Наташа и Шапоров перевели это на два голоса, одновременно. Пауэрскорт решил ехать в посольство с ними. Михаил там уже бывал, а Наташа, в этом он был уверен, непременно очарует де Шассирона.

— Пойдемте, — сказал он, — узнаем, что там случилось. Да и мне крайне желательно еще раз переговорить с посольским телеграфистом.

Руперт де Шассирон предпринял героические усилия, чтобы навести в кабинете хотя бы видимость порядка. Теперь на краю письменного стола высилась только одна, хотя довольно большая куча телеграфных лент. Другая, поменьше, лежала прямо перед ним. Время от времени он на нее с беспокойством поглядывал, словно опасался, что она развернет свои кольца и, как змея, выползет из комнаты. Он рассадил гостей по местам, Пауэрскорта в центре напротив себя, а Михаила и Наташу по бокам.

— Спасибо, что приехали, — начал он. — Плохие новости. Из Москвы. Вот послушайте, что нам известно наверняка. — Он помолчал, перебирая телеграфные ленты, наконец нашел одну с каким-то очень коротким текстом. — Это пришло из британского консульства в Москве. Там убит московский губернатор великий князь Сергей Александрович, дядя и свояк царя. На выезде из Никольских ворот Кремля террористы бросили в него бомбу. Разорвало на куски. Смерть была мгновенной.

В кабинет вошел телеграфист Рикки Краббе, принес еще ворох телеграмм. Он бодро кивнул Пауэрскорту и пристально посмотрел на Наташу.

Все потрясенно молчали.

— Скажу еще, что великий князь, как вы знаете, из всех членов императорской семьи вызывал к себе особую неприязнь. Поговаривали, что из страха покушения он, ночуя в Кремле, никогда две ночи подряд не спал в одной и той же комнате. По другим источникам, бомбу бросили прямо в экипаж. Кучера смертельно ранило, он, хоть и не сразу, умер. Великий князь оказался в самом эпицентре взрыва. Только и осталось что рука и часть ноги.

За воротами посольства шпик в унтер-офицерской форме ломал голову, сколько еще барышня пробудет в британском посольстве. Он знал наверняка, что добыл ценные сведения. Наверняка будет поощрение. И хотя ему хотелось домой, оставить сейчас свой пост было бы ужасно глупо. Тяжко вздохнув, он продолжал ждать.

Наташа Бобринская побледнела.

— Он женат на сестре нашей императрицы, Елизавете Федоровне. Она ангел!

Де Шассирон кивнул.

— Я встречалась с ним во дворце, — печально продолжила Наташа. — Только подумать, какая ужасная смерть! Императрица рассказывала мне, как еще до своего замужества приезжала к ним на свадьбу, как ее поразила тогда роскошь российской дворцовой жизни…

— Что скажете, де Шассирон, какие будут последствия? — спросил Пауэрскорт, прикидывая, как это событие отзовется на его расследовании. Все, что отвлечет от него внимание Хватова и его головорезов, можно только приветствовать.

— Еще больше усилится страх перед террористами. Прошел слух, что из Царского никого не выпустят даже на похороны, когда останки привезут сюда из Москвы. Так и будут прятаться за стенами Александровского дворца. Бог знает, что это за пример для страны, когда члены императорской семьи не идут хоронить своих близких!

— Но что последует — реакция или реформы? — Пауэрскорт едва договорил, когда в комнату, даже не постучав, снова ворвался Рикки Краббе и протянул ему телеграмму.

— Из Форин-офиса для вас, милорд. От сэра Джереми Реддауэя.

Пауэрскорт подумал, что это какие-нибудь свежеоткопанные подробности биографии Мартина или его финансовых обстоятельств. Однако содержание телеграммы оказалось для него полным сюрпризом.

«Во рву Тайбенхэм-Грэндж обнаружен в воде труп с сильными повреждениями головы. Возможно падение с башни. Труп опознан: это тело миссис Летиции Мартин, вдовы покойного дипломата Родерика Мартина. Просьба приехать без промедления. Реддауэй».

Еще две смерти, подумал Пауэрскорт. Та, что случилась в Москве, конечно же привнесет еще больше ненависти и раздора в страну, в которой и так с избытком и того и другого. Той, что произошла в Кенте, завершится история рода Мартинов, поскольку детей в семействе не осталось. Де Шассирон листал потрепанную книжицу, которую достал из ящика своего стола.

— Как ужасно, — произнесла Наташа. — Еще двое погибших. Неужто этому не будет конца?

— Вероятно, вам придется поехать в Лондон, да, лорд Пауэрскорт? — спросил Шапоров. — Хотите, я поеду с вами? Путешествие будет нелегким.

Пауэрскорт, сделав над собой усилие, не сказал, что в его собственной стране переводчик ему совсем не нужен.

— Это очень великодушное предложение, — сказал он, — но вам следует остаться здесь, Михаил, — позаботиться о Наташе. Вы скажете, я веду себя, как суетливый старый дядюшка, Наташа, но я, право же, всерьез опасаюсь: вам грозит большая опасность, если при дворе прознают, что вы поддерживаете связь со мной и бываете в британском посольстве.

— Вот оно! — победно воскликнул де Шассирон, подняв в руке потрепанное железнодорожное расписание. — Через два с половиной часа есть экспресс до Берлина, Пауэрскорт, а оттуда уехать в Англию ничего не стоит!

— Благодарю вас, — отозвался тот, думая о своем. — Не сочтите за труд, подождите меня немного, пока я отправлю с Рикки парочку телеграмм в Форин-офис!

И они с Рикки проследовали в комнату телеграфиста.

— У меня к вам несколько вопросов, — обратился Пауэрскорт к юноше. — Первый из них — самый простой. Правильно ли я понимаю, что когда я пишу сообщение, а вы шифруете его и передаете, то в точке назначения послание могут прочесть уже через несколько минут после отправления? — спросил Пауэрскорт, думая больше об охранке, чем о Форин-офисе.

— Да, милорд, — сказал Рикки.

— Тогда пишем следующее: «Потрясен гибелью миссис Мартин. В 19.30 выезжаю в Лондон через Берлин».

Меньше чем через минуту Рикки Краббе зашифровал сообщение и отправил его в Лондон.

— А теперь, Рикки, давайте воспользуемся нашей запасной тропкой через вашего брата. Вторую телеграмму следует направить мистеру Берку, адрес которого я напишу вам вот на этой бумажке. «Возвращаюсь в Лондон в связи с загадочной гибелью миссис Мартин. Просьба сообщить леди Люси, что сегодня в 19.30 я выезжаю из Санкт-Петербурга в Берлин. С приветом, Пауэрскорт». — Собственно, в таком послании не было ничего, что следовало бы держать в тайне, но Пауэрскорт хотел убедиться в надежности этого канала на тот случай, если в будущем понадобится передать что-то действительно важное.

— Вот обрадуется ваша жена, милорд, когда узнает, что вы едете домой!

— Ничего, Рикки, не успеете оглянуться, как я снова буду здесь. А теперь скажите, пожалуйста, ведете ли вы какую-нибудь отчетность? Я вдруг понял, что это крайне важно.

— Да, конечно. А что именно вас интересует?

— Вот когда вы отсылаете телеграмму, Рикки, вы сохраняете у себя ее копию?

— Конечно, милорд. Это моя обязанность. Обычно это бумага с текстом, от руки написанная господином послом или господином де Шассироном. Я шифрую, обычно на том же листке, внизу, но иногда и на отдельном листе бумаги. В Школе телеграфистов при Форин-офисе, которую я закончил, милорд, учат помнить, как «Отче наш», что все исходящие должны быть зарегистрированы.

— Я еще к этому вернусь, а пока скажите, как обстоит дело с входящими?

— Точно так же, милорд. Каждое регистрируется в журнале. Иногда их приходится дешифровать. Иногда они доставляются открытым текстом. Однако всегда, прежде чем покинуть эту комнату и отнести телеграмму получателю, я обязан снять с нее копию. И если дело пойдет нынешними темпами, скоро придется арендовать склад, чтобы было где хранить всю эту переписку.

— Вы фиксируете сообщения по теме или по дате?

— По дате, милорд, а тема идет как подзаголовок в алфавитном порядке. То есть сначала телеграмма из Бухареста, а потом — из Вены.

— Отлично, Рикки, теперь мы подошли к самому главному. Вы говорили мне в прошлый раз, что мистер Мартин мог отправить несколько сообщений отсюда в ваше отсутствие. Что в таком случае случилось бы с этими телеграммами?