– Это, надо полагать, муж постарался.

– Очень на то похоже, – подтвердил Маркус. – И совершенно непохоже на то, что мы видели на затылке.

– Именно так, – добавил Люциус. – Что, в свою очередь, предполагает…

– Именно… – эхом отозвался Маркус. – Сеньора, вы говорили, что ни вы, ни кто-либо в консульстве не получали требований выкупа, так?

– Так.

Братья снова обменялись друг с другом уверенными взглядами и кивками, в которых уже сквозило охватившее их возбуждение.

– Так, ладно, – сказал Маркус, опускаясь на одно колено.

Сеньора едва заметно вздрогнула, когда он взял ее за руку: со стороны выглядело так, будто он таким образом пытается успокоить ее, однако я заметил, как один из пальцев Маркуса скользнул к внутренней стороне ее запястья.

– Пожалуйста, держите глаза закрытыми, – продолжил он, доставая из кармана часы. – И расскажите нам все, что помните о той женщине, которую вы видели в поезде с вашим ребенком.

Мистер Мур обернулся к мисс Говард, пробормотав ей вполголоса что-то неразборчивое – вид при этом у него был знакомо скептический.

– Нельзя ли потише, Джон? – обратился к нему Люциус. – Всего пару минут, и мы с удовольствием все вам растолкуем. Просто уже довольно поздно, и сеньору, должно быть, заждались дома…

– Насчет этого можете не волноваться, – сказала сеньора Линарес. – Отсюда я поеду к хорошей подруге, которая работает во французском консульстве, – это она посоветовала мне обратиться к мисс Говард. Она сняла номера в отеле «Астория», а мужу моему мы сказали, что останемся на ночь за городом.

– «Астория»? – ухмыльнулся Маркус. – Я б тоже был не прочь так заночевать за городом… – Сеньора позволила себе легкую улыбку – насколько это позволял ей изуродованный рот. – Ну а теперь, – продолжил Маркус. – Расскажите о той женщине…

При этих словах лицо сеньоры Линарес переполнилось тем же ужасом, что витал вокруг нее весь вечер, и, не выдержав, она все же открыла здоровый глаз.

– Меня никогда так ничего не пугало, сеньор, – прошептала она. – Так… меня поразило это зло.

Маркус показал жестом, что ей все же следует закрыть глаз; она подчинилась, после чего детектив-сержант опять уставился на часы.

– Не сразу, конечно. Сперва она просто сидела, держа Ану. На ней было платье, какое обычно носят няньки или гувернантки, – во всяком случае, мне так показалось. Ее лицо, когда она смотрела на Ану, было пронизано нежностью – в каком-то смысле, наверное, даже любовью. Но стоило ей взглянуть в окно… – В этот момент свободная рука сеньоры крепко сжала подлокотник кресла. – У нее были глаза хищного зверя. Как у огромной кошки, чарующие и, однако… такие голодные. Я думала, что боюсь за Ану, еще не видя этого лица, но лишь в тот момент я ощутила, что такое настоящий страх.

– Вы не можете вспомнить, какого цвета было ее платье? – спросил Люциус. Мне показалось, что этот вопрос значил для него куда больше мелкой детали. Но сеньора ответила, что не помнит. – А шляпки на ней не было? – И вновь сеньора мотнула головой.

– Простите меня, – сказала она. – Только лицо… меня так поразило ее лицо, что, кроме него, я почти ничего не заметила.

Мисс Говард деловито заносила все на бумагу. Я заметил, как мистер Мур покосился на нее и незаметно закатил глаза, всем видом своим показывая, что все эти драматичные детали представляются ему обычными причитаниями истерички, коей довелось пережить чудовищную трагедию, – в последнем даже мистер Мур не смел усомниться. Однако на лицах Айзексонов, обращенных друг к другу, читались иные чувства: понимание, уверенность, предвкушение – все это и много чего еще. И мне было видно: мистеру Муру слегка неуютно от того, что он никак не может разделить подобных чувств.

– И вы уверены, что женщина вас не разглядела? – спросил Люциус.

– Да, детектив. Меня надежно скрывала крыша платформы все время, пока я бежала за поездом, да там и без того было уже темно. Я помню, что кричала и стучала в окно вагона, когда поезд выезжал со станции, но к тому времени состав уже двигался слишком быстро. Она могла кого-то заметить, но узнать меня не смогла бы никак.

– Вы не могли бы сейчас примерно вспомнить рост и вес той женщины? – задал следующий вопрос Люциус, вернувшись к осмотру затылка сеньоры.

Линарес ответила не сразу.

– Она сидела, – в итоге медленно произнесла она. – Но я бы не сказала, что она была намного выше меня. Возможно, потяжелее, но и то самую малость.

– Прошу прощения, что это занимает столько времени, – сказал Маркус. – Но еще один момент… у вас нет какого-нибудь портрета вашего ребенка? Вы можете открыть глаза, если это необходимо.

– Ах да… – Сеньора Линарес развернулась в кресле. – Я принесла один мисс Говард, она попросила – у вас же сохранилась та фотография?

– Конечно, сеньора, – ответила мисс Говард, беря со стола фотографический снимок размером где-то три на пять дюймов, заключенный в рамку. – Вот она.

Пока мисс Говард вручала портрет сеньоре, Маркус и бровью не повел, даже не ослабил хватку на ее запястье, так что женщине пришлось брать фотографию левой рукой. Маркус проследил за тем, как она посмотрела на портрет, не переставая сверяться с часами; затем сеньора протянула снимок Люциусу, который в свою очередь поднес его к лицу Маркуса.

– Он был сделан всего несколько недель назад, – уточнила сеньора. – Весьма примечательная работа – Ана здесь так исполнена жизни и энергии, а ведь сейчас чрезвычайно редки фотографы, способные уловить подлинную душу ребенка. Но этот человек преуспел в своем ремесле, вы не находите?

Оба Айзексона, что называется, мельком глянули на портрет, после чего Люциус, не зная, куда лучше его примостить, обратился ко мне:

– Стиви… не мог бы ты?…

Я снова вскочил, чтобы забрать у него фотографию и передать ее мисс Говард, которая уже успела вернуться к своим деловитым записям. Задержавшись буквально на пару секунд, чтобы самому бросить взгляд на портрет, я… ну, в общем, здорово она меня поразила, чего уж там. Мне как-то не то чтобы часто доводилось возиться с малыми детьми, так что они меня особо не трогали. Но эта крохотная девчушка с мягкими темными волосами, чуть ли не круглыми черными глазенками и пухлыми щечками, обрамлявшими улыбку, словно говорившую, что ее обладательница готова к любым забавам, уготованным ей жизнью, – в общем, было в ней что-то, знаете, притягивающее. Может, из-за того, что в ней чувствовалось больше характера, чем в обычном младенце; хотя, возможно, все это представилось мне оттого, что я знал о ее похищении.

Только я успел вернуться на подоконник, как Маркус – его глаза все еще были прикованы к часам – пробормотал:

– Прекрасно, – после чего наконец выпустил руку сеньоры и встал с колена. – Просто прекрасно. Теперь, сеньора, вам следует отдохнуть. Сайрус? – Тот встал из-за инструмента и приблизился к Маркусу. – Мистер Монтроуз, как мне представляется, будет счастлив убедиться в том, что вы в безопасности доберетесь до «Астории». С ним вам бояться нечего.

Сеньора посмотрела на Сайруса, и на лице ее отразилось кроткое доверие.

– Да. Я это почувствовала. – Тут к ней опять вернулась прежняя растерянность. – Но что же с моей дочерью?

– Не стану обманывать вас, сеньора, – ответил Маркус. – Дело это весьма непростое. Ваш муж запретил вам обращаться в полицию? – Та с несчастным видом кивнула. – Ну же, не стоит… – продолжил Маркус, провожая ее к двери, у которой к ним присоединилась мисс Говард. – Очень возможно, что по прошествии некоторого времени это может сыграть нам на руку.

– Но вы же сами – полисмены? – спросила сеньора попрежнему в замешательстве, когда Сайрус распахнул перед ней решетку лифта. Она вновь надела свою большую черную шляпу, закрепив ее на прическе восьмидюймовой булавкой с камнем.

– И да, и нет, – ответил ей Маркус. – Главное – в том, что вы не должны терять надежды. Следующих суток нам, полагаю, хватит, чтобы сообщить вам, что мы сможем тут сделать.