– Если мы найдем эту винтовку и завернем ее, – сказал Ли, – то я, наверное, пойду.

– Скоро будет карнавал, – ответил Дэвид Ферри. – Прощай, плоть

.

Он кричит, когда хочет есть. Он орет. Я буду сидеть внизу в гостях у Миртл Эванс, и мы услышим, как он зовет мать, и я вскочу и побегу наверх готовить ему еду, как нужно любому мальчику.

Никто не знал того, что знает он. Водоворот времени, подлинная внутренняя жизнь. В этом его движущая сила, единственное, чем он владеет. Он смотрел, как мать обжаривает муку, поднимает липкие белые руки над чугунной сковородой. Разносил письма в пароходные конторы. Засыпая, предавался мечтам о мире всемогущего героя Освальда, где ружья поблескивают во тьме. Мечты о власти, о верхе ярости, верхе вожделения, фантазии о ночных улицах, блестящих от дождя, о длинных тенях людей в темных пальто, как на киноафишах. Во тьме власть. Дождь идет на пустынных улицах. Всегда появляются люди, за ними тянутся длинные тени, затем у него в руках винтовка «марлин», заряжается с обоймы, выстрелить бы в живот, протянуть агонию.

Есть целый мир внутри обычного мира. Партийная кличка Сталина – Коба. Он придумает себе секретное имя, найдет ячейку в портовом районе. Он запоминал цифры номеров, цвет и марки машин. Взял в библиотеке книгу с тюремными фотографиями революционеров. Тюремное фото Троцкого в девятнадцать лет. Тюремное фото Ленина, фас и профиль. Ричард Карлсон, он же Херб Филбрик, обычный гражданин, член коммунистической партии, тайный агент ФБР. Она хлопала пальцами одной руки по ладони другой. Проснись и пой.

Он видел парня, который сидел задом наперед на мотоцикле и курил, глядя в пространство, вся рука от плеча и до тыльной стороны ладони в татуировках.

Мечты о девушке в клетчатой шерстяной юбке. Она лежит на спине поперек кровати, ноги спущены на пол. Бело-коричневые кожаные туфли, белые носки, белая блузка, юбка задрана на четыре дюйма выше колен. Мечта о неподвижности, пик вожделения, пик власти, ее бледные ноги слегка раздвинуты, руки вдоль тела, глаза закрыты. Он то вызывает, то прогоняет эту картинку. Вот что он знает о девушке, о своей власти над ней, ночью в одиночестве смотрит, как она неподвижно лежит на кровати, а под окнами улица блестит от дождя. Она как раз такого роста, как нужно, с тонкими губами, робкая, глупая. Он смотрит на нее, но его самого там нет.

Есть масса фильмов, где говорится, что человек, раненный в живот, умирает очень долго.

Белые липкие руки поднимаются над сковородой. Она обжаривала муку на каком-то жире, пока та не становилась тускло-коричневой, нужного цвета для подливки. Добавляла бульон, лук, специи. Они ели за кухонным столом. Жуя, она чавкает. Уличные шумы. Она всегда была рядом, следила за ним, в уме измеряла их общую судьбу. У него было две жизни: внутренняя и та, которую она поддерживала. Винтовка у него так и не выстрелила. Он показал ее механику, но тот продержал ружье пять недель, даже не взглянув. Они долго препирались на этот счет. Он не боялся постоять за свои права. В конце концов он продал ружье за десять долларов Роберту Освальду, которого как раз демобилизовали из морской пехоты и который всегда был готов помочь своему младшему братцу Ли, не ожидая благодарности в ответ.

Маргарита сидела на диване и смотрела телевизор.

Его огорчил наш переезд в Нью-Йорк, мы всю дорогу туда ехали на этом «додже» 1948 года, но там расквартирован Джон Эдвард с женой и ребенком, а ведь мы семья, и нам никогда не удавалось жить вместе. Некоторые женщины в моем положении не думают о прошлом. Но Ли разъезжал со мной и мистером Экдалом, и ездил один на поезде из Форт-Уорта в Новый Орлеан, когда ему было одиннадцать, в гости к моей сестре, а там не меньше пятисот с лишним миль. Ведет ли он здоровый американский образ жизни? Я бы сказала так, ваша честь, что вокруг нас живет масса замечательных преуспевающих граждан, но во Французском квартале есть и бродяги, и прочие. Встречаются и всякие бары, в том числе бильярд, который прямо под нами, да и на улице играют в азартные игры и занимаются разными делишками. Я бы также отметила, что проституток тут предостаточно. Но в защиту своей материнской правоты скажу, что за последний семестр в Борегаре он пропустил только девять дней, когда я работала у Кригера в восемьсот каком-то доме по Кэнал-стрит. Его будущее и его мечта – морская пехота США, и мы об этом спорили и так и эдак, потому что он дал под присягой ложное показание, чтобы вступить туда, но в этот раз не получилось. Теперь только ждем, когда ему исполнится семнадцать, хотя он уже бросил школу, и говорит, будто насовсем. Мальчик улыбается, когда его бьют, и ждет новостей по телевизору. А что для него значит мать – так он работал курьером и купил мне пальто за двадцать пять долларов с первой получки, дает матери деньги на квартиру и еду, и купил мне попугая в клетке вместе с кашпо и подставкой. Там был и плющ в горшке, и клетка, и попугай, и вся еда для попугая. Ему просто надо привыкать, ваша честь, и он всегда старается. Вы не представляете, как тяжело растить мальчиков без отца. Я тогда неплохо устроилась, как выражаются у нас в Америке, управляющей в трикотажном магазине «Принцесса», и мистер Экдал сделал мне предложение в машине. Я год не соглашалась, а он ведь закончил Гарвард. Я всегда тащила на себе дом, несмотря ни на что. Мне часто делали комплименты, что я хорошо выгляжу, а я только чуть-чуть подкрашивалась, а теперь, скорее всего, снова поедем в Техас, чтобы жить с его братом Робертом, снова жить семьей, в Форт-Уорте, чтобы мальчик побыл с братом. И пусть не говорят мне, что я вечно зову перевозчиков мебели. Наш век таков, что люди ездят с места на место. Я мать троих сыновей, которая продавала иголки, нитки, пряжу в собственной лавке, прямо в гостиной на Бартоломью-стрит, каркасный дом с задним двориком, когда Ли еще в колыбели лежал. В детстве меня любили, ваша честь. Отец растил меня и еще пятерых, чтобы мы были счастливыми и любили родину. Я сделала все, чтобы вырастить сына в том же духе, несмотря ни на что. Пусть говорят, что хотят, – а они все время на меня нападают, – он-то знает, кто был ему опорой с того дня, как я забрала его домой из Старой Французской больницы на Орлеан-авеню. Я вам не мегера из мальчишеских кошмаров.

На экране появился Джордж Гобел, коренастый, стриженный под ежик, с бодрой улыбкой, и поднес правую ладонь ко лбу. Эдакий братский жест приветствия, принятый в маленьких городах.

Ли сидел у себя в комнате и читал о превращении прибавочной стоимости в капитал, водя по странице указательным пальцем, слово за словом, слово за словом.

Карманный мусор. Уин Эверетт работал, продумывая общие черты, целую жизнь. Он вылепит снайпера из обычных замусоленных листков, из содержимого бумажника. Парментер придумает, как достать бланки документов в Отделе документации. Мэкки найдет прототип для персонажа, которого создает Эверетт. Нужно имя, лицо, телесная форма для претворения вымысла в жизнь. Эверетт решил, что одна фигура будет выделяться немного отчетливее остальных: человек, на котором могло бы сосредоточиться следствие, человек, которого вычислят и, возможно, арестуют. Три или четыре снайпера исчезнут, оставив лишь скудные следы своего участия в деле. Все испаноговорящие – мексиканцы, панамцы, которых тренировали на Кубе специально для этой миссии. И еще одна фигура, чуть более четкий образ, может, человек, брошенный в снайперском укрытии, чтобы выпутывался сам, чтобы его вычислили, нашли, а возможно, и убили люди из Секретной Службы, ФБР или местной полиции. Все, что потребуется по протоколу. Такой вот человек, меткий стрелок, практически безымянный, о котором почти ничего не известно, который проявляется лишь при сомнительных обстоятельствах и вновь исчезает, был арестован за некий акт насилия и снова отпущен в свободное плавание, проявляться и исчезать. Мэкки разыщет такого человека для Эверетта. Нужны отпечатки пальцев, образец почерка, фотография. Мэкки также найдет остальных снайперов. Мы не убьем президента. Мы промажем. Нам нужен эффектный промах.