизельный агрегат которой шумел день и ночь. Запасов горючего едва хватало на неделю. А танкер из Асуана опаздывал уже на три дня.

Якоби занервничал и созвал внеочередное заседание. Обстановка сложилась напряженная, но проблему нужно было обсудить. Якоби без долгих предисловий перешел к делу. Он сообщил, что запас горючего будет исчерпан через четыре дня, а египтяне не в состоянии обеспечить подвоз.

– Думаю, вы все понимаете, что это означает.

– Нет! – крикнул Иштван Рогалла, немецкий археолог. – Но вы же нам это объясните?

– Это означает, что мы вынуждены перепланировать работу. Мы прекратим производство бетона, требующее больших энергозатрат. Придется отключить от электричества поселок рабочих и частные дома. Вам придется некоторое время пожить без кондиционеров. Мы полностью сконцентрируемся на строительных работах. Если не сделать этого прямо сейчас, потом у нас не будет шансов.

Жесткое высказывание Якоби вызвало большое волнение. Громче всех ругался Алинардо, который, очевидно, неправильно понял Якоби. Он кричал, что без тока не сможет работать. Лундхольм жаловался, что не сможет спать без кондиционера, а без сна не сможет работать. Бедо, раскрасневшийся от злости, был готов бросить работу и прямо сказал, что египтяне не заслужили такого проекта, как Абу-Симбел, а Лундхольм вскочил и прокричал:

– Я так больше не желаю работать!

Доктор Хассан Мухтар поднялся и принялся успокаивать присутствующих:

– Друзья, если на то будет воля Аллаха, мы сможем переместить храм Абу-Симбел – с горючим или без. Аллах велик, и велик пророк его Мухаммед. Если на то воля Аллаха, чтобы мы утопили этот храм в Ниле, то он нам подает знак.

Европейцу тяжело серьезно воспринимать подобные слова. Рогалла бесцеремонно рассмеялся, а Камински, который все время сидел с отсутствующим видом, громко сказал:

– Аминь.

Балое и Рая, сидя в сторонке, у окна, перешептывались.

– Я не знаю, – сказал тихо Балое, – но, похоже, за этим стоят русские.

Рая кивнула.

– Да, я тоже об этом подумала. Явно прослеживается почерк Смоличева. Нужно сказать об этом Якоби.

– Ты спятила! – зашипел на нее Балое. – Ты хочешь выдать и себя, и меня?

– Что значит выдать! Должен же быть какой-то способ предупредить директора строительства, что прогнозы Антонова заведомо ложные и вода в Ниле прибывает не так быстро, как сообщили. И не нужно было бы проводить экстренное совещание только из-за задержки поставок горючего.

Балое нервно закурил.

– Хорошо, подойди к Якоби и скажи: «Мое имя не Монте, меня зовут Курянова, и я из КГБ. Все данные, которые вы получили от русских, ложные…»

Рая раздраженно махнула рукой.

– Да, хорошо! Но ты не находишь, что мы оказались в безумном положении? Мы все знаем, но не можем помочь. Если правда выяснится, первым делом подозревать будут тебя. Что же нам делать?

Тем временем танкер, который вез горючее в Абу-Симбел, стоял на якоре между Эсной и Эдфу. Капитан по радио сообщил о неполадках с мотором. Запчасти должны были привезти из Каира, а на это ушла бы минимум неделя. Как выяснилось позже, причиной неполадок был не технический, а человеческий фактор: ошибку в обслуживании допустил первый механик.