Хью откинул голову назад и уперся затылком в скалу. Перед ним возникло лицо Энни, молодое лицо, в которое он когда-то влюбился, а не ошпаренная горячими песками красноглазая маска, являвшаяся ему в кошмарах. Какой же красивой она была! Временами ему не хватало ее прямо до физической боли. Этой ночью ему было просто больно, болели каждый мускул и каждый сустав. Он прогнал видение жены.

— Давай-ка спать, Льюис, — сказал он.

Завтра утром они оставят этот мир и перейдут в другой. Всю следующую неделю они будут устраиваться как придется, когда на карнизах, а когда и в гамаках над пропастью. Оказавшись наверху, они будут шататься, как пьяные, так как временно лишатся чувства равновесия. И после восхождения они еще долго будут просыпаться среди ночи — в их телах сохранится привычка к повышенной осторожности. Но в эту последнюю ночь перед выходом на стену у них еще оставалась возможность отойти в сторону, спокойно помочиться, как это делают все нормальные люди, и снова почувствовать под спинами твердую землю.

Но Льюису еще не хотелось спать. Смерть ласточки изрядно взбудоражила его. Он зачем-то пересказал кантовский парадокс о голубе, в котором птица решает, что без воздуха, оказывающего сопротивление крыльям, ей будет гораздо легче летать, и в конце концов падает в пустом пространстве и разбивается. Льюис имел для этой притчи универсальное применение, придавая ей самые разные значения в зависимости от своего настроения и цели. Нынче вечером голубь служил лишь средством подвести итог дня. Природа была устрашающе величественной. Троянки подлетели слишком близко к солнцу. Завтра наступала очередь его и Хью.

— Аминь, — пробормотал Хью, и сон унес его прочь.

Проснувшись, он никак не мог понять, что же внезапно вырвало его из глубокого сна. Он лежал неподвижно, ожидая, что случится дальше.

В узком просвете между стеной и лесом сияли звезды. Ни храпа, ни дыхания Льюиса не было слышно. В лесу было тихо. Хью уже собрался закрыть глаза, когда увидел тень, скользнувшую среди верхних ветвей.

До полнолуния оставалось еще несколько ночей, и, следовательно, тени в лунном свете были малозаметны. Впрочем, света хватило для того, чтобы заметить предмет, скользивший от одного дерева к другому. Этот предмет, вернее, это существо двигалось, оставаясь выше его. Вот оно застыло, то ли отдыхая, то ли принюхиваясь. Хью неподвижно замер в спальном мешке. Он пытался прикинуть истинный размер этого существа и понять, имело ли оно крылья.

Казалось, что существо (или все-таки предмет?) колебалось на ветру. Не успев набрать в грудь воздуха, он увидел в слабом свете луны еще одну такую же приближающуюся фигуру. Она метнулась вверх, затем сложилась и повисла на другом дереве. Менее чем через минуту мимо промчалась пляшущая стайка белых бабочек. Хью проводил их недоуменным взглядом. К какому виду могли относиться эти ночные существа?

Потом в его памяти всплыло то, что осталось от женского восхождения.

Спускаясь по закрепленным наверху веревкам, Хью и Льюис видели разбросанные по целым акрам древесных верхушек вещи женщин, которых они так и называли троянками. Это больше всего напоминало последствия кораблекрушения. Одежда и детали снаряжения, широким веером разбросанные по самым верхним веткам. Аккуратно, будто руками, подвешенная парка. Спутанные петли веревок. Полиэтиленовые пакеты плыли среди секвой, как флотилия медуз.

Вот и все, что от них осталось, понял Хью, глядя на призрачные фигуры, колебавшиеся над ним. Полиэтиленовые пакеты и изорванные до состояния конфетти книги в мягкой обложке. Все это медленно опускалось вниз, так осадок опускается на морское дно. Длинные предметы, такие как веревки, вероятно, останутся на вершинах и за несколько ближайших лет медленно выцветут добела. Все остальное за зиму попадает на землю, где или разложится, или смешается с мусором, набросанным другими альпинистами.

Он попытался определить время по звездам, но почти сразу же отказался от этого намерения. Сейчас они жили в мире, где не было места часам или сотовым телефонам. Он взглянул на вещи — теперь они превратились в рухлядь, — вывалившиеся из Глаза циклопа. Поселившиеся на руинах цивилизации.

Он почти заснул снова, когда услышал звонкий стук камня о камень и даже сел от неожиданности. Звук повторился — щелк-крак, — свидетельствуя о том, что существо идет по осыпающемуся склону, а потом послышалось басовитое гортанное рычание.

Мусорщики, подумал Хью. Хотя, по всей вероятности, не медведь. Медведи предпочитали оставаться ближе к центральному поселку, где меню было гораздо богаче.

Снова загремели камни. На сей раз Хью увидел среди деревьев мельтешащих светлячков. В Йосемите? При таком холоде?

В призрачном свете материализовался человек или призрак человека. Можно было разглядеть, что он очень худ. Лесной житель. Эта мысль должна была сразу все сказать Хью. Но почему-то не сказала. Он был слишком заинтригован, чтобы окликнуть фантом издали. Он ждал, пока светящееся пятно выйдет из-под прикрытия деревьев и подойдет поближе.

Это были не светлячки, а воротник, покрытый светящимся составом.

Хью включил свой головной фонарь.

Джошуа громко взвыл.

Он выглядел устрашающе — грива и борода затвердели от грязи, в зубах зажат нож. Светящаяся полоса лежала поверх густых волос, покрывавших грудь. Словно какой-то абориген автомобильного кладбища, он нарисовал на голой груди полосы и круги — похоже, губной помадой и тавотом. Лицо он зачернил, а в беспорядочно торчащие волосы воткнул множество перьев.

Сумасшедший дикарь пробирался, пригнувшись, среди валунов, определенно направляясь к Хью. Теперь он держал нож в своей здоровой руке. Лезвие было совершенно черным, как кусочек ночи.

— Джошуа! — крикнул Хью, рассчитывая, что безумец остолбенеет от звука собственного имени.

Но Джошуа, вместо того чтобы остановиться, с криком кинулся вперед. Хью попытался выбраться из спального мешка, но запутался в нем ногами. Тогда он резко дернулся и умудрился подняться на ноги.

Луч света от фонаря заметался в темноте. Потерял Джошуа. Нашел его. Тот уже вскинул нож над головой. Камень или нож? Каменный нож. Он сверкнул в свете фонаря.

Нож прорезал тьму и свет. Хью упал назад. Джошуа снова вскинул руку. Хью перекатился и дернулся в сторону. Проклятый мешок.

Фонарь был его единственным оружием. Он направил свет в глаза Джошуа. Сделал это он, вскинув руку, словно физически отталкивая нападающего, и это пусть на мгновение, но сработало. Джошуа зашатался, ослепленный. Но все так же продолжал размахивать ножом, то сливавшимся с темнотой, то сверкавшим на свету. Хью наконец-то вылез из спального мешка.

Что за чушь! — думал он. Такого просто не могло случиться. На этого парня шла самая настоящая охота. Он должен был сейчас находиться в нескольких милях отсюда. А вместо этого застает врасплох его самого, Хью, без штанов, босиком, в одном нижнем белье и с руками, замотанными пластырем для восхождения.

— Льюис, — закричал он.

Что ему делать? Бежать? Вверх или вниз?

— Она рассказала мне, что ты с ней сделал, — заявил Джошуа.

На сумасшедшем теперь красовалось небольшое ожерелье. Хью узнал нефритовые, бирюзовые и прочие бусины из волос девушки. Безмозглая тварь!

— Прекратите, — сказал Хью. — Вы меня убедили. Мы уйдем. Все эти места останутся вашими.

Его противник был животным. Нет, чудовищем. Он, наверно, думал, что ему принадлежит все здесь — лес, тени, камни, мертвые души. Джошуа снова и снова пытался ударить его ножом. Хью уворачивался, направляя луч света ему в глаза и пытаясь ослепить. Затем он уперся в стену, пошарил по ней в поисках зацепок для подъема, но она оказалась гладкая, как лед. Если на ней и были выступы, все равно залезть достаточно быстро не получилось бы. Дикарь добрался бы до него, прежде чем он успел бы подняться на три фута. Где же Льюис?

— Можете забрать нашу еду, — продолжал уговоры Хью. Этот урод уже сожрал его грушу. Даже сейчас, оказавшись в смертельной опасности, он продолжал злиться в первую очередь на это. — Берите все, что захотите.