— Если хочешь, я попрошу Альфонса Марти выписать ордер.

— Забудь о правилах. Все имена по «Эксельсиору» в компетенции юристов. Вот они всё знают. Иди к ним.

— Назови мне их, и я пойду. Насколько я понимаю, у всякой трастовой компании несколько директоров. Их имена должны быть указаны в документации.

Тинджели блеснул ослепительной улыбкой:

— Я бы рад помочь, но, если пойдут слухи, что мы сотрудничаем с правительством, нашему бизнесу конец.

Фон Даникен осмотрел комнату. Минималистская обстановка. Все внимание должно фокусироваться на стенах. Справа от него висела просто гигантская картина маслом — абстрактный психологический кошмар за десять-двадцать миллионов франков, не меньше. Но это была дешевка по сравнению с Паулем Клее, чье творение висело прямо напротив. В прошлом году Клее был продан за самую высокую сумму в истории аукционов — около ста тридцати миллионов долларов. Тинджели мог позволить себе потерять пару-тройку клиентов и все равно остаться одним из самых богатых людей Европы.

— Боюсь, я не прошу тебя помочь. Я требую. Утром я должен увидеть всю документацию по «Эксельсиор траст» в связи с компаниями в Кюрасао. Имена юристов, директоров — всё.

— Правительство не имеет никакого права что-либо требовать от меня.

— А при чем тут правительство?

— Да ладно, Маркус, уже никого не интересуют дела давно минувших дней. Война закончилась семьдесят лет назад. Люди едва помнят, кто такой Гитлер. Оставь наци в покое! К тому же мы сполна выплатили свой долг. Миллиард долларов способствует взаимопониманию и сочувствию.

В Комиссии по холокосту фон Даникен, в частности, занимался определением степени сотрудничества между швейцарскими банками и Главным административно-экономическим управлением СС, которое ведало финансовыми операциями Третьего рейха. Швейцарские банки не страдали чувством вины по отношению к жертвам войны, настаивая на том, что они лишь следовали от века установленным правилам конфиденциальности и безопасности вкладов своих клиентов. Правила были одни для всех — и для наследников, которым упорно не отдавали деньги покойных клиентов, и для нечистых на руку представителей тогдашней власти: в Цюрих, Базель и Женеву регулярно наведывались немецкие офицеры, пытавшиеся вырвать из алчных пальцев банкиров деньги интернированных и обреченных на гибель евреев.

Но один банк, в отличие от других, не столь строго придерживался правил. Банк «Тинджели» не только сотрудничал с немцами и переводил миллионы франков со счетов их законных владельцев-евреев Третьему рейху, но и фактически устроил кормушку для офицеров СС, беспрепятственно грабивших счета евреев. Все это фон Даникен обнаружил за время расследования, как и фотографию дедушки Тоби Тинджели, Тобиаса Второго, в компании с Германом Герингом, Йозефом Геббельсом и рейхсфюрером Адольфом Гитлером. На фотографии Тинджели был одет в черную форму штандартенфюрера СС.

Этот факт всеми силами скрывался. В обмен на молчание Комиссии банк «Тинджели» перевел в фонд выживших жертв холокоста сто миллионов долларов, и дело закрыли.

— Ты прав, — заметил фон Даникен, — война — дело прошлое, у меня в запасе кое-что посовременнее. — Он вытащил из кармана конверт и протянул его банкиру.

Тоби Тинджели достал из него фотографии. Нет, не старые снимки нацистов. Но нечто не менее скандальное.

— Откуда?.. — Тинджели заметно побледнел.

— Я занимаюсь экстремистами. И то, что запечатлено на этих фотографиях, вполне укладывается в сферу моих полномочий. Это не политический экстремизм, но и достойным поведением такие выходки не назовешь. Понимаешь, Тоби, ты мне не нравишься. И твой отец тоже. Вам слишком долго разрешали покупать чистую совесть, но я всегда держал тебя на прицеле. И всегда знал, что ты малый с гнильцой. Только не представлял, насколько ты прогнил.

Фотографий было всего две, но и этого было более чем достаточно. На первой Тоби Тинджели стоял в темной комнате у стойки бара в эсэсовском кителе своего деда и в фуражке с черепом. Больше на нем ничего не было — ни брюк, ни носков, ни ботинок. В одной руке он сжимал свое достоинство, а в другой — кнут, занесенный над белой волосатой задницей мужчины, стоящего рядом на четвереньках.

Вторая фотография была, если только такое возможно, еще более непотребной. На ней Тинджели, с головы до пят затянутый в черный латекс с прорезями для глаз, носа и рта, стоял на коленях. Его руки были скованы за спиной наручниками, а голова уткнулась пониже женского живота. Разумеется, лица было не разглядеть, зато на снимке отлично вышло массивное золотое кольцо-печатка с фамильным гербом на правой руке. Оперативники, проводившие тайную слежку, потом долго смеялись.

— Не совсем то, что ожидают клиенты, выбирая респектабельный банк, а, Тоби? Только представь, с какой радостью желтая пресса погреет на этих снимках руки. Моя старость будет отлично обеспечена. Как ты думаешь, сколько они заплатят? Тысяч сто? Двести?

Банкир швырнул фотографии на кофейный столик:

— Подонок.

— Ага, не сомневайся.

Тинджели встал:

— Утром у тебя будут все имена. В обмен на эти фотографии.

— Договорились. — Фон Даникен направился к двери. — Но помни: я всегда могу сделать другие.

Альфонс Марти заглянул в пустой кабинет Маркуса фон Даникена. Верхний свет не горел, только одинокая настольная лампа тускло освещала бумаги, разложенные на столе. Было восемь часов вечера, и неплохо бы узнать последние новости. По коридору он прошел дальше, до кабинета, в котором еще кто-то сидел.

— Простите, я ищу господина фон Даникена, — сказал он, постучав в дверь.

Коренастый лысый мужчина вскочил из-за стола:

— Разрешите представиться — Харденберг. Кажется, старшего инспектора фон Даникена нет на месте.

— Это я вижу. Он должен был доложить мне о результатах сегодняшнего дня.

— Вообще-то, опаздывать на встречу — не в его правилах. У вас же назначена встреча?

Марти уклонился от ответа. Он пришел без предварительной договоренности, чтобы не дать фон Даникену время на подтасовку выводов.

— Где он?

— В Цюрихе. Отрабатывает контакты, связанные с финансированием операции.

— Неужели? Разве банки работают так поздно?

— Он не в банке. Он у Тобиаса Тинджели. Они знакомы со времен Комиссии по холокосту. Вы можете позвонить ему на сотовый.

Марти на секунду задумался:

— В этом нет необходимости. Наверняка и вы сможете ввести меня в курс дела. Говорите, что вышли на финансирование операции? У вас уже есть представление о том, кто стоит за всем этим? Революционная гвардия Ирана? «Аль-Каида»? «Исламский джихад»? Или какая-то неизвестная нам организация?

— Мы еще не уверены, — ответил Харденберг. — Все, что нам известно: дом Блитца был куплен офшорной компанией на Кюрасао. Как только мы узнаем, кто оплачивал его счета, мы заметно продвинемся в поисках того, кто готовит теракт.

— А что вам мешает?

— Закон. Банковские требования соблюдения тайны вклада создают большие сложности в получении необходимой информации. Но господин фон Даникен уверен, что мы сможем обойти их. У него есть связи среди банкиров.

— Да, да, конечно, — согласился Марти, делая вид, что весьма доволен действиями подчиненных. — Продолжайте в том же духе.

Харденберг проводил его до дверей.

— Я передам господину фон Даникену, что вы заходили. Уверен, он не хотел пропустить встречу.

Марти с деловым видом поспешил вниз по лестнице.

Вернувшись в свой кабинет в Бундесхаусе, Марти принялся рыться в бумагах у себя на столе, пока не нашел ответ на запрос в «Суисском» — национальный телекоммуникационный оператор — касательно телефонных звонков Блитца, Ламмерса и Рэнсома. Держа бумагу в руках, он набрал номер ответственного за юридические связи компании.

— Мне нужны полные записи всех входящих и исходящих по этим номерам, — сказал он, представившись, и назвал домашний, рабочий и мобильный телефоны Маркуса фон Даникена.