— А «главное сокровище»?

— Не исключено, что оно где-то в старом соборе, если верить легенде. Да и витражное окно в церкви это подтверждает.

— Кстати, о символах. Получается неувязка со временем, когда все эти события происходили. Я имею в виду фритиллярию — лилию прокаженных. Маловероятно, что в Ирландии она тогда росла. Думаю, завезли ее не раньше шестнадцатого века. И кто бы ни использовал ее в качестве одного из ключей на витраже, сделал он это намного позже, чем спрятали статую.

— Мисс Дьюнан! От отца Берка я знаю, что, как благотворительница, она оплатила витражное окно в церкви и была последним живым представителем старинного рода из Каслбойна. Ключи могла придумать она.

— Получается, знала, где находятся тайники. А было ей известно, что в них хранится?

— Не обязательно. Она понимала, что, если не оставит после себя ключи, секрет умрет вместе с ней. Потому и заплатила за витраж, посвященный Пресвятой Деве, — лучшего места для ее символов не придумаешь. И, конечно, имела право настаивать, чтобы их включили в композицию круглого окна.

— Подведем итог. Итак, ты полагаешь, что обнаруженная в гробу статуя — церковный ковчег, и что она явилась причиной беспорядков в городе незадолго до эпидемии «черной смерти». В результате ее поместили не в церкви, а в склепе под часовней больницы Магдалины, спрятав в гробу, предназначенном для жены больничного попечителя. В то же самое время где-то прячут и «главное сокровище» святилища Пресвятой Девы. В обоих случаях руководила всем Джоан Мортимер. Потом разразилась эпидемия чумы, и о тайниках либо забыли, либо предпочли не вспоминать. В период Реформации чудотворный образ Девы — византийскую икону, как ты считаешь, — захватили и сожгли. Триста пятьдесят лет спустя мисс Дьюнан жертвует деньги на изготовление витражного окна для новой католической церкви и передает в мастерскую указания относительно символов. А еще через сто лет вы находите статую.

Я утвердительно кивнула — ничего существенного Финиан не упустил.

— Только один вопрос: почему о тайниках знала мисс Дьюнан, а не Мортимеры?

— Могу предположить, что она происходила из семьи, которой графиня поручила укрыть ковчег и сокровище. В неспокойные времена предметы религиозной культуры нередко передавались семьям, которые могли обеспечить их безопасность, — потомственным хранителям, если можно так выразиться.

— Гм. Пожалуй, так оно и есть. Насколько я знаю, Джоан умерла вскоре после эпидемии и, наверное, не успела ничего рассказать близким. А если бы и успела, все равно в пятнадцатом веке никого из каслбойнских Мортимеров в живых не осталось.

— Выходит, Росс Мортимер не может быть потомком их рода.

— Похоже, нет.

— Странно.

— Я знаю, ты его подозреваешь, но разве Галлахер не убежден в его невиновности?

— В том, что случилось в моем доме, в угоне автомобиля и попытке меня переехать он, ясное дело, не виноват. Но, кроме него, есть другие. Думаю, все началось с Терри Джонстона, как-то причастен Бен Аделола, и я абсолютно уверена, что замешан Даррен Бирн. Они гоняются за сокровищем, однако теперь почему-то решили, что внутри статуи его нет.

— Или хотят убедить в этом тебя. Ты хоть приблизительно догадываешься, что они ищут?

— Исходя из информации, которую выдала СИТО, реликвия, привезенная Робером де Фэ из Иерусалима, и есть «главное сокровище».

— Сама понимаешь, такой ответ мало что меняет.

— Может, и мало. Только вряд ли им даже это известно.

Деликатно постучав в дверь, заглянул Артур.

— Простите, что отрываю от работы… — Он посмотрел на меня. — Тут какие-то люди рвутся с тобой поговорить… по телефону. Уже несколько раз звонили…

Тяжело опершись одной рукой на дверь, а другой на трость, старик с трудом повернулся, чтобы уйти. Я поднялась, собираясь последовать за ним.

— У меня звонок отключен, — вспомнил Финиан. — Можешь отсюда. — Он повернулся на стуле, пропуская меня к телефону.

— Иллон, это Мэтт Галлахер. Мы с Питом в больнице Святого Лоумана. Кое-что произошло, и тебе, думаю, следует знать. В палату интенсивной терапии поступил еще один больной — мужчина по имени Джозеф Нгози.

У меня сердце оборвалось.

— Отец…

— Знаю, отец Аджи, одного из друзей Стивена Болтона. Ты ведь расспрашивал их семью насчет ножа?

— Нож мы изъяли, на нем засохшая кровь. Мальчишка нашел его на дереве и принес домой. Даррен Бирн в газете упомянул фамилию семьи, и утром у ворот больницы такое началось — чуть ли не уличные беспорядки. Ко всему еще доктор Абдулмалик самовольно покинул работу.

— Самовольно?

— Ну да. Слушай, Пит хочет… Подожди, не вешай трубку, он мне что-то говорит…

Финиан слегка меня подтолкнул.

— Что происходит?

От растерянности я только головой покачала.

В трубке снова раздался голос Галлахера:

— Слушаешь? Пит считает, ты должна приехать в больницу. На месте легче разобраться, что к чему. А что до самой болезни, говорит, он был прав. Я согласен, не повредит вместе собраться, включая доктора Гейвин — если ее разыщу.

— А почему вдруг ее нужно искать?

— Послушай, приезжай, как только сможешь. Мы в больничной столовой. Только здесь пациентом себя не чувствую.

Я на ходу рассказала Финиану обо всем, стараясь ничего не упустить.

— И спасибо за помощь, — добавила я, остановившись у дверей, чтобы поцеловать его в щеку. На мгновение вспомнился отец, когда он, уходя на работу, благодарил маму за то, что помогала ему разучивать роль. Сердце сжалось от недоброго предчувствия, но я решила, что сейчас лучше об этом не задумываться.

На этот раз у обочины дороги, поднимавшейся по склону к больнице Святого Лоумана, не было бесконечной вереницы автомобилей, напоминавшей гигантское членистоногое. Зато вдали суетилось нечто вроде кучи муравьев, облепивших жевательную резинку. Приблизившись, я увидела разъяренную толпу, которая обступила машину «скорой помощи», не давая ей двигаться дальше, — зрелище не из приятных.

Пришлось съехать на боковой проселок и там припарковаться. Что делать? Если и есть другая дорога к больнице, то перекрыта охраной или тоже на осадном положении. Собравшись с духом, я заперла «фрилендер» и двинулась к больничному входу.

Ритмично скандируя: «Вон! Вон! Вон!» — толпа раскачивала «скорую помощь». Вдруг люди бросились врассыпную, и несколько молодых людей рванули в мою сторону. Когда они пробегали мимо, я укрылась за чьей-то стоявшей у дороги машиной. Парней преследовал полицейский. На нем были шлем и защищающий от ножевых ранений жилет, в одной руке мужчина держал дубинку, в другой — щит. Поравнявшись с машиной, он прекратил погоню, обернулся и с дубинкой наготове пошел на меня. Инстинктивно пригнувшись, я успела заметить, что окна машины разбиты, а салон засыпан стеклом.

— Стойте! Я пытаюсь пройти в больницу.

Полицейский поднял забрало.

— Все эти отморозки туда же лезут… — Пот струился у него по лицу. Именно этот офицер перекрывал въезд и выезд из города в понедельник ночью. — Что с вами случилось? — Он уставился на мою шею.

— Да я в больницу не затем. У меня встреча с инспектором уголовной полиции Галлахером.

— Ладно, пошли. — Он сграбастал мое предплечье и потащил за собой. Дорога была усеяна камнями, битым кирпичом, банками из-под пива и бутылочными осколками. Ворота впереди распахнулись, чтобы пропустить «скорую» под прикрытием заслона из пяти-шести полицейских.

Разбежавшаяся было толпа снова наседала, выкрикивая новые лозунги.

— Иностранцы — вон! Черномазые — вон! Дармоеды — вон! Ирландия для ирландцев!

«Скорая» проскочила в ворота. Дотащив меня до входа, провожатый крикнул охраннику, чтобы дал мне войти, и отпустил мою руку. Я поблагодарила, полицейский повернулся, собираясь присоединиться к товарищам, которых снова атаковала толпа, но опустить забрало не успел — брошенная со всей силы полная банка пива угодила ему в лицо.