Итак, труд переместился с полей в фабричные цеха. Детей требовалось готовить к фабричному быту. Первые владельцы шахт, заводов и фабрик периода индустриализации Англии обнаружили, как в 1835 году писал Эндрю Юр, что «лиц, достигших половой зрелости, привлеченных хоть из сельской, хоть из ремесленной среды, почти невозможно превратить в полезных фабричных работников». Если бы получилось заранее готовить молодых людей к работе в рамках индустриальной системы, это помогло бы решить проблемы с трудовой дисциплиной в будущем. В итоге возникла еще одна централизованная структура общества Второй волны – система массового образования.

Взяв за основу модель фабрики, массовое образование обучало элементарным навыкам чтения, письма и счета и понемножку – истории и другим предметам. Так выглядела «явная» учебная программа. Но за ней также стояла куда более простая, «скрытая» программа. Она включала в себя и до сих пор включает во многих странах три «предмета»: пунктуальность, послушание и привычку к монотонному, однообразному труду. Работа на фабрике требовала от рабочих, особенно тех, кто трудился на сборочных линиях, не опаздывать, а также не прекословя выполнять распоряжения начальства. Она требовала от работников и работниц готовности к рабскому труду за станками или в конторах, связанному с выполнением изматывающе однообразных операций.

Поэтому начиная с середины XIX века, когда Вторая волна накатывала на одну страну за другой, происходило непрерывное развитие системы образования: дети начинали школьное обучение во все более юном возрасте, учебный год становился все длиннее (в США с 1878 по 1956 год он увеличился на 35 %), неуклонно возрастала продолжительность курса обязательного школьного обучения.

Массовое государственное образование определенно было гуманизирующей, прогрессивной мерой. Группа механиков и рабочих Нью-Йорка еще в 1829 году заявила, что «помимо права на жизнь и свободу величайшим благом, дарованным человечеству, мы считаем образование». И тем не менее школы Второй волны механически штамповали поколение за поколением молодых людей, превращая их в податливую, специализированную рабочую силу, востребованную развитием электромеханических технологий и сборочных конвейеров.

Нуклеарная семья и школьное образование по фабричной модели, вместе взятые, стали частью единой, интегрированной системы подготовки молодежи к выполнению различных ролей в рамках индустриального общества. В этом плане все общества Второй волны, капиталистические и социалистические, Севера и Юга, были одинаково равны.

Во всех обществах Второй волны возник еще и третий институт, дополнявший функции социального контроля первых двух. Этим институтом явилась корпорация. До ее изобретения типичное деловое предприятие по форме своего владения было индивидуальным, семейным или партнерским. Корпорации хотя и существовали, встречались крайне редко.

Даже во времена Американской революции, согласно историку Артуру Дьюингу, никто не мог бы предположить, что именно корпорация, а не товарищество и не индивидуальное предприятие станет главной организационной формой бизнеса. В 1800 году в США насчитывалось всего 335 корпораций, большинство из них занимались, по сути, государственными обязанностями – строительством каналов и взиманием тарифов за проезд по дорогам.

Рост массового производства все это изменил. Технологии Второй волны требовали гигантского капитала – намного больше, чем могли предоставить одиночное лицо или небольшая группа. Одиночные владельцы или компаньоны, которым приходилось рисковать личным состоянием, неохотно вкладывали деньги в большие или непредсказуемые предприятия. Чтобы пробудить у них интерес к инвестициям, была внедрена форма общества с ограниченной ответственностью. Если корпорация разорялась, инвестор терял только вложенную в нее сумму. Эта инновация распахнула ворота для потока инвестиций.

Кроме того, суды относились к корпорациям как к «бессмертным существам», то есть такие образования могли пережить своих основателей. В свою очередь, это означало, что корпорации могли вести планирование с очень дальним прицелом и запускать намного более крупные проекты, чем прежде.

К 1901 году появилась первая в мире корпорация с миллиардным капиталом – United States Steel. Подобной концентрации активов невозможно вообразить ни на одном предыдущем историческом этапе. К 1919 году насчитывалось полдюжины таких монстров. Крупные корпорации стали неотъемлемой частью экономики всех промышленно развитых стран, в том числе социалистических и коммунистических, где они отличались по организационной форме, но оставались одинаковыми по сути [2]. Все вместе эти элементы – нуклеарная семья, школа-фабрика и гигантская корпорация – стали определяющими социальными институтами во всех обществах Второй волны.

Поэтому неслучайно, что повсюду в мире Второй волны, в Японии, Швейцарии, Великобритании, Польше, США и СССР, большинство людей двигались по одному и тому же жизненному пути: взращенные в нуклеарной семье, они коллективно посещали школу-фабрику, после чего поступали на работу в крупную частную или государственную корпорацию. Каждый этап их жизненного пути контролировался одним из ключевых институтов Второй волны.

Вокруг этих трех основных институтов сложился целый сонм других организаций. Министерства, спортклубы, церкви, торговые палаты, профсоюзы, ассоциации профессиональных работников, политические партии, библиотеки, этнические объединения, группы досуга и тысячи других структур колыхались в фарватере Второй волны, образуя сложную организационную экосистему, в которой каждая группа обслуживала, дополняла и уравновешивала другую.

Поначалу многообразие таких групп наводит на мысль о хаосе и беспорядке. Однако при ближайшем рассмотрении выявляются скрытые общие черты. В одной стране Второй волны за другой социальные экспериментаторы, считая фабрику наиболее прогрессивной и эффективной формой производства, пытались внедрить тот же принцип в других организациях. Поэтому школы, больницы, тюрьмы, государственные органы и прочие организации перенимали многие характерные черты фабрик и заводов – разделение труда, иерархическую структуру, механическую безликость.

Действие фабричного принципа можно обнаружить даже в искусстве. Вместо работы на богатого мецената, что было обычным делом в период долгого господства аграрной цивилизации, музыканты, художники, композиторы и писатели стали все больше отдавать себя на милость рынка, все больше выпускать «товары» для анонимных потребителей. Так как эта перемена произошла в каждой стране Второй волны, изменилась сама структура художественной деятельности.

Ярким примером являются музыканты. С наступлением Второй волны в Лондоне, Вене, Париже и других городах начали появляться концертные залы, а вместе с ними – билетные кассы и импресарио, то есть дельцы, финансирующие производство и продающие билеты потребителям культуры.

Естественно, чем больше билетов удавалось продать, тем выше была прибыль. Поэтому концертные залы постоянно расширяли, добавляя новые зрительские места. Однако самые крупные из них, в свою очередь, требовали более громкого звучания, чтобы слушатели хорошо слышали музыку даже с последних рядов. Как следствие, произошел переход от камерной к симфонической музыке.

Курт Закс в авторитетном труде «История музыкальных инструментов» пишет: «Переход от аристократической к демократической культуре, происшедший в XVIII веке, заменил небольшие музыкальные салоны на гигантские концертные залы, требовавшие, чтобы музыка звучала громче». Так как позволяющая это делать технология пока еще не была изобретена, необходимая громкость обеспечивалась увеличением числа инструментов и музыкантов. В итоге родился современный симфонический оркестр. Бетховен, Мендельсон, Шуман и Брамс писали свои величественные симфонии именно для этой индустрии.