– Поверь мне. Пет, – продолжал Чарли. – Твое время вот-вот придет, я это шкурой чую.

– Не чуешь, а дрожишь, потому что легко одет. Он улыбнулся и взял ее за руку.

– Клянусь, Пет, ты оставишь свой след в жизни.

– Спасибо, Чарли, что веришь в меня.

– И тебе спасибо.

Они долго смотрели друг на друга. Осознав, что еще немного, и она согласится на его приглашение, Пет остановила такси и уехала.

Джозеф сидел перед камином с газетой в руках и бутылкой пива.

– Dag, liefje, – улыбнулся он. – Я думал, у тебя свидание с твоим Чарли.

– Я тебе сто раз говорила, деда, что он вовсе не мой. – Скинув ботинки, Пет опустилась в кресло.

Старик внимательно посмотрел на внучку. Он хорошо знал Пет, поэтому ее вид насторожил его.

– Что-то случилось? Ты чем-то расстроена.

– Просто устала. – Пет откинула голову и прикрыла глаза.

– Девушка в твоем возрасте не может настолько устать, чтобы не позволить красивому молодому человеку угостить ее ужином. – Джозеф вытряхнул из трубки пепел, набил ее табаком и закурил. Комната наполнилась сладковатым дымом. – Расскажешь мне, что случилось?

Пет улыбнулась:

– Не верю, что ты плохо видишь – уж слишком много замечаешь.

– Это из-за работы? Я знал, что ты не найдешь там счастья.

Джозефа оскорбило, что Пет поступила в «Дюфор и Иверес», где он пережил самое страшное унижение в своей жизни. Конечно, со временем старик смирился, тем более что Клод Иверес умер, а фирма перешла к его сыну.

– Дело не в том, где я работаю, а в том, чем занимаюсь.

– Ты должна гордиться собой, Пет. Смотри, как далеко ты продвинулась благодаря своим способностям. А сколько ты сделала для меня и… для мамы!

– У меня нет выбора, деда, разве тебе не ясно? Мы тратим все, что я зарабатываю, поэтому мне придется остаться продавщицей. Я в ловушке.

– Нет, Пет. Ты не понимаешь, что значит оказаться в ловушке. – Джозеф побледнел, а его глаза вспыхнули.

– Я завишу от людей, распоряжения которых выполняю. У меня такое ощущение, будто я постоянно страдаю от голода. Я мечтаю создавать красивые вещи. И продавать то, что сделано моими руками. Я хочу, чтобы люди всегда ждали чего-то нового от Петры д'Анжели. Но это никогда не осуществится.

– Осуществится, Пет. Чарли говорил то же самое.

Но что сделать для этого, Господи? Что сделать?

Осень заканчивалась.

Пет ездила к матери в клинику «Коул-Хафнер» несколько раз в месяц. Путь был неблизкий, но она старалась не пропускать ни одного воскресенья и праздника. Визиты в клинику стали непременным ритуалом, и если Пет почему-либо пропускала день, ее мучили угрызения совести.

Один взгляд на клинику внушал оптимизм и уверенность в успешных результатах лечения. В буклете, посвященном истории клиники, Пет прочитала, что особняк раньше принадлежал Элиасу Коулу, торговому магнату, который завещал его единственной дочери. Она жила здесь одна после развода с мужем-банкиром и страдала психическим расстройством, вследствие чего восемь лет назад покончила с собой. Ее дети отдали дом под клинику для душевнобольных, взяли на себя часть расходов по ее содержанию и выплачивали жалованье известному психиатру, доктору Джорджу Хафнеру.

Оставив машину на площадке, Пет направилась к особняку.

За стеклянным окошком сидела молодая приятная женщина.

– Мисс д'Анжели, – сказала она, – доктор Хафнер просил вас зайти к нему.

– Что-то случилось? – испугалась Пет.

– Нет, вашей маме лучше. Доктор хотел рассказать вам, как идет лечение.

Кабинет доктора Хафнера был заставлен книжными полками. Доктор сидел в кресле перед камином. Это был подтянутый невысокий мужчина с коротко подстриженными седыми волосами и умными, внимательными голубыми глазами, смотревшими из-под очков.

Хафнер поднялся.

– Пожалуйста, заходите, мисс д'Анжели. – Он указал на кресло. – Я хотел сообщить вам, что вашей маме лучше. За все время пребывания в клинике она впервые заговорила о том, что произошло во время войны, о ее чувствах…

– О том, что она скрывала, – предположила Пет. – Должно быть, это ужасно.

Доктор кивнул.

– В этом есть и ваша заслуга. Вы проявляли внимание и заботу, постоянно приезжали сюда, что способствовало восстановлению душевного равновесия Беттины. Понимаю, как вам было нелегко. Все это отнимает не только время, но также душевные и физические силы.

– Спасибо, доктор. – Глаза Пет заблестели от слез.

– Наши совместные усилия начали приносить плоды, и теперь, я полагаю, вы можете выводить мать на прогулку в сад. Не знаю, стоит ли начать сегодня, но будьте готовы к этому. Можете приехать на День благодарения и отвести ее в ресторан.

– Это чудесно, доктор.

– Если хотите, я закажу вам столик в отеле «Семь сестер».

Хафнер поднялся. Встала и Пет.

– Спасибо, доктор. – Не удержавшись, она поцеловала его в щеку. Хафнер смущенно улыбнулся.

Напевая, Пет поднялась по лестнице на третий этаж и постучала в дверь.

– Входите.

Это был первый знак перемен. Навещая мать все эти годы, Пет ни разу не слышала ответа на свой стук.

Комната производила приятное впечатление: светло-зеленые стены, удобная мебель, кресла, окно с видом на море.

Беттина сидела за туалетным столиком перед зеркалом и расчесывала волосы. Пет поразило, что мать так хорошо выглядит. Беттина любила сладкое, но никогда не полнела. Ее золотистые волосы были такими же пышными и блестящими, как в молодости. Она казалась на десять лет моложе своих сорока пяти.

– Мама, ты выглядишь превосходно.

– И чувствую себя так же. – Беттина, взглянув на дочь, спросила: – Мы можем погулять на побережье?

Охранник отпер ворота. Некоторое время мать и дочь шли молча. Раньше такое молчание угнетало Пет, но тогда Беттина вообще не говорила.

– Мне очень нравится доктор Хафнер, – наконец сказала Беттина. – Он умеет слушать. Иногда мне даже кажется, что он верит мне.

– Почему же ему не верить тебе?

Беттина посмотрела на дочь. Последнее время она редко смотрела на нее и обычно отводила взгляд, но сейчас Пет увидела в ее глазах задумчивое выражение, которого не наблюдала с детства.

– Есть вещи, в которые невозможно поверить. Я и сама в них не верю.

«В какие вещи, мама?» – хотела спросить Пет, но не решилась. Доктор Хафнер прав: Беттине лучше, но не надо торопить события.

Они молча сидели четверть часа, потом Беттина встала, отряхнула юбку и пошла по кромке воды к утесам.

Пляж, принадлежавший клинике, окончился забором, и Беттина направилась назад. Еще несколько минут они молчали.

Наконец Беттина сказала:

– Ты тоже несчастна, Петра. Что случилось?

– Ничего, мама. Все в порядке.

– Мне уже лучше, дочка, тебе незачем теперь тратить на меня столько сил.

– Но, мама…

– У тебя печальные глаза и потерянный вид. Примерно то же самое я вижу каждый день, глядя в зеркало.

Пет была поражена. Неужели они так похожи? И что это значит для ее будущего? С тех пор как отец сказал Пет, что ее бабушка была помешана на бриллиантах, девушка всегда с удовольствием думала об унаследованных от Ла Коломбы страсти и талантах. Но что она унаследовала от матери? Пет пугала ее болезнь, и она отчаянно хотела, чтобы Беттина выздоровела.

Стоит ли сейчас рассказывать матери о всех трудностях? Пет вспомнила, как несколько лет назад Джесс утверждала, что Беттине важно почувствовать себя матерью, а не больной, от которой ничего не зависит.

Но Пет опасалась, что уже не сможет искать у матери защиты. Она привыкла к тому, что ее силы нужны Беттине.

– У меня все в порядке, – ответила Пет. – Небольшие проблемы, но у кого их нет?

У ворот Беттина опять пристально посмотрела на дочь.

– Ты такая красавица. Если бы не это, я бы меньше беспокоилась.

Пет не поняла, что означают эти слова.

– Идем, – сказала Беттина, – в холле подадут чай. Возможно, с пирожными.