– Ну я же репортер, я просто обязан знать это… – и уже громче, Айзексонам: – Слушайте… А почему бы нам с вами, ребята, не уединиться на кухне за чашечкой кофе? Заодно я посвящу вас в курс дела.

Детектив-сержанты, сконфуженные, однако заинтригованные, с готовностью согласились и последовали за ним. Напряжение, впрочем, осталось, но ненадолго – Сара, поднаторевшая в разрешении неловких ситуаций, быстро разрядила обстановку:

– Сайрус? Сеньора сказала, что ее восхитила твоя игра. Быть может, тебе известны какие-нибудь мелодии ее родины?

– Нет, – отозвалась сеньора – с благодарностью, однако настойчиво. – Нет, сеньор, я… не в настроении для подобных мелодий. И воспоминаний… мотив, который вы наигрывали тогда, – то была музыка вашего народа?

– Это была американская народная песня, – объяснил Сайрус, возвращаясь за рояль. – Как и большинство ей подобных, она не принадлежит какому-то конкретному народу.

– Она поистине берет за душу, – сказала сеньора. – Могу я услышать еще?

Сайрус склонил голову, на миг задумался, после чего мягко принялся наигрывать «Лорену» – старый мотивчик. Сеньора Линарес откинулась в кресле, тяжело вздохнула и несколько минут просто внимала музыке. Затем накрыла своей ладонью руку мисс Говард и произнесла:

– Молю бога, чтобы мы оказались правы в том, что сейчас делаем. И чтобы не оказалось, что я попросту сошла с ума.

– Вы не сошли с ума, – непоколебимо ответила ей мисс Говард. – У меня есть некоторый… опыт общения с безумцами.

– Ваш сеньор Мур – он не выглядел настолько в этом уверенным.

– Это в его манере. Он ведь журналист. А журналисты бывают только двух видов – либо циники, либо лжецы. Так вот он из первых.

В ответ сеньора Линарес сумела тихо и болезненно хмыкнуть – и тут в комнату вернулись мистер Мур и братья Айзексоны. Маркус задержался у задрапированного тканью бильярдного стола и оставил на нем ранец с инструментами. Когда же он догнал мистера Мура, Люциус, шедший следом, приблизился к столу, открыл ранец и принялся выкладывать сверкающие инструменты.

Маркус встал рядом с мисс Говард, мистер Мур присел на корточки подле сеньоры Линарес.

– Сеньора, – сказал он, – для того чтобы помочь вам, мы должны убедиться в нескольких вещах: во‐первых, осмотреть травмы на вашем лице и голове, а во‐вторых, выяснить подробности происшествий в Сентрал-парке и на станции Эл. С вашего позволения, эти люди осмотрят ваши раны и зададут вам несколько вопросов. Процедура может показаться довольно утомительной, но, поверьте, это необходимо.

Сеньора еще раз тяжело вздохнула, после чего выпрямилась в кресле, откинула вуаль и сняла шляпу, сопроводив это всего одним словом:

– Хорошо.

Маркус немедленно вооружился настольной электрической лампой, стоявшей неподалеку, подняв ее над головой сеньоры так, чтобы свет падал на лицо и голову, после чего мягко произнес:

– Возможно, вам стоит закрыть глаза, мадам.

Та подчинилась, зажмурив единственный подвластный ей глаз, и Маркус щелкнул выключателем.

Его лицо дернулось, когда он увидел раны, а ведь подумать только – этот человек совсем недавно хладнокровно изучал обезглавленное, расчлененное и фактически распиленное пополам тело. Но то, что сделали с женщиной, потрясло своей злобностью даже его.

Люциус подошел к брату, держа в руках несколько медицинских и измерительных инструментов – некоторые Маркус тут же у него забрал. Хотя внимание Сайруса за роялем сразу же приковала сцена, разыгрывавшаяся в небольшом круге света посреди комнаты, он не прекратил играть, понимая, что музыка успокаивает сеньору Линарес. Ну а я… я просто снова запрыгнул на подоконник и прикурил сигарету, не желая упускать ничего из происходящего.

– Сара, – сказал Люциус, склоняясь над головой сеньоры с чем-то вроде пары стальных зондов. – Вы же не против конспектировать результаты осмотра?

– Нет, нет, что вы, разумеется, – спохватилась мисс Говард и схватила блокнот с карандашом.

– Очень хорошо, в таком случае начнем с ранений в затылочной области. Скажите, сеньора, вы получили их при нападении в парке?

– Да, – ответила женщина, и на лице ее промелькнула боль. Но она не пошевелилась.

– И где точно это произошло? И когда? – спросил Маркус, не отрываясь от изучения затылка сеньоры.

– В четверг вечером. Мы как раз покинули музей искусств «Метрополитэн». Я часто беру Ану… мою дочь… я часто брала ее туда с собой. Ей очень нравился зал скульптур – даже не знаю, почему. Статуи приводили ее в возбуждение, она всегда так радовалась, удивлялась… В общем, после этого мы с ней всегда сидели у египетского обелиска – она в это время дремала. Обелиск тоже необычайно восхищал ее, хотя и не совсем так, как скульптуры…

– И там на вас и напали – прямо под открытым небом?

– Да.

– И никто этого не видел?

– Похоже, что нет. Весь день накрапывал дождик, и в тот момент все предвещало его возобновление – наверное, людям не хотелось мокнуть. Хотя когда я очнулась, подле меня оказалось несколько весьма любезных человек.

Люциус взглянул на Маркуса:

– Видал, под каким углом? И ведь никаких разрывов.

– Именно, – ответил Маркус таким же деловым тоном. – И вроде даже без сотрясения. – После чего обратился к сеньоре: – Какие-нибудь непривычные ощущения после происшествия вас не преследовали? Звон в ушах, быть может, яркие пятна перед глазами?

– Нет.

– Головокружения, ощущение давления внутри черепа?

– Нет. Меня осматривал врач, – ответила сеньора Линарес, уже немного увереннее. – Он сказал, что…

– С вашего позволения, сеньора, – произнес Люциус, – мы не будем полагаться на чужие отчеты. У нас имеется достаточный опыт общения с нью-йоркскими врачами, равно как и с результатами их трудов… особенно в подобных делах.

Сеньора замолкла, отчего стала походить на школьницу, которая во время урока ляпнула какую-то несуразицу.

– Стало быть, никакого сотрясения… – пробормотал Маркус. – Ай как чисто сработано…

– Угол удара безупречен, – добавил Люциус. – Должно быть, кто-то неплохо… если вот только… Сеньора, вы вроде сказали, что не видели нападавшего?

– Вовсе не видела. Я сразу же провалилась в беспамятство, хотя, мне кажется, не очень надолго. Но к тому времени, когда я очнулась, он уже сбежал. С Аной.

– Вы сказали «он», – заметил Маркус. – Почему?

Сеньора смутилась:

– Я… даже не знаю. Со мной такого раньше никогда не…

– Ничего-ничего, – успокоил ее Маркус. – Все нормально. Я просто спросил. – Однако по тому, как он глянул на мисс Говард, и по возбуждению, что промелькнуло на лицах обоих братьев, я был готов дать руку на отсечение, что все это было ни черта не «просто».

Маркус тем временем вернулся к расспросам.

– Каков ваш рост, мадам?

– М-м… Чуть больше пяти футов и пяти дюймов.

Маркус кивнул, пробормотав:

– Удар прямой, чистый… Не дубинка…

– Точка соприкосновения тоже слишком четкая, слишком жесткая, – согласился Люциус. – По-моему, кусок трубы. Они как раз начали работу над новым крылом музея на Пятой авеню. Начали укладывать трубопровод…

– И там их полно, – добавил Маркус и посмотрел на меня. – Стиви, а ну-ка поди сюда.

Несколько удивленно я подчинился и встал между братьями так, чтобы взглянуть на затылок сеньоры, где красовалась приличных размеров шишка.

– Ну как, знакомо? – спросил меня Маркус с легкой улыбкой.

– Вы что, покопались в моем деле на Малберри-стрит? – спросил я.

– Просто ответь на вопрос, – сказал Маркус все с той же легкой ухмылкой.

Я посмотрел еще раз и кивнул:

– Ну да. Конкретно свистнуто. Хорошим таким обрезочком свинцовой трубы.

– Чудно, – подытожил Маркус, кивком веля мне вернуться обратно на подоконник.

(Ну вот, теперь весь мир знает, откуда взялось мое погоняло. Если кому интересны подробности – не извольте беспокоиться, все будет, разве что малость попозже.)

Айзексоны переместились из-за спины сеньоры и встали впереди, так что ей пришлось снова закрыть правый глаз. Люциус быстро осмотрел ушибы и сломанный нос, не переставая при этом кивать: