Симона застегнула плащ и заправила волосы за уши.

— Мы что, вот так просто войдем и спросим его? А если он скажет, что ничего не посылал? Что тогда?

— А с какой стати он станет отрицать? — ответил Джонатан. — Как только узнает, что Эмма мертва, он будет счастлив заполучить назад свою машину.

— И деньги?

— И деньги. — Джонатан открыл отделение для перчаток и достал оттуда пухлый конверт. — Я думал об этом всю ночь… ну, о том, на что была способна Эмма.

Симона взглядом дала ему понять, что слушает очень внимательно.

— Лекарства, — пояснил Джонатан. — Эмма часто говорила, что гуманитарная помощь никогда не достигает цели. Знаешь, как это у нас бывает. Каждый второй груз конфискует государство или разворовывают таможенники, которые потом нам же продают его за двойную цену. Если до места назначения дошло хотя бы семьдесят процентов груза, уже хорошо. По-моему, это как-то связано с нашим делом. Посмотри на дом. Он же кучу денег стоит. Я думаю, Блитц — какая-нибудь шишка в одной из больших фармацевтических компаний. И они что-то проворачивали на пару. Подкупить кого-то. Расплатиться. Эмме всегда казалось, что она делает недостаточно, чтобы изменить мир к лучшему.

— И ты считаешь, Блитц тебе все так и расскажет?

— Сто тысяч франков способны расположить к сотрудничеству.

— Или к полному молчанию. По-моему, ты чего-то не понимаешь. Ты не думал о том, что именно Блитц мог подослать тех полицейских?

— Не получается. Тогда он должен был знать о несчастном случае с Эммой, а это невозможно. Или ты думаешь, он послал Эмме вещи, а затем подговорил продажных копов отобрать у нее багаж, как только она его получит? Нет. Это не Блитц. Это кто-то другой.

— Кому известно о том, что случилось с Эммой?

— Или тот, кто давно караулит этот багаж.

Джонатан вылез из машины и прошел в кованые ворота. Симона последовала за ним. Табличка под звонком гласила: «Готфрид Блитц». Джонатан нажал кнопку. Раздался приятный звук карильона, но к двери никто не подошел. Порывшись в кармане, Джонатан нашел ментоловые пастилки из сумки Эвы Крюгер и положил одну в рот.

— Хочешь?

Симона отказалась.

Джонатан приложил ухо к двери. В доме играла классическая музыка. Он снова позвонил. И снова никто не ответил. Джонатан перекинул ногу через перила и, вытянув шею, заглянул в окно. На мраморном полу спали три таксы. Боковым зрением он заметил метнувшуюся в сторону тень.

— Господин Блитц, — громко позвал он, — мне нужно поговорить с вами. Откройте, пожалуйста.

Он снова посмотрел на собак. Они лежали как-то слишком неподвижно — неестественно, с точки зрения доктора. Как будто бездыханные. Особенно его насторожила одна такса: ее голова располагалась под странным углом, а из уголка пасти высунулся язык.

Джонатан дернул дверь, но она оказалась заперта.

— Что ты делаешь? — спросила Симона. — Нельзя так просто взять и войти.

Джонатан продолжал колотить в дверь:

— Господин Блитц! Меня зовут Рэнсом. Думаю, вы знакомы с моей женой Эммой. Пожалуйста, откройте. У меня ваши вещи. И деньги тоже.

Где-то в доме хлопнула дверь.

— Продолжай стучать, — сказал он Симоне, спускаясь по лестнице.

— Ты куда?

— К задней двери. Здесь что-то не так.

— Подожди!

Он обежал дом сбоку и вышел на тропинку, идущую через сад. Где-то позади Симона все еще умоляла его остановиться. Задняя дверь была открыта. Из проигрывателя доносилась музыка. «Полет Валькирий».Джонатан вошел в дом и оказался на кухне. По скрипучему паркету он направился вглубь дома. Его окружала напряженная тишина, но вместо испуга он ощущал бодрость и готовность к схватке.

В гостиной Джонатан подошел к собакам. Ни одна из них даже не подняла головы. Он осмотрел их. Таксы были мертвы — им свернули шеи. Он прислушался, но, кроме своего дыхания и биения сердца, ничего не услышал. Впереди он увидел лестницу на второй этаж, откуда доносился едва уловимый звук… очень близко, где-то впереди. Рывком он распахнул дверь слева — в гостевой уборной никого. Теперь звук слышался еще отчетливее — затрудненное, прерывистое дыхание с хрипами.

В воздухе пахло кордитом, [27]и от этого запаха начали слезиться глаза.

Джонатан подошел к кабинету:

— О господи!

На письменном столе лежал человек. Рот открыт. Грудь тяжело вздымается. Блитц? Скорее всего. Входная рана в виске, аккуратная дыра, вокруг — пороховое кольцо. Самоубийство? Джонатан поискал взглядом пистолет, но его нигде не было. Он вспомнил тень, мелькнувшую в гостиной, когда он стоял на крыльце. Значит, не самоубийство. Убийство.

Джонатан посмотрел на дверь. Интересно, убийца все еще в доме? И если да, опасен ли он для него, Джонатана? Отбросив эти мысли, он заговорил с Блитцем: прежде всего представился и сказал, что он — муж Эммы, а затем велел раненому держаться, пообещав сделать все возможное, чтобы помочь ему.

Очень осторожно он перенес Блитца на пол и позаботился, чтобы ничто не мешало ему дышать. Повернув голову раненого набок, он осмотрел пулевое отверстие. Слишком много таких ран приходилось ему видеть. Крупный калибр. Шанс выжить невелик. Но пока человек еще жив. Все остальное не имеет значения.

Джонатан бросился к телефону в гостиной и набрал номер экстренной помощи — 144. На вопрос оператора: «Что случилось?» — он ответил: «Тяжелое ранение в голову с большой потерей крови». Когда он понял, что говорит по-английски, повторил ту же фразу по-итальянски.

— Джон, что тут?.. — В дверях гостиной стояла Симона. — У тебя на руках кровь.

— Дальше по коридору — ванная. Намочи несколько полотенец горячей водой и принеси сюда.

— Полотенца? Что случилось? Зачем…

— Быстро!

Джонатан вернулся в кабинет и опустился на колени рядом с Блитцем. Он мало что мог сделать до прибытия врачей, разве только убедиться, что сердце еще бьется. Зрачки у Блитца были расширены, дыхание поверхностное. Джонатан взял его за запястье, но пульс найти не смог. Он начал делать искусственное дыхание. Три нажима — два вдоха. В комнату вошла Симона. Увидев Блитца, она вскрикнула и выронила полотенца.

— Я вызвал скорую, — сказал Джонатан. — Они прибудут с минуты на минуту. Подложи полотенца ему под голову.

— Зачем? — Она неохотно подняла полотенца и, положив их на пол рядом с Джонатаном, тут же выпрямилась, заметив на ковре кровь. — Он же мертвый.

— Пока нет. Если удастся поддерживать сердцебиение до прибытия врачей, у него появится шанс.

— Ему выстрелили в голову. Оставь его.

Джонатан приложил ухо к груди Блитца. Сердце не билось. Дыхание исчезло. Он посмотрел на Симону и покачал головой.

— Кто это сделал? — спросила она.

— Мне кажется, я видел что-то… тень… и слышал, как хлопнула дверь. Он убежал.

— Сюда с минуты на минуту явится полиция. Надо уходить.

Джонатан встал. Внезапно свет показался ему слишком ярким, он даже заморгал. Он вздохнул и подождал, что почувствует сожаление, которое неизбежно сопутствует смерти. Но оно не пришло. Наоборот, он чувствовал себя свежим, почти счастливым и до странности бодрым, если учесть, что он не спал всю ночь. Он провел рукой по волосам и ощутил чуть ли не каждую волосинку в отдельности. Все его чувства обострились — зрение, осязание, слух. Но во рту было сухо и противно. Он взглянул на себя в зеркало на стене. На него смотрел человек с безумным и словно обиженным взглядом, с ненормально расширенными зрачками.

Гул в голове усилился, и Джонатан понял, в чем дело: высокой степени очистки амфетамин с какой-то небольшой примесью для усиления ощущений.

Он вытащил из кармана упаковку ментоловых пастилок. Сколько он съел за последний час? Две? Три?

— Джонатан, идем отсюда! — Симона схватила его за руку и потянула к дверям, но Джонатан вырвался.

— Подожди, сначала надо кое-что об этом парне выяснить.

— Но, Джонатан…

— Ты что, не слышала? — огрызнулся он. — Думаешь, мы все время будем в бегах? — Он попытался успокоиться и противостоять маниакальному голосу, командующему у него в голове. — Блитц знал Эмму. Они вместе работали. Это наш единственный шанс узнать, чем они занимались.