Поезд запаздывал. В России поезда часто опаздывают, пожал плечами Шапоров. Пауэрскорт испытывал свое мастерство на Джонни, повторяя ему «Мы из британского посольства, у нас дипломатическая неприкосновенность», но особых восторгов не дождался.
— Что до меня, Фрэнсис, фраза сия способна означать все, что угодно, например, что Шатилов — редкий мерзавец, — жизнерадостно проговорил тот, — но, по-моему, она должна звучать гортаннее. Надеюсь, ты меня понимаешь. Работай-работай, практикуйся. Это может пригодиться скорей, чем мы думаем, конечно, при условии, что чертовы русские поймут, что именно ты им хочешь сказать.
Может статься, именно упоминание Шатилова всуе и навлекло на них незадачу. Налево от них уже слышалось бодрое постукивание долгожданного поезда, который появился в густых клубах паровозного дыма, сливающегося с окружающим снегом, как вдруг справа ночной воздух наполнился свистом и криками людей, бегущих с другой стороны платформы в попытке добраться до станции раньше, чем отойдет поезд. Наверно, шатиловцы каким-то образом прознали, в какую сторону отбыли англичане. Возможно, с содроганием подумал Пауэрскорт, сам Шатилов и возглавляет погоню, не позабыв прихватить с собой кнут. Да, если доведется свидеться еще раз, Пауэрскорт не слишком высоко оценивал свои шансы. Поезд тормозил, приближаясь к маленькой станции. В нем было с полдюжины вагонов, включая последний, в котором ехала охрана. Пассажиров оказалось неожиданно много. Сержант вполголоса, но очень злобно ругался.
— Так что, садимся мы в поезд или нет, а, Фрэнсис? — спросил Джонни.
— Да, пошли в последний вагон перед вагоном охраны. Если остаться тут, то застрянем, как на необитаемом острове, и уж точно не выберемся.
Свистки гвардейцев звучали уже совсем близко. Машинист паровоза, если не был глух, не мог их не слышать. Согнувшись вдвое, пятеро молодцов марш-броском преодолели расстояние до поезда и вскочили в вагон. Пауэрскорт на секунду высунулся в окно — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний из двенадцати человек входит в первый вагон сразу за паровозом. Этот последний был с обмотанной окровавленными бинтами головой и пистолетом в левой руке. Шатилов! — доложил Пауэрскорт своим друзьям.
— Ничего, Фрэнсис, — сказал Джонни, похлопывая по ладони большущим гаечным ключом. — Когда они войдут, скажешь, что мы из британского посольства и у нас дипломатическая неприкосновенность. Думаю, как раз поможет.
Все рассмеялись. В вагоне было десятка полтора деревянных скамеек, передние заняты четырьмя русскими тетушками. Шапоров встал на посту у двери в соседний вагон, откуда будет видно, если войдут солдаты. Сержант, карман которого был отягощен револьвером русского гвардейца, составил ему компанию.
— А можно ли отсюда выбраться на крышу вагона, Джонни? — интересовался меж тем Пауэрскорт. — Ты как думаешь? И можно ли перепрыгнуть с вагона на вагон?
— На оба вопроса ответ будет положительный, — сказал Джонни, возвращая в саквояж гаечный ключ, — особенно если ты из британского посольства и у тебя дипломатический иммунитет.
Рикки Краббе перебирал камни в своем мешке, отбирая те, что нравились ему больше, и перекладывая их в карман пиджака. Пауэрскорт проверил, в наличии ли у него позаимствованный у Шатилова пистолет и патроны к нему. Не в первый раз этим вечером он пожалел, что они не смогли пронести с собой оружие, хотя и был уверен, что всякий, кто попытался бы пройти в Александровский дворец с пистолетом, через две недели оказался бы в лучшем случае в Сибири, а в худшем — в подвале Хватова.
— Вот что, по-моему, нам следует предпринять, — сказал он, с беспокойством поглядывая на четырех тетушек. — Эти дамы нам здесь ни к чему. В вагон охраны ходу нет. Вот что, Джонни. Я думаю, что тебе, Михаилу и сержанту нужно сейчас же выбраться на крышу и пройти вперед так далеко, как только получится, до самого первого вагона. Таким образом вы окажетесь позади наших преследователей и, если ситуация обострится, сможете напасть на них со спины. Мы с Рикки возьмем на себя роль Леонидов [16]и трехсот спартанцев при Фермопилах, но думаю, надолго нас не хватит. Затем, в отличие от Леонидов, мы тоже дадим деру. Послушайте, Михаил, — отозвал он сторожевого с его поста, — нельзя ли как-нибудь избавиться от этих дам?
Шапоров сосредоточился, напустил на свое юное лицо вид великой серьезности и, подойдя к тетушкам, очень громко с ними заговорил. Через некоторое время он с пафосом показал в сторону паровоза. Одна из тетушек о чем-то его спросила. Михаил опять принялся кричать и показывать на голову поезда. С ужасом взглянув на трех англичан, почтенные дамы подхватили свою поклажу и убрались из вагона.
— Господи, да что ж вы такого им наговорили, Михаил? — покачал головой Пауэрскорт.
— Увы, мне пришлось им сказать, милорд, что вы трое собираетесь вступить в противоестественную связь прямо тут на скамейке. Я сказал, что это позорное занятие продлится до конца поездки и что их патриотический долг, чего бы это ни стоило, пойти к машинисту и лично сказать ему, какой сатанинский шабаш происходит в управляемом им поезде. Они поинтересовались, почему бы мне самому этого не сделать, на что я сказал, что должен видеть все происходящее, чтобы потом во всех подробностях доложить начальству. Они, бедняжки, ушли, распинаясь, как оскорбительно такое поведение для российских железных дорог и страны в целом.
— Молодчина, — похвалил Пауэрскорт. — А теперь давайте-ка вы трое на крышу!
После того как компания разделилась, сторожевым у двери в вагон стал Рикки-Давид. Стоя на посту, он счел нужным доложить Пауэрскорту, что, по его расчетам, лучшая позиция для разбрасывания снарядов — за одной из скамеек, примерно в конце второй трети вагона. Пауэрскорта тревожило, надолго ли удастся удержать оборону. Кроме того, он опасался, что, передвигаясь по крыше, они окажутся беззащитны. Перестрелка в таких условиях смерти подобна. И еще многое зависит от военной подготовки преследователей. Если они меткие стрелки и опытные убийцы, отряд Пауэрскорта, скорее всего, обречен. Но если это недавние рекруты, обыкновенная шелупонь в мундирах, как говаривал один полковник из старых сослуживцев Пауэрскорта, нервы у них сдадут после нескольких залпов давидовой пращи Рикки и пары точных прицельных выстрелов.
— Они идут, сэр, — ухмыльнулся Рикки, уже настроенный на свою первую битву. — Их женщины задержали. Окружили, что-то втолковывают… — Он примостился за спинкой облюбованной им скамьи, как в амбразуру, глядя в щель между деревянными планками. Пауэрскорт, устроившийся дальше, почти у самой лестницы на крышу и во внешний мир, слышал над головой шаги. Это Джонни, Михаил и сержант перемещались по крыше вагона в голову поезда. Хорошо бы эти шаги не услышали в соседнем вагоне.
Солдат, открывший вагонную дверь первым, был совсем молодой парень, лет восемнадцати, не больше. Мечтал, наверное, в армии найти себе долю получше, чем в глухой деревне. Наверняка и не слыхивал историю про Давида и Голиафа. Камень Рикки попал ему в правый глаз. От боли юному воину показалось, что он ослеп, он схватился за лицо и, скуля, упал на скамейку. Солдат постарше, который шел следом за ним, раскрыв рот, уставился на него в недоумении. Тут и его настиг меткий камешек Рикки, со стуком ударившийся о зубы. Солдат отшатнулся, осел и закрыл телом проход.
— Пора! — воскликнул Пауэрскорт и бросился через открытое пространство. Он знал, что следующим действием нападающих станет огнестрельный залп в их сторону из тамбура. Свой пистолет он заранее отдал телеграфисту, чтобы тот прикрывал его, пока он будет выбираться наружу. Если Рикки того же класса стрелок, как метатель камней, то, надо думать, из пистолета он без промаха попадет в яблочко с двухсот ярдов. Так что теперь Пауэрскорт начал взбираться на крышу, для чего требовалось преодолеть восемь перекладин лестницы. Внизу пока была тишина. Может, военных деморализовали понесенные ими потери и капитан произносит духоподъемную речь.
