«Отставка Бонара Лоу, — записал король в дневнике, — ставит меня в очень трудное положение, поскольку мне нелегко решить, посылать ли за Керзоном или за Болдуином». Задача дополнительно усложнялась тремя внешними факторами. Первый из них: король и королева собирались провести неделю в Королевском павильоне в Олдершоте — относительно скромном, но уютном деревянном бунгало с прекрасным садом, отделенным соснами от самого крупного в Соединенном Королевстве военного гарнизона. Хотя до Лондона было всего тридцать семь миль, король решил остаться среди здешних рододендронов и азалий. Таким образом, Стамфордхэм один вернулся в Букингемский дворец, постоянно докладывая по телефону результаты своих изысканий.
Второй фактор: Бонар Лоу ушел в отставку в воскресенье после праздника Троицы, когда почти все консервативные политики до следующего вторника оставались в деревне. Поэтому Стамфордхэму пришлось приложить немалые усилия, чтобы разыскать тех двух политиков, с которыми он хотел проконсультироваться от имени короля. Солсбери, лидер палаты лордов, выбирался из Девона на поезде с молоком, в вагоне охраны, отказавшись при этом снять фрак и шляпу, которые считал единственно пригодными для ведения государственных дел. Бальфур, единственный из здравствовавших на тот момент премьеров-консерваторов, не считая самого Бонара Лоу, также был вызван в Лондон из Норфолка, несмотря на нездоровье.
Наконец, назначение нового премьер-министра затрудняло нежелание Бонара Лоу отдать предпочтение Керзону или Болдуину. Тяжело больной (ему оставалось жить всего пять месяцев), он даже не смог совершить поездку в Олдершот, чтобы лично вручить королю прошение об отставке. Вместо этого он направил к нему с письменным заявлением своего личного секретаря полковника Рональда Уотерхауса и зятя, сэра Фредерика Сайкса.
Они везли с собой не только этот документ. Стамфордхэм, весьма полагавшийся на проницательность Дэвидсона, личного секретаря Бонара Лоу в парламенте, в субботу или воскресенье попросил его сообщить свое мнение относительно ситуации с премьерством. Дэвидсон изложил его в поспешно продиктованном меморандуме, который Уотерхаус обещал передать Стамфордхэму.
Он содержал развернутую и убедительную аргументацию в пользу Болдуина. Об опыте работы Керзона на высоких постах, его знании международных дел, его усердии и интеллекте упоминалось всего в нескольких строчках. Далее Дэвидсон подчеркнул тот контраст, который существовал между неспособностью Керзона вселить уверенность в своих коллег — как своими суждениями, так и целеустремленным поведением в момент кризиса — и честностью, скромностью и уравновешенностью Болдуина. «Лорд Керзон, — продолжал он, — в глазах общественности выглядит представителем того привилегированного консерватизма, который тоже имеет свои достоинства, но на который в нынешний демократический век нельзя слишком полагаться». Переходя от личностей к практической политике, Дэвидсон подчеркивал, что пять из шести нынешних министров уже и так заседают в верхней палате и, если премьер-министр также будет руководить правительством из палаты лордов, это вызовет возмущение не только в консервативной партии как таковой, но и у демократической общественности всех направлений.
Поскольку меморандум Дэвидсона определенно был составлен в пользу Болдуина, а также поскольку в конечном счете король выбрал именно его, иногда высказывается мнение, что не кто иной, как Дэвидсон, решил судьбу Керзона. Существует и другая причина, объясняющая, почему меморандуму Дэвидсона придается чрезмерное значение. Похоже, Уотерхаус не собирался довольствоваться ролью курьера. Хотя Дэвидсон не показывал ему свой меморандум и не пересказывал его содержание, Уотерхаус все же проинформировал Стамфордхэма о том, что «он практически выражает взгляды Бонара Лоу»: фраза, которую педантичный Стамфордхэм написал на присланном ему конверте. Таким образом, историки будто бы имеют все основания полагать, что ни на чем не основанное утверждение Уотерхауса дало королю возможность полагать, будто Бонар Лоу предпочитает именно Болдуина, и что это обстоятельство серьезно повлияло на выбор им кандидатуры нового премьер-министра.
Возможно, Уотерхаус поступил так просто из-за присущей ему самоуверенности, но не исключено и другое — примерно представляя взгляды Дэвидсона относительно кандидатуры будущего премьера, он воспользовался представившимся шансом, чтобы укрепить позиции своего друга Болдуина. Гадать, как все обстояло в действительности, нет необходимости. Дэвидсон позднее заявлял: «Даже если бы Уотерхаус представил в ложном свете мой меморандум, это не оказало бы никакого влияния на Стамфордхэма». И действительно, личный секретарь короля сам запросил этот меморандум; он прекрасно знал, кем он написан и чьи взгляды отражает.
Тем не менее, проявив обычную осторожность, Стамфордхэм пригласил Уотерхауса на вторую встречу, на которой тщательно расспросил о предполагаемом мнении Бонара Лоу относительно обоих кандидатов. И снова Уотерхаус заявил, что Бонар Лоу предпочел бы Болдуина. Существует, однако, независимое свидетельство, доказывающее, что Уотерхаус для подобных заявлений не располагал ни необходимой информацией, ни полномочиями. Не будем все же подвергать сомнению его добросовестность, поскольку к тому времени король уже решил, что новый премьер-министр, независимо от его личных качеств, должен нести ответственность перед палатой общин. По меньшей мере за двенадцать часов до своей второй встречи с Уотерхаусом Стамфордхэм сообщил об этом Джеффри Доусону, который незадолго до того сменил Уикхэма Стида на посту редактора «Таймс». Сделанная Стамфордхэмом запись этого разговора выглядит так:
«Я откровенно сказал Доусону, что, по мнению короля, ответственность перед страной почти однозначно заставляет его назначить премьер-министра из палаты общин. Если он этого не сделает и эксперимент провалится, страна будет винить короля за поступок, который был предпринят им исключительно по собственной воле и который доказывал бы, что король игнорирует общественное мнение, да и толком его не знает».
Для формирования мнения короля никто не сделал так много, как Бальфур. Во время состоявшихся 21 мая двух встреч со Стамфордхэмом он подробно останавливался на проблемах, которые неминуемо должны возникнуть перед премьером, заседающим в палате лордов. Одна из них — необычно высокий процент министерских должностей, уже и так занимаемых пэрами. Вторая — то возмущение, которое возникнет в палате общин, если подобная тенденция продолжится, распространившись и на назначение премьер-министра. Третья — враждебность со стороны лейбористской партии; хотя лейбористы располагают большинством оппозиционных мест в палате общин, они практически не представлены в палате лордов и поэтому не смогут ни о чем-то спросить, ни призвать к ответу премьер-министра, который там заседает.
Позднее Уинстон Черчилль в своей книге «Великие современники» описал возвращение Бальфура в Норфолк, где он собирался поправлять здоровье и дальше. «Так будет ли избран милый Джордж?» — спросил его друг. «Нет, — ответил Бальфур, — милый Джордж не будет избран». Лукавый смысл этой истории заключается в том, что Бальфур будто бы намеренно сформулировал свои аргументы так, чтобы не рассматривалась кандидатура Керзона. Если это правда, то он очень постарался, чтобы скрыть свои антипатии. Отчет Стамфордхэма об этой дискуссии включает следующий пассаж:
«Лорд Бальфур сказал, что он говорит безотносительно к конкретным личностям; с одной стороны, его мнение о лорде Керзоне основано на близкой и долгой дружбе, а также на высокой оценке его выдающихся способностей; с другой — он плохо знает господина Болдуина, общественная карьера которого была довольно неровной, что не свидетельствует о его исключительных способностях».
Тем не менее всегда находятся те, кто старается интерпретировать историю политики исключительно на основе личных отношений; падение Керзона они приписывают не каким-то конституционным соображениям, а лишь недостаткам его собственного темперамента. Действительно, по отношению к своим коллегам он бывал невнимателен и чересчур властен. Всего за месяц до этого лорд Винчестер, финансист с сомнительной репутацией, написал премьер-министру письмо относительно турецкого займа, который он надеялся разместить еще до заключения мирного договора. Бонар Лоу вполне логично направил это письмо для разъяснений Керзону, на что получил негодующий ответ в том духе, что премьер-министру вообще не пристало вступать в переписку с Винчестером. «Когда подобные личности отправляются не сюда, а на Даунинг-стрит, 10, — писал министр иностранных дел, — то тем самым они возрождают худшие черты режима Л. Дж.». Смертельно больной и глубоко обиженный оскорбительным ответом Керзона, Бонар Лоу вряд ли мог четыре недели спустя рекомендовать его как своего преемника.
