— Мы хотим тебе помочь.

— Как?

— Обмен. Насколько я понимаю, твое предложение в силе.

— Какое предложение?

— Адрес. Мы находим твою дочь, а ты называешь улицу…

Конни упорно продолжал держаться самой первой мысли и верить, что все это логическое следствие принятого им решения. За веру приходилось бороться. Янсену удалось ее пошатнуть, и Конни еще не знал, что есть люди, которые могут с легкостью разрушить его убеждение.

— Ладно, — сказал он. — Договорились.

— К тебе придут, — ответил Янсен. — Никуда не выходи.

— Кто придет? — спросил Конни.

— Увидишь. В пять.

— Неподходящее время.

— В пять. Ты должен быть один.

— Здесь моя жена.

— Отправь ее домой.

— Она хочет остаться.

— Отправь ее домой.

Янсен резко оборвал разговор. Некоторое время Конни стоял с телефонной трубкой в руке и смотрел на Аниту, которая застыла перед ним, сложив руки на груди. Такого взгляда Конни, по счастью, не видел долгое время: пытливо ищущего погрешности и слишком часто их находящего. Конни это не нравилось. Такой взгляд он замечал и у других женщин, особенно когда они, прервав оживленный разговор с подругой, критически осматривают своих детей. В радостном и беспечно скачущем малыше такая мамаша непременно замечает болезнь в зачаточном виде — детскую заразу или кое-что похуже, а если не удается заподозрить хворь, то ребенка необходимо постричь, почистить ногти, отвести к логопеду или сменить штаны, на которых появилось пятнышко грязи. Будто единственная радость, которую приносил ей этот ребенок, заключалась в возможности исправлять большие и маленькие недостатки в бесконечной бескомпромиссной борьбе с несовершенством. Этот взгляд всегда одинаково удручал Конни, особенно если сначала он предназначался ребенку, а секунду спустя, без изменений — ему самому. Конни старался избегать таких взглядов, но на этот раз встретил его без колебаний и спустя мгновение увидел, как выражение критической оценки сменилось вопросительным, с оттенком отчаяния, которое он понимал и разделял. Конни молча вышел из-за стола, подошел к Аните и обнял ее. Оба заплакали, оба «не знали почему, как это ни странно».

Вскоре Анита собралась уходить, но не могла найти своего мобильного телефона. Они искали во всей конторе. Конни набрал номер, и из утробы Молоха раздались первые такты «Марсельезы».

Один из вопросов анкеты Конни, по результатам которой был написан рапорт «Свидетель 2003», звучал следующим образом: «Если бы Вас призвали к исполнению данной обязанности, при условии угроз со стороны обвиняемого, отказались ли бы Вы от исполнения долга перед судом, поелику таковое требует пренебречь собственной безопасностью, ценимой более долга?» То, что многие отвечали на вопросы анкеты, несмотря на сложные и обстоятельные формулировки, может показаться удивительным. Слово «поелику» заставляет задуматься особенно. Конни использовал это старомодное выражение сам, совершенно естественно, не задумываясь над тем, что оно может показаться несовременным. Полуразложившийся человек в реклайнере принял Конни за кого-то другого и, очевидно, решил, что тот работает на Посланника. В качестве решающего доказательства понтифик сослался на характерные для последнего выражения. «Поелику» оказалось одним из них. Чуть позже Конни и сам услышал это выражение из уст «сволочи министерской», но не придал этому особого значения. Он был слишком потрясен и напуган, чтобы обращать внимание на такие детали, пусть впоследствии они и оказались решающими. Речь шла о старомодных словах, которые лишь немногие по-прежнему используют с непринужденностью, оправдывающей их использование в анкете, распространяемой в широких кругах. Этого оказалось достаточно, чтобы заподозрить связь между двумя людьми. По иронии судьбы именно эти безосновательные подозрения вскоре привели к тому, что связь и в самом деле обозначилась, то есть подозрения оправдались, а учитывая, что всякая человеческая судьба «со временем становится легендой», можно сказать, что они были небезосновательны с самого начала.

Часы показывали одну минуту шестого, когда в дверь конторы «Институт Лангбру» позвонили. На пороге стоял незнакомец — один из тех, кого Конни обыкновенно обозначал как «среднестатистический человек», старше шестидесяти, но моложе семидесяти, в сером пальто и старомодной шляпе. Серая фигура произнесла:

— Добрый день. Это Конни Ланг?

— Да, — Конни кивнул и отступил в сторону, пропуская гостя в холл. В движениях этого человека было нечто массивное и тяжелое, но все же ловкое. Впечатление лишь усилилось, когда он снял пальто и шляпу и пригладил ладонью седые волосы. Все это он проделал без приглашения, словно подобное поведение было в порядке вещей.

— А вы кто? — спросил Конни. Он закрыл дверь и запер на задвижку.

Гость повернулся к Конни и произнес, протянув руку:

— Большинство зовет меня Посланник.

Пожимая руку, Конни почувствовал запах леса, аромат хвои.

— Не холодный, лабораторный, искусственный запах… Больше похоже на теплый, даже знойный день посреди большого леса…

Почувствовав аромат, Конни увидел и глаза этого человека — светло-голубые, почти прозрачные глаза, как небо над белой полоской далекого горизонта.

— Посланник или Эрлинг? — спросил Конни.

В ответном взгляде человека, который предпочитал, чтобы его называли Посланником, была лишь малая частица того холода, который этот взгляд мог выражать, но и этого хватило, чтобы вызвать очень неприятное чувство.

— Вернемся к этому позже, — произнес он. — Нам есть о чем поговорить.

— Вы знаете, где моя дочь? — спросил Конни.

Гость повернулся к входу в кабинет, сделал шаг в сторону, снова повернулся к Конни и пристально посмотрел на него:

— Нет.

Конни едва не отскочил. В том, как этот человек произнес «нет», было нечто, не допускающее возражений. Слово прозвучало не громко, не угрожающе, никоим образом не враждебно. Это «нет» означало лишь «нет» и определенно ничего больше.

— Я не знаю, где ваша дочь, но, возможно, помогу вам это выяснить.

Посланник снова шагнул в сторону кабинета — так же непрошено, так же внимательно, как человек, знающий место по описанию и впервые получивший возможность увидеть его собственными глазами: констатируя верно подмеченные детали и расхождения. Окончательный вывод в таких случаях касается не столько самого места, сколько того, кто его описывал.

Конни и сам не заметил, как оба расположились в конторе, по разные стороны стола, и ему не пришло в голову что-нибудь предложить гостю. Необычное время встречи не располагало угощать кофе, но Посланник сам попросил стакан воды. Конни мог предложить только воду из-под крана. Гость не возражал. Годилась даже не слишком холодная.

— Я понимаю, в каком положении вы оказались, — произнес Посланник. — У меня тоже есть дочь. Даже три. Сначала кажется, что отлично их знаешь, а потом вдруг становится ясно, что они живут собственной жизнью. — Конни кивнул. — Занимаются вещами, о которых ты и понятия не имел. — Конни пришлось согласиться и с этим. — Но запомните одно, раз и навсегда, — я не имею к этому никакого отношения.

Конни на секунду задумался:

— Если вы говорите «я», то это означает…

— …многое.

— Вы подчиняетесь полиции?

— Нет, — так же однозначно, как и прежде, ответил Посланник. — Я не подчиняюсь полиции… — Он умолк и посмотрел в окно, словно не спеша с объяснениями.

— Может быть, полиция подчиняется вам?

Посланник улыбнулся — дружелюбно, может быть, даже одобрительно.

— Такой интерпретации я еще не слышал, — произнес он. — Но — почему бы и нет? — помедлив еще немного, он добавил: — У меня есть ресурсы, есть полномочия. Разве этого не достаточно?

— Не знаю, — отозвался Конни. — Пока — да…

— Пока, да… — Посланник кивнул, откинулся на спинку стула и задумался. Он ощупывал Конни, пытаясь понять, из какого тот сделан материала. Может быть, материал оказался неожиданно твердым, учитывая обстоятельства, но, как и любой другой материал, вполне обрабатываемым — для того, кто владеет инструментом. Надо было лишь выбрать нужный. — Чтобы знать диспозицию, — продолжил он, — я хочу, чтобы вы рассказали о человеке, который говорил вещи, имеющие отношение ко мне, и который…