Оказавшись наверху, Пауэрскорт сделал несколько неуверенных шагов по покатой обледенелой крыше и оценил обстановку. Ничего страшного. Поезд движется со скоростью примерно двадцать пять миль в час. Пошел легкий снежок. Это хорошо, не будет так скользко. Да и расстояние между вагонами не больше четырех-пяти футов, преодолеть которое не слишком затруднительная задача даже для человека, который боится высоты или считает, что крыша поезда с этой точки зрения не уступает небоскребу в Чикаго. И тут до него донеслись звуки атаки. Сначала ружейная канонада, потом приглушенные крики «Ура!». А потом последовали четыре пистолетных выстрела, два вскрика и грохот шагов Рикки Краббе, выбравшегося на крышу. Пауэрскорт подумал, что они выиграли передышку, пока внизу займутся ранеными. А может, другие трое уже мертвы. Перепрыгнув на четвертый вагон, он оглянулся и увидел, что Рикки лежит плашмя и ждет, когда над крышей появится первая голова, чтобы снести ее выстрелом. Телеграфный ключ оказался отличным тренировочным снарядом для боевой подготовки. Именно в этот момент Пауэрскорт впервые ощутил надежду, что они сумеют выбраться из этой переделки. Он выполнил данное ему поручение. Завершил свою миссию. Страшно представить, думал он, делая шаг за шагом, что сказала бы леди Люси, узнай она, что он скачет по обледенелой крыше поезда ночью, зимой, а за ним гонится банда русских военных. И тут вдруг понял, что у леди Люси появилось новое основание быть им недовольной, и значительно более серьезное. Ибо от головы третьего вагона медлительно, не торопясь, двигалась к нему богиня возмездия Немезида. Наверно, Джонни и прочие спустились внутрь вагона раньше, чем эта Немезида начала свой путь наверх.
Капитан Шатилов смотрел на Пауэрскорта, и даже грязные бинты, которыми была замотана его физиономия, не мешали видеть, как он злорадствует, как торжествует.
— Добрый вечер, капитан, — поздоровался Пауэрскорт, от души надеясь, что голос его звучит спокойно. — Отличный, я бы сказал, вечер. Для вас.
Прочно расставив ноги, капитан стоял точно в центре вагона. Сначала он вынул из кармана пистолет, затряс головой и прокричал что-то по-русски. Потом, из другого кармана, достал конечно же кнут и сначала погрозил им врагу, а потом, размахнувшись, несколько раз ударил по крыше. Англичанину показалось, что хвост кнута рассекает воздух с какой-то невероятной скоростью. Затем Шатилов показал на свои часы и правой рукой с кнутом много-много раз описал окружность. Похоже, дело будет небыстрое. Этой пантомимой он сулит мне смерть не раньше чем через неделю, подумал Пауэрскорт. Шатилов проорал что-то еще. Пауэрскорт вспомнил страшные байки про русских преступников, приговоренных к тысяче березовых розог — это называлось «прогнать сквозь строй». Когда, после трехсот ударов, жертва валилась на землю, ее уносили с плаца, но стоило ей оправиться, как наказание возобновлялось с того самого счета, на котором остановилось в прошлый раз. И во второй раз наказуемый, упав, как правило, уже больше не поднимался.
Хотелось бы знать, слышит ли Рикки Краббе свист кнута или вопли Шатилова. Может, ветер относит звуки. А что, если спрыгнуть с поезда, рискнув сломать ногу? Или снег смягчит удар? Он подумал о своих детях и помолился за леди Люси. Ох, не надо было браться за это дело. Хранил бы себе верность английским кафедральным соборам с их трансептами. А капитан между тем наслаждался своей победой и злой судьбиной Пауэрскорта, растягивал удовольствие. И тут Пауэрскорту засияла надежда. Даже что-то большее, чем надежда. Он снова увидел Немезиду, на этот раз идущую по душу капитана Шатилова, если, конечно, тот вовремя не обернется. И тогда, чтобы отвлечь его внимание, Пауэрскорт заговорил и продолжал говорить, не умолкая. Он притворялся, что молит о пощаде. Он упал на колени, просительно воздев руки, и при этом просчитывая в уме то время, которое, с учетом скорости и расстояния, ему придется актерствовать, если он не хочет, чтобы его постигла та же участь, что он предуготовил для Шатилова. Он молил и молил без передыху, изображая раскаяние, и в то же время продумывал, что сделает, когда придет решающий миг. Этот миг был уже близок. Шатилов, злорадствуя, не отрывал от него глаз. Вот! Сейчас! Пауэрскорт рухнул ниц и, как мог распластавшись, всем телом вжался в ледяную крышу вагона. Замковый камень свода каменного моста на полной скорости ударил Шатилова между лопатками, сломав ему спину. Тело бросило на крышу и размазывало по своду, пока оно не свалилось под колеса, и они мяли его и месили, пока не умчались в ночь.
Рикки Краббе ползком добрался до Пауэрскорта.
— Я держал его под прицелом, сэр, но медлил стрелять, думал, вдруг я только раню его, и тогда он выстрелит в вас. Я свалил одного солдата, он поднимался на крышу. Не думаю, что найдутся охотники еще.
Пару минут спустя они спустились в первый вагон, едва не наступив на Джонни Фитцджеральда, который лежал на полу, держа в руках большие гаечные ключи. Сержант сидел рядом без кителя, подвернув рукава сорочки, готовый ко всему, что могла им послать судьба.
— Рад тебя видеть, Фрэнсис. Крестьяне, обряженные солдатами, пали в том конце поезда. Все наши уже здесь, в компании с четырьмя дамами.
Пауэрскорт заметил, что четыре тетушки, словно для тепла, жмутся одна к другой поближе к двери в паровозное отделение. Михаил стоял между ними и дверью. Один Бог знает, какого дебоша они ожидали от иностранцев. Пауэрскорт рассказал Джонни о кончине, постигшей капитана.
— Что угодно ставлю на кон, Фрэнсис, ты рад, что его больше нет с нами. Убит у моста, да? Вернее, убит мостом! Как Гораций, который спросил: «А теперь кто станет с другого конца и удержит со мной мост?» [17]Нет ответа ни в том, ни в другом случае. А сейчас, если ты отойдешь немного, я попытаюсь проделать следующее. Я уже почти закончил, все ждал, когда ты покажешься, Фрэнсис. Всю жизнь я мечтал это сделать!
Джонни ухватился за свой огромный гаечный ключ и склонился над буфером между первым и вторым вагонами. Раздался жуткий скрежет, не сразу, но сменившийся визгом металла по металлу. Потом Джонни и сержант сдвоенными усилиями постарались отпихнуть следующий за ними вагон. Глядя в ту сторону, Пауэрскорт увидел, что с дальнего конца туда вошел раненый солдат. Он направлялся к голове поезда, но отнюдь не приближался к ним, а удалялся все дальше. Они еще могли видеть удивление на его лице, перераставшее в обиду, когда он понял, что так и не дойдет до первого вагона, не доберется до Петербурга сегодня, не получит помощи врача. Джонни отцепил паровоз и первый вагон от остального состава. Остатки жалкой армии Шатилова скоро застрянут посреди заснеженной равнины. Вагоны так и будут стоять, заблокировав путь, пока за ними не пришлют какой-нибудь толкач-паровозик. Оглядывая свою маленькую команду — довольного, что удалось расчленить поезд, измазанного мазутом Джонни, Рикки Краббе в промокшей, потертой от ползания по крыше одежде, Михаила с шишкой на лбу, набитой о перекладину лестницы, когда он лез на крышу, и сержанта, безуспешно пытающегося оттереть грязь с рук, — Пауэрскорт чувствовал за них огромную гордость. Первым заговорил Михаил:
— Мне, кажется, удалось все-таки убедить дам в том, лорд Пауэрскорт, что, по крайней мере, вы тут человек вполне респектабельный. Я сказал, что вы можете доказать это по-русски. Одну минуту…
Михаил коротко переговорил с тетушками. Одна из них в упор посмотрела на Пауэрскорта и выстрелила в него залпом бурной речи.
— Мы из британского посольства. У нас дипломатическая неприкосновенность, — как сумел, выговорил по-русски Пауэрскорт, пытаясь вспомнить, где ему там Михаил велел расставлять ударения. Все четыре дамы заговорили разом. Пауэрскорт вопросительно посмотрел на Михаила.
— Они говорят, — засмеялся Михаил, — что вы настоящий чертов конокрад и что они донесут на вас, как только выйдут из поезда.
Этим же вечером, прежде чем улечься в постель, Пауэрскорт набросал письмо, которое посол должен был одобрить, подписать и утром отправить. Адресовано письмо было царю, и в нем со всеми подробностями описывалось все, что случилось с Пауэрскортом и его командой: угон лошадей, порка, полное отсутствие уважения, причитающегося гражданам Соединенного Королевства в целом и представителю Министерства иностранных дел Его Величества в частности. Как бы понравилось русским, риторически вопрошал он, если бы их дипломатического представителя, явившегося с миссией в Букингемский дворец, на обратном пути похитили и потащили на дыбу в Тауэр? О своем чудесном спасении и битве на крыше вагона Пауэрскорт умолчал. Так же он ни словом не обмолвился о существе беседы с императором. У него было множество оснований сомневаться, что письмо дойдет до адресата. Какой-нибудь придворный чин, несомненно, его прочитает, и даже этого, полагал он, будет достаточно, чтобы остановить деятельность преемников капитана Шатилова. Однако он жестоко ошибся.
