— Уже пообещал.

Она прочитала несколько лежавших в синей папке бумаг.

— Острая лейкемия. Его врач поставил диагноз и направил мистера Квиллиана к нам. В то время в Бронксе больниц, производивших трансплантации, еще не было.

— Дюку Квиллиану сделали трансплантацию? — спросила я.

— Трансплантация была тогда единственным методом лечения лейкемии, особенно если речь шла о таких молодых пациентах. От двадцати пяти до тридцати лет.

— Как это выглядело? — спросил Майк.

— Пациенту требовался человеческий лейкоцитный антиген — ЧЛА. И такой мог найтись у членов его семьи. Шансы составляли один к четырем. У сестры Дюка, ее звали Триш, совпадение оказалось идеальным.

Майк хлопнул в ладоши и победно улыбнулся:

— То есть в итоге Дюк получил ДНК Триш.

— Не спешите, Майк, — ответила Анна. — И да, и нет.

— Вы мне вот что скажите — он все время оставался в больнице? — спросил Майк.

— Позвольте мне закончить. Пациента укладывали в больницу после того, как определялась дата операции. Как правило, за девять дней до операции мы проводили гемотерапию, чтобы полностью убить старые клетки костного мозга. Так что начиная с этого дня Дюк постоянно находился здесь, в Слоун-Кеттеринге. В тот же самый день, когда врачи взяли у Триш Квиллиан часть ее костного мозга, этот мозг был подвергнут обработке, затем профильтрован и введен посредством пункции Дюку.

— И что произошло потом? — поинтересовался Майк.

— Ну, для Дюка Квиллиана, как и для любого другого пациента вроде него, наступило тяжелое время. В следующие четыре недели он находился в строгом карантине, ему вводили препараты, которые подавляют иммунную систему, чтобы организм больного не отторгал новый костный мозг.

Майк взял у Анны документы, взглянул на дату произведенной Дюку пункции, чтобы понять, далеко ли она отстоит от даты убийства Ребекки Хассетт.

— Так что там с датами? — спросила я.

— Судя по этой бумажке, после убийства Бекс Дюк еще целую неделю провалялся здесь. — И Майк захлопнул папку. — Он находился в карантине вплоть до выписки из больницы?

Анна протянула руку к папке.

— Насколько я понимаю, на тридцатый день Дюка сочли выздоровевшим. Тридцатый день — это вообще момент критический. Именно тогда проводится исследование ДНК — и эта рутинная проверка крови показала, что организм Дюка не отверг костного мозга его сестры и что ДНК, которые производит Дюк, порождаются на самом деле посеянными в него клетками Триш.

— Анна, — спросил Майк очень серьезно, — а после тридцатого дня он оставался в карантине?

Некоторое время она молчала, перебирая справки об основных жизненных показателях организма Дюка и заметки медицинских сестер.

— Нет. Нет, его перевели в палату, которая находится на другом этаже. Врач Дюка все еще проводил обследование. Это было как-то связано с работой Дюка и с присущим ей высоким риском инфекции.

Майк склонился над столом и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Анны:

— А если предположить, что этот пациент соскучился по свежему воздуху и отправился прогуляться по больничному парку? Ему хватило бы на это сил?

— Конечно. Правда, ему пришлось бы миновать охрану больницы.

— Он мог просто одеться так, как будто он зашел в больницу с улицы. Черт, если он не звонил из своей палаты на пост сестер и не просил принести ему утку, то мог прогулять пару часов и никто бы его на хватился, так?

И он назвал Анне дату смерти Ребекки Хассетт.

Анна отыскала соответствующую страницу записей, внимательно просмотрела ее.

— Я бы не сказала, что у него не было времени для прогулок. Сестры снимали жизненно важные показания в начале и в конце каждой смены. Больше здесь никакие процедуры не значатся.

Майк, похоже, остался доволен услышанным.

Я взяла папку со стола и поинтересовалась:

— Долго ли продолжаются потом проверки крови?

— В течение шести месяцев. Затем еще раз — через год. После этого, если пациент так же молод и в основном здоров, как Дюк, мы считаем его излечившимся. Врачи, которые им занимались, надеялись, что благодаря ДНК сестры он если и умрет, то не иначе как от старости.

— То есть Дюк и Триш обратились в подобие однояйцевых близнецов, — сказала я.

— С одной существенной разницей, — уточнила Анна Воровски. — Сказанное вами относится только к крови. Волосы Дюка, клетки его кожи, слюна, даже сперма — исследуйте что хотите, и вы обнаружите: все это по-прежнему уникально и относится только к нему.

Я думала о клетках кожи, полученных с пальца Дюка, о несовпадении их ДНК с какими бы то ни было следами крови, найденными среди туннельного мусора. Теперь это расхождение начинало обретать смысл.

— Просто скажи лейтенанту, что мы в Бронксе, — посоветовала я детективу, который ответил на мой звонок в убойный отдел. — Едем за Триш Квиллиан. Майк хочет снова насесть на нее, так что мы привезем ее к вам после полудня, если она согласится поехать с нами.

И я закрыла крышку телефона.

— Готов поспорить, она и понятия не имеет, что между кровью Дюка и ее ДНК существует некая связь, — сказал Майк. — И все же она наверняка знает о нем больше того, что рассказала нам. Возможно, ей пора узнать правду о Бекс. На заднем дворе Триш зарыто куда больше костей, чем она думает. Знаешь, в меня за мою жизнь плевали не один раз, однако такого удовольствия, как от ее плевка, я еще не получал.

— Вон ее дом, — сказала я, указывая на оштукатуренный домик с давно не крашенными ставнями.

— А вот и наш пост, — ответил Майк, ставя свою машину перед серой «хондой», в которой сидели двое детективов.

Я взялась за ручку дверцы, собираясь выйти из машины.

— Подожди, Куп. И если сможешь, пригнись и сползи с сиденья, чтобы тебя не было видно.

Я не стала спрашивать, что такое увидел Майк, уже успевший опустить противосолнечный козырек и развернуть газету, чтобы прикрыть ею лицо.

Услышав звук заработавшего двигателя, я немного приподняла голову:

— Что я проглядела?

— Тедди О'Мэйлли. Вот уж не думал, что, пробегав со мной всю ночь по туннелям, он сохранит достаточно сил для визитов соболезнования.

— Вы засекли тот темно-зеленый внедорожник? — спросил Майк у сидевшего за рулем детектива.

— «Форд-эксплорер». Я записал номер.

— Следуйте за ним.

— Мне приказано оставаться около дома.

Майк показал ему свое удостоверение.

— Я приказываю вам следовать за ним. Сестрицей займусь сам. И докладывайте мне каждые пятнадцать минут. Чапмен. Убойный отдел.

Двое копов переглянулись и поехали вслед за машиной О'Мэйлли.

Мы поднялись по ступенькам крыльца, и, пока Майк разговаривал по телефону с лейтенантом Петерсоном, я постучала в дверь.

Триш Квиллиан вышла на стук в том же тренировочном костюме, только теперь на ней был еще кухонный передник.

— Мы приехали в неудачное время? — спросила я.

— Для вас удачного не бывает, — ответила она.

— Извините. Вы готовите еду для матери?

— Какая вам разница? Она спит. И пусть спит.

— Мы можем войти?

С мгновение ее ладонь крепко сжимала дверь, удерживая ее на месте. Затем Триш развернулась, прошла в маленькую гостиную и села там на оттоманку.

Майк подтолкнул меня к дивану. Гостиная выглядела так, точно время в ней остановилось полвека назад, — розочки на выцветшей обивке, вышитые салфетки на изголовьях кресел, непарные стулья, семейные снимки и фотографии папы Пия XII на стенах, оклеенных полосатыми обоями.

— Вы меня каждый день будете от дел отрывать? — спросила Триш, однако теперь страха в ее голосе было больше, чем вчера.

— К вашей матушке часто приходят гости?

— Задайте вопрос поумнее, детектив.

— А к вам?

— У меня тут с утра до вечера не протолкнешься. Разве не видно?

Я вглядывалась в семейные фотографии, сделанные в более счастливые времена. Триш, приодевшаяся для первого причастия; окруженная детьми миссис Квиллиан на пляже в Куинсе, подростки — Брендан и Дюк, догадалась я, — стоящие рядом с отцом посреди какой-то строительной площадки.