На застекленной доске висел список преподавателей и карта территории университета. На дверце зияла трещина. Ной Торми был в списке преподавателей английского отделения. Его кабинет располагался на третьем этаже бывшего здания библиотеки.

– С чего ты думаешь начать? – спросила я, поднимаясь по темной лестнице.

– Иди за мной. Не будем торопить события.

Кабинет Торми был пуст. К нему прилегал лекционный зал номер 326, и в коридоре слышался голос преподавателя. Мы остановились и прислушались. На стене рядом с дверью висело расписание. Лекцию читал профессор Торми. Примерно тридцать студентов развалились на стульях. Лишь несколько старательно конспектировали лекцию.

– «Литературная биография» Кольриджа – это величайший труд в области литературной критики. Там говорится обо всем, что нужно знать для анализа стихотворения. Она отсекает все, что мешает пониманию поэзии. Кольридж написал «Биографию», считая произведение своего товарища – Уильяма Вордсворта – величайшим поэтическим достижением своего времени.[19]

Майк взглянул на меня и прошептал:

– Кажется, попался.

– Накрепко.

Я снова заглянула в зал: лектора почти никто не слушал. Он совсем не владел аудиторией.

– Кольридж обозначает словом «фантазия» форму памяти. Поэту, без сомнения, нужна фантазия, но лишь как вместилище образов – то, чем для всех нас является память. Воображение – вот высшая форма творчества. Это заложено в словах и в умах великих поэтов, оно добавляет радость к…

Прозвучал звонок, и студенты, захлопнув тетради, вышли из аудитории – остались только две девушки, которые глотали каждое слово лектора.

Профессору было за пятьдесят. Он носил двухфокусные очки, у него был заметный живот и неухоженные, сальные темные волосы. Он вышел из аудитории, рассказывая своим двум ученицам об образах второй и третьей степени.

– Извините, сэр, вы профессор Торми? – спросил Майк.

Тот кивнул.

– Не могли бы вы уделить нам несколько минут? Может, пройдем в ваш кабинет?

Он провел рукой по волосам, безуспешно пытаясь понять, кто мы такие. Мысль о полиции могла прийти ему в последнюю очередь.

– Вы из администрации?

Майк дождался, пока студентки уберут тетради в рюкзаки и уйдут.

– Полиция Нью-Йорка, – представился он.

Торми нахмурился и повел нас в свой маленький кабинет. Включил свет, закрыл дверь и предложил сесть. Он обошел вокруг стола, убрал в сторону три желтые розы, которые лежали поверх бумаг, и разложил перед собой конспекты лекций.

– Какой у вас вопрос?

Майк представил нас обоих.

– Мы ведем дело об исчезновении человека.

Сказать «об исчезновении» – намного лучше, чем признаться людям, что они замешаны в расследовании убийства. Или двух.

– Студентки? – спросил он, дергая краем рта.

– Да. Студентка Нью-Йоркского университета.

– Я не работаю там уже больше десяти лет.

– Вам что-нибудь говорит имя Аврора Тейт?

– Нет, – последовал ответ. То ли тик у него был постоянный, то ли он был вызван вопросами Майка.

– Она пропала на территории Вашингтон-сквер более двадцати лет назад.

– Но при чем здесь я? – Он переводил взгляд с меня на Майка.

– Не могли бы вы рассказать, почему решили сменить Нью-Йоркский университет на Бронкский общинный колледж? – спросил Майк.

Торми вздрогнул и засмеялся:

– Я думал, что даже новичок в полицейских делах мог понять, что это был не совсем мой выбор. Я перешел границы, мистер Чэпмен. По-моему, декан квалифицировал это так.

– Это касалось студентки?

– Двух, – признался Торми, мусоля уголок тетради. – Это случалось не один раз, и университет не мог больше закрывать на это глаза.

– Вы работали на постоянной основе? – спросила я.

– Скажу больше, мисс Купер. У меня были самые замечательные студенты, каких только можно себе представить. А здесь есть несколько фантазеров, которые хотят уехать из Бронкса, но для большинства английский – это второй язык, и совсем чужой.

– Вы по-прежнему преподаете английскую литературу?

– Английскую и американскую. К счастью, мне нравится звук собственного голоса. Я пытаюсь их учить. Это все, что я могу делать.

– У вас сегодня была полная аудитория.

– Начался новый семестр, поэтому посещаемость должна быть не меньше шести занятий. Думаю, большинство уже отходили.

– Но почему вы ушли из Нью-Йоркского университета именно в этот колледж? – спросила я.

– В заведения такого уровня здесь, в Нью-Йорке, я уже не мог сунуться. К тому же моя семья живет в этом районе. Я не хотел уезжать из города и решил, что буду отбывать наказание здесь, дожидаясь лучших времен, – смущенно произнес Торми. – Я не смог поступить по-другому.

– Профессор, может быть, другие имена вызовут у нас какие-то ассоциации? – спросил Майк.

– Конечно, попробуем, – ответил тот, опять вздрогнув.

– Гвиди. Джино Гвиди.

Торми покачал головой.

– Ичико. Доктор Ву-Джин Ичико.

Угол рта у Торми дернулся от напряжения.

– Это имя мне знакомо, – сказал он.

– Откуда? Вы его знаете?

– Это ведь его тело нашли вчера ночью в реке? Я услышал об этом в новостях, перед выходом на работу.

– Вы знали его? – настаивал Майк. – Меня интересует именно это.

– Нет, нет, не знал.

– Вы работали вчера, профессор?

– Вообще-то нет. Понедельник, среда, пятница. Вчера я весь день пробыл дома.

– С вами кто-нибудь был?

– К сожалению, нет. Моя жена оказалась менее терпима, чем завкафедрой в Нью-Йоркском университете. Она ушла, как только в первый раз обнаружилась моя связь со студенткой.

– А имя Эмили Апшоу?

– Эту историю я тоже слышал. В новостях. – Угол рта страшно дергался. – Такая трагедия. Да, я знал Эмили.

– Близко?

– Нет, мистер Чэпмен. Эмили была моей студенткой. Боже мой, ведь прошло почти двадцать пять лет. Очень умная, но с кучей проблем. У нее их было столько, сколько человек ее возраста решить не в состоянии. Нет, между нами ничего не было.

Майк подался вперед в своем кресле, впиваясь глазами в лицо Торми:

– Сколько раз в своей жизни вы вносили залоги?

– Что вы имеете в виду?

– Эмили Апшоу было предъявлено обвинение. В материалах значится, что вы вносили за нее залог.

Торми выпрямился, барабаня пальцами по столу. Он явно собирался с мыслями.

– Я забыл об этом.

– Я вот забыл, что 2001 году Мариано Ривера забросил мяч в корзину «Даймондбэкс». Не думаю, что вы говорите правду. У вас губы дергаются как при семибалльном землетрясении.

– Детектив, есть вещи, которые человек не в силах контролировать. Не нужно насмехаться…

– Согласен. Но вы, черт побери, можете проконтролировать то, что собираетесь мне сказать. Не так ли? Подумайте хорошенько: вы когда-нибудь еще были в суде?

Торми мотнул головой.

– Как правило, впечатления от этого остаются. Она для вас воровала рубашки?

– Нет, конечно.

– Эмили Апшоу разрешили сделать один телефонный звонок, и она позвонила именно вашей жалкой особе. Хотелось бы узнать – почему?

Профессор мягко заговорил:

– Думаю, она мне доверяла. Она делала для меня кое-какую научную работу, много времени проводила в офисе. Я пытался ее убедить, что у нее настоящий писательский талант, главное – отказаться от наркотиков.

– У вас с ней были физические отношения?

– Тогда я был счастлив в браке, мистер Чэпмен. Мне было тридцать лет, у меня была жена и двое детей, я еще не искал себе приключений.

– Расскажите, что Эмили для вас исследовала, – попросила я. – Над чем вы работали?

– Сэмюел Тейлор Кольридж. Не слишком возбуждающая тема, мисс Купер.

– Мы слышали из коридора, как вы о нем говорили.

– Я написал о нем три книги и бог знает сколько с гатей для научных журналов. – Профессор посмотрел на часы. – Детектив, еще долго?

– А что? У вас какие-то планы?

– В одиннадцать часов состоится маленькая церемония, и я должен в ней поучаствовать.