Таков был мой дом. В гараже, кроме маминого мини-вэна, стоял отцовский внедорожник, на котором он мог попасть в любую часть города, так как часто они работали на разных территориях. Моей же машиной был мини-купер – белый, с черной брезентовой крышей, которая опускалась. Со временем некто уговорил меня его перекрасить.
Перед домом была лишь аккуратная подъездная дорожка, осыпанная гравием, фонари вдоль нее и несколько деревьев. Зато за домом было все, о чем можно только мечтать: место для загорания, но не бассейн, так как море было всего в каких-то 300 метрах от нашего райончика; барбекю с лавочками; беседка, увитая цветами, и спортивная площадка, так как отец больше всего любил спорт. Там были ворота для Майкла, который занимался футболом, и Этни, которая играла в лакросс. Сбоку от гаража папа сделал для меня стенку, на которой я тренировалась в скалолазании, этот вид спорта мне приглянулся больше остальных. И хотя я считала, что не очень преуспела в этом, играла я почти во все, что только можно было назвать спортом, иначе я не смогла бы носить гордо фамилию Хаттон – отец точно лишил бы меня наследства, машины, да и свободы во всем. В таком маленьком городе как наш, бояться было нечего, так что гулять я могла хоть до утра, главное, чтобы могла встать в школу.
Одевалась я в разную одежду, большей частью купленную моей мамой, потому в гардеробе у меня можно было найти много платьев и юбок, и намного меньше джинсов или шорт. Зато в шкафу имелось особое отделение, где лежала моя одежда для походов – участие в походах было отличительной чертой нашей школьной программы. Мне они нравились. Где я только ни побывала за все годы учебы в школе!
Днем я преимущественно ходила в школьной одежде – черно-белой форме, к которой, кроме юбки, прилагались черные брюки. Наверное, она напоминала немного морскую форму, но это потому, что в городке был маленький порт, точнее сказать, пристань, чем все и гордились.
Я не была уродиной, но в школе всегда был кто-то красивей меня, та же Рашель. У меня были хорошие вещи, но кто-то обязательно одевался лучше. Мои карманные деньги даже язык не поворачивается назвать мизерными, но кому-то выдавали больше.
И все же, думаю, мне могли позавидовать. Кристально чистые серые глаза без вкраплений обрамляли темные ресницы и тонкие брови, это досталось мне от маминой бабушки, кажется, ирландки по происхождению, от отца – белая кожа, такая чистая, что я никогда не переживала по поводу прыщей, их попросту не было. Черные волосы, подстриженные ровной копной, объемные, словно овечья шапка, которую натянули до плеч, оставались заветной мечтой Этни, которой достались рыжие волосы отца. Ровная гладкая челка почти доставала мне до глаз. Это потом я поняла, что волосы можно завивать или поднимать челку, открывая лоб и все лицо таким образом. Я была невысокой, впрочем, как и теперь, всего 160 см, с простой фигуркой, но крепкими руками и ногами и подтянутым животом, потому что летом всегда плавала, а горы и скалы не могли оставить на моем теле какой-либо жир. Любая еда усваивалась хорошо – еще один повод для зависти Этни. Она не была полной, но, играя в лакросс, она стала плотной и мускулистой. Зато, думаю, после рождения детей мускулы ей еще пригодятся. К тому же к 14 годам мы были одного роста, и она все еще продолжала расти. Теперь уже видно было, что это у нее от отца – достигнув 167 см, она была еще той красавицей, с длиннющими ногами.
Майкл же был таким, как и я – сероглазым, с черными волосами, которые у него вились, образуя густую шапку, и падали на лоб. Наверное, потому он уже в 10 лет пользовался бешеной популярностью у девочек. До сих пор помню, как на выходных зачастую становилась его секретарем, отвечая на звонки его многочисленных подруг. Как же это меня раздражало!
Мы были счастливой семьей, со своими радостями и проблемами, немного богаче остальных, хотя в городке не было понятия «бедность». Церковь и компания отца, в которой работало практически все мужское население, делали для этого многое.
Лето изменило все. Теперь я не могу сказать, что это было плохо. Просто однажды отцу позвонили, и, ни слова не сказав нам и даже маме, он собрался за считаные минуты, заказал билет в Австралию и уже через час улетел. Мама сразу же поняла, что случилось, просто они не стали посвящать в это нас. Их друзья, чета Этвудов, погибли в аварии, когда однажды вечером ехали на игру сына. А их дочь Майя, сидящая на заднем сиденье, уцелела, непонятно как. Хотя сказать, что она вовсе не пострадала, было невозможно. Переломанная нога, ребра, множественные раны, по всему телу, осколки лобового стекла и тому подобное. Пьяный водитель, не пристегнутый ремнем безопасности, врезался в них, вылетел через лобовое стекло, и, пробив и их стекло, убил Этвудов. Когда мой папа летел в Австралию, они, кажется, были еще живы, но как говорят врачи, раны были несовместимы с жизнью.
Отец не возвращался домой на протяжении 10 дней, и все, что мы знали о его пребывании там, – так это то, что он помогает их детям. Это было скупое объяснение мамы, но я ее слишком хорошо знала и понимала, что за этим стоит что-то иное.
Еще до возвращения отца мама неожиданно начала готовить на нашем этаже две комнаты. Одну в моей части этажа, другую – совмещенную с комнатой Этни. Я подумала, что, наверное, дети Этвудов ненадолго приедут пожить к нам. Но все разъяснилось, когда отец вернулся. Он был явно убит происшедшим. Этвуды были для него друзьями, и он не скрывал того, как расстроен. Ели мы в тот вечер в гробовом молчании, несмотря на радость от возвращения отца.
Нам всегда было весело за ужином, но не в этот день. А после отец позвал всех нас в кабинет, и мы приготовились к тому, что он нам скажет. Когда мы шли туда, я неожиданно поняла, что по какой-то причине, даже несмотря на горе, глаза моих родителей сияют. Я помню это до сих пор. Только со временем я поняла, что исполнилась их заветная мечта завести еще детей, чего у них самих не получалось уже давно, потому что вынашивать Майкла было маме очень тяжело.
Мы расселись на диване втроем – я, брат и сестра. Этни, испугавшись, схватила меня за руку, хотя бояться было нечего. Майкл уткнулся лицом в колени. Ему вообще было грустно, когда он узнавал о смерти, и теперь, когда погибли те, кого любил отец, это стало трагедией и для него. Я догадывалась, что так он прячет слезы, потому что не может видеть отца таким грустным. Милый мой Майкл!
Мама, как всегда, с прямой спиной и собранными в гладкую прическу волосами, наверняка уже знала, что он должен сказать. Отец посмотрел на нас и сказал:
– Как вы знаете, Этвудов больше нет… в живых. – Я представляла себе, скольких сил ему стоило не просто сказать это, а поверить в то, что это правда. – И у них осталось двое детей. Насколько знаю, из близких у них есть лишь старая прабабушка, которая живет где-то Ирландии, и у нее просто нет возможности растить их. Майе столько же лет, как и тебе, Этни, Ирвингу – 18. Я понимаю, что вам это может не понравиться, но мы с мамой приняли решение забрать их к себе. Ирвинг как совершеннолетний мог бы присматривать за сестрой, но думаю, мы справимся с этим лучше. Что вы скажете по этому поводу?
Что мы могли сказать? Ничего. Для нас Этвуды были чуть ли не мифическими людьми, которых мы вживую никогда не видели, а лишь на фотографиях. Но я-то как самая старшая понимала, что родители все уже решили для себя.
– Мы не против! – тут же воскликнул Майкл, для него это не могло быть проблемой. Для Этни, которая большую часть времени проводила за лакроссом, тоже, кроме того, что у нее, помимо меня, может появиться еще одна сестра. Одна я немного занервничала. Взрослый парень в доме – это показалось мне чем-то странным. А что скажут по этому поводу в школе? Я не могла назвать себя трусихой, но все же мнение других было для меня важным. Все же я не Этни, которая вполне могла все лето прощеголять в верхе от купальника и коротеньких обрезанных джинсах. Мне стало немного страшно. Наверное, уже тогда было предчувствие того, что моя жизнь вот-вот изменится.
