— Случайность не случайность! Меня не интересует, что вы там думаете, капитан. Уверен, фарисеи, дай им шанс, тоже описали бы смерть Христа как случайность. Просто скажите мне, как и когда что произошло.

Капитан посмотрел на Пауэрскорта умоляющими глазами. Пожалуйста, не убивайте меня, казалось, говорили они. Пауэрскорт пока держался, не поддавался жалости. Его задача близилась к своему разрешению.

— Этого Мартина, — произнес Шатилов, — привезли сюда после его встречи с царем. Он отказался рассказать мне, о чем они говорили. Он сказал, это дело дипломатов, а не полицейских, которым не хватает ума, чтобы служить в охранке. — Этот комплимент уму его служащих наверняка польстил бы Хватову. Однако Пауэрскорт усомнился, что сие высказывание уместно в этой комнате в устах насмерть перепуганного капитана.

— И что же вы сделали, когда мистер Мартин отказался передать вам суть своего разговора с царем? — Говоря это, Пауэрскорт поигрывал пистолетом, нарочито наставляя его на причинные части Шатилова.

— Ну, мы… мы думали… — заговорил тот, следя глазами за пистолетом, — мы решили принять меры, чтобы заставить его заговорить.

Пауэрскорт коротко прошелся к другому концу стола и обратно, держа пистолет так, чтобы Шатилов оставался под прицелом.

— Какие меры? — зловещим голосом сказал он, наклонившись к самому лицу капитана.

Наступило молчание. Пауэрскорт подумал, не начать ли считать снова.

— Мы стали его бить, — прошептал капитан.

— Чем?

— Кнутом…

— Каким? Обычным или русским кнутом?

— Русским, — как ребенок, жалко всхлипнул Шатилов. Но Пауэрскорт еще не закончил.

— Говоря «мы», капитан, вы имеете в виду себя, ваших подручных или всех вместе сразу? И учтите: если попытаетесь лгать, останетесь без единого зуба!

— Это был я, — буркнул Шатилов, безуспешно пытаясь раскачаться вместе со стулом.

— И как далеко это дошло? — спросил Пауэрскорт, которого вдруг охватила волна жалости к Родерику Мартину, владельцу Тайбенхэм-Грэндж, любовнику Тамары Керенковой, восходящей звезде британской дипломатии, который погиб, угас здесь под кнутом русского садиста. Ему вдруг вспомнилось, как кто-то давно уже говорил, что после определенного числа ударов кнутом, то ли пятидесяти, то ли восьмидесяти, неизбежно наступает смерть. И такая смерть приходит как облегчение.

— Пока он не умер, — прошептал Шатилов, стараясь отодвинуться от Пауэрскорта.

— И как долго это продолжалось? — с печалью спросил тот, подозревая, что какой-нибудь педант в Форин-офисе захочет узнать и это.

— Меньше получаса. Ну, минут двадцать. Сердце не выдержало, или что-то еще.

Пауэрскорт взял себя в руки, чтобы не поотст-реливать капитану все зубы, один за другим. Дело почти закончено.

— И что вы сделали с телом?

— Бросили на Невском и сообщили в полицию, чтобы те сделали запись. А потом спустили под лед, в полынью.

Где-то в Финском заливе, подумал Пауэрскорт, плавает с рыбами изувеченное тело. Даже сейчас, после долгого странствия в соленой воде, на нем достаточно ран, чтобы тот, кто найдет его, какой-нибудь финский рыбак, понял — смерть этому человеку досталась нелегко. Мартин честью служил своему королю и своей стране, он до конца остался верен долгу, ценой даже самой мучительной боли. Теперь Пауэрскорт понял, почему им не удалось узнать, какой смертью умер Мартин, застрелили его или удавили. Шатилов не мог допустить, чтобы в полицейском донесении говорилось, что англичанина запороли до смерти.

Михаил каким-то образом почувствовал, что допрос подходит к концу.

— Что вы собираетесь с ним сделать, лорд Пауэрскорт? С этим… гадом? — Он с презрением кивнул на скулящего в ожидании своего последнего часа Шатилова.

— Вот именно, что? — в сомнении проговорил Пауэрскорт. — С одной стороны, вполне справедливо было бы расправиться с ним тут же, на месте. Он самым жестоким образом замучил моего соотечественника. Он омерзителен и вызывает гадливость. Я думаю, он не заслуживает жизни. Но убить его я не могу. Такое решение вправе принять только русский суд — гражданский или военный, хотя один Бог знает, как бы он этим чудовищем распорядился. А я — нет, я не лорд Верховный палач.

— Получается, лорд Пауэрскорт, что ваша миссия здесь закончена, не так ли? Вы выяснили, что произошло с мистером Мартином, о чем он говорил с государем. Работа выполнена, ведь верно?

— Кто его знает! Посмотрим! — пожал плечами англичанин. — Сержант, — повернулся он к шотландцу. — Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы эти люди были связаны самым надежным образом. Так, чтобы не смогли освободиться в течение еще нескольких дней. И заткните им рты, чтобы не шумели, — прибавил он, не к месту вспомнив страдальцев из хватовского подвала. — А потом — по домам!

— Послушай, Фрэнсис, — сказал Джонни Фитцджеральд, который прошелся по шкафам и кладовкам штаб-квартиры Шатилова и собрал целый саквояж с арсеналом вора-домушника: молотками, сверлами, гаечными ключами, фомками и прочими инструментами. Выглядел он озабоченно. — Я хочу тебе кое-что сообщить.

— Что такое, Джонни? — отозвался Пауэрскорт, мысли которого были заняты покойным Мартином.

— У нас больше нет кареты, — сказал Джонни.

— У нас больше нет кареты? — рассеянно переспросил Пауэрскорт.

— У нас больше нет кареты, — повторил Джонни. — Двое этих ублюдков-солдат увели лошадей, и мы не знаем куда.

Пауэрскорт расхохотался:

— Прости, Джонни, я знаю, что это серьезно, но я сразу представил себе, как наш посол, отнюдь не самый популярный человек в посольстве, докладывает своей супруге, что экипажа, в котором она разъезжает по модным лавкам Санкт-Петербурга, больше нет! А карета вообще-то стоящая?

— Мы пока что закатили ее в сарай, — сказал Джонни. — Но проблема состоит в следующем. Эти типы, которых мы тут связали, принадлежат к тому подразделению императорской гвардии, которое отвечает за безопасность дворцов, уж не понял, как оно там точно называется. Так вот, их собратья стерегут все дороги вокруг Санкт-Петербурга. И если нашего друга Шатилова найдут и освободят раньше, чем мы окажемся на территории посольства, нам прямая дорога кормить рыб по следам нашего Мартина.

— А какой путь самый короткий? С учетом того, что лошадей у нас нет? — Пауэрскорт приступил к решению новой поставленной перед ним проблемы.

Именно Рикки Краббе предложил возможное решение.

— Есть товарный поезд, он проходит тут в одиннадцать вечера, милорд, едет в Санкт-Петербург. Бог знает, куда он там приходит, но последний пассажирский будет получасом позже него.

— Ох, не люблю я товарные поезда, — заметил Пауэрскорт, который как-то в Индии, в самый жаркий сезон года сподобился целый вечер провести запертым в товарном вагоне в компании страдающих недержанием коров, — но согласен рискнуть еще раз, если все решат, что так лучше.

— Стоит только попасть в этот чертов вагон, — сказал Джонни, — как ты все равно что подсадная утка. Если они запирают внутри людей так, как запирают животных, даже спрыгнуть с чертова поезда и то нельзя.

Вскоре после этого небольшой, но очень решительно настроенный отряд затаился в тени у самого края платформы царскосельского вокзала. Джонни Фитцджеральд понемногу экспериментировал со своими новыми инструментами. Разнообразные звуки, кряканье, хрюканье и бормотанье подсказывали, что он где-то поблизости. Рикки Краббе подобрал где-то пару мешков и очень методично наполнял их булыжниками. Пауэрскорт тем временем пытался вызубрить, как будет по-русски «Мы из британского посольства, у нас дипломатическая неприкосновенность». Михаил уверял его, что если он сильно захочет, то через полгода бегло заговорит по-русски. Кучер, удрученный обездвиженностью своего экипажа, а возможно, что и потерей заработка, получил от Пауэрскорта приличную сумму в рублях и отправился на поиски пропавших лошадей. Он сказал, что сможет выкупить их, если только найдет вора. Сержант-шотландец внимательно следил за дорогой, не появятся ли враги.