Еще на первом этаже была гостиная, да такая, что там можно было вместить весь мой класс, если у меня вдруг появится такая бредовая мысль. Несколько помещений для удобства матери, которые она использовала для разных метел или пылесосов. И отцовский кабинет, забитый книгами, но только напоказ – он не любил читать, и, как сознался мне однажды, всегда себя за это ужасно ругал. По его мнению, интеллигентный человек должен всегда читать. Себя он считал интеллигентом, хотя вышел из семьи такого же строителя, каким был сам, и лишь маленькая доля таланта к рисованию и сообразительность сделали из моего отца того, кем он является и сейчас – богатого и уважаемого человека. Потому отец всегда старался водить дружбу с людьми, которые умнее его – так он сам говорил. Его харизма и обаяние затмевали отсутствие хорошего образования, которое он настырно давал нам. Потому среди его друзей было немало профессоров, учителей, музыкантов, даже писателей, а еще – архитекторы, художники и ученые. Мне иногда даже казалось, что он коллекционировал друзей, а настоящим другом считал лишь одного человека – доктора Этвуда, с которым он жил по соседству, когда был еще подростком. Они поддерживали связь, даже несмотря на то, что Этвуд, его жена и двое детей колесили по свету из-за работы мистера и миссис Этвуд.
Мой папа даже был крестным старшего ребенка Этвудов – Ирвинга, но видел он его после этого всего пару раз. Насколько я знаю, парень был старше меня на каких-то полтора года, и по словам отца, всегда казался ему его старшим ребенком.
Второй этаж нашего дома находился полностью во владении детей – как говорила мама, это было наше царство, и мы как три властителя должны установить для себя правила пользования домом. Так как я была самая старшая – осенью мне должно было стукнуть 17 лет, то 75 % правил были моими, 20 % приходилось на тринадцатилетнюю Этни и лишь пять – на девятилетнего Майкла, который, по сути своей, был нашим маленьким ангелочком. Комнаты были большими, у каждого была своя ванная, во избежание войн, но подвох был в том, что мы сами обслуживали, убирали и очищали от скопления грязной одежды свои комнаты, и вскоре моя 20-метровая спальня не казалась мне уже таким раем. Помимо этого, на нашем этаже пустыми оставались еще четыре комнаты. Отец все надеялся на то, что мама совершит героический поступок и все же обеспечит ему спортивную команду. Впрочем, вскоре его мечта почти осуществилась, но не так, как он надеялся.
Моя комната была более удаленной от других детских, и в ней имелась башенка, которую я заказывала еще тогда, когда мне было 13. Теперь в ней для меня не таилось того очарования, что когда-то, зато там расположился удобный диванчик, куда я могла прятать свои любимые вещи – подальше от загребущих ручонок Этни, догоняющей меня уже как по росту, так и по телосложению. На ее счету было больше парней, чем у меня за все 17 лет. Не то, чтобы она была красивей, наверное, даже наоборот, но мне не хватало ее уверенности в себе или некоторой харизмы, явно унаследованной ею от нашего отца. Я и Майкл были намного скромнее.
Моя комната вовсе не представляла собой подобие розового облака, по которому плывут блестящие статуэтки, искусственные бриллианты и пудели. Я одевалась так, как одевались все в городе, не слишком выделялась, не была ни готом, ни эмо, ни неформалкой, ни ярой модницей, хотя, думаю, мама спала и видела, чтобы я позволила ей надо мной поработать. Я была, как все, в своей школе, моей особенностью была любовь к фильмам, музыке и книгам. А чем еще заняться в таком городе, как наш? Если быть особенным и выделяться означало нечто позорное. Хотя, по-моему, именно таких больше всего любили в нашем городе. Такой была и моя подруга Рашель. Но и о ней позднее.
Моя комната скорее походила на страницу какого-нибудь каталога по дизайну, в общем, так и было – когда мама дала мне журнал по дизайну, я пролистала его, выбрала одну страницу и ткнула в нее пальцем. Через 3 недели моя комната стала такой, как теперь. Хотя, нет, теперь она намного более уютная, потому что я наконец обрела себя. Как ты понимаешь, обрела я себя, когда в моей жизни появился Ирвинг.
В моей комнате было все, что только могла хотеть обычная девушка – свой огромный шкаф, просто исполинских размеров кровать, как говорила мама, для того, чтобы у меня на ночь оставались подружки. Трюмо, в которое я почти не находила, что поставить, так как не очень интересовалась косметикой. Как говорила мне Рашель, это потому, что я имела слишком смазливую внешность, чтобы даже думать о косметике. Тогда мне так не казалось. Я была просто я, но ничем не отличалась от других. Все потом изменилось, когда в моей жизни появилось много неизвестных до того времени слов – ненависть, страсть, страх, любовь, ревность. И именно в перечисленном мною порядке. Моя жизнь в то лето была таких же цветов, как и комната – серо-бордовых, с редким вкраплением лимонного.
И в этой части этажа была лишь еще одна комната, столь же большая и с красиво отделанной ванной, и находилась она почти напротив моей, между дверями было два метра. Потом я ужасно этому радовалась, когда конец лета принес отцу горе, а всей нашей семье – неожиданные изменения.
Это был мой этаж. Это была я.
Третий этаж родители оставили для себя. Одна из комнат была полностью переоборудована мамой под свой гардероб. Для другой, шикарной ванной комнаты, она выбрала средиземноморский стиль, спальню же превратила во французский будуар, отец против этого ничего не имел. И еще одна комната пустовала – на случай, если вдруг к нам нагрянут неожиданные гости. Их было четверо – дедушка и бабушка с маминой стороны и отец папы со своей «девушкой», как он ее называл, которой, кажется, в то время исполнилось 60. В одно и то же время они никогда не приезжали, так как не очень любили друг друга, а если бы такое случилось, лишние комнаты на нашем этаже всегда были в их распоряжении.
И еще оставалась отдушина для нашего отца, место, где нам бывать очень редко разрешалось – цоколь, в котором отец сделал для себя бильярдный стол, бар и кинотеатр. Мы могли попасть туда лишь в случае, когда отец устраивал дружески-семейный просмотр кинофильмов. Всегда это было в воскресенье, когда после церкви к нам приходили в гости папины коллеги со своими женами, они же мамины подруги, и их дети, уже по умолчанию наши друзья. Маленький город, тут дружили все и вся. Именно потому я смогла сдружиться с самой красивой и популярной девушкой города и школы – Рашель Фланер, слишком много таких воскресений мы проводили вместе. Мы не общались с ней постоянно, но если Рашель высмеивала почти всех в школе и могла себе позволить командовать, то со мной такого не происходило. Насколько знаю, многие ее подруги тогда ревновали Рашель ко мне. Моими более постоянными друзьями были соседка Вокс или же ее брат Лендон. И она, как многие, была дочерью коллеги отца. Менялись лишь статусы, но отец дружил со всеми. Да с кем он только ни дружил! Часто бывало так, что каждый вечер недели был у нас расписан. В понедельник приходили простые рабочие, с ними отцу не приходилось умничать или важничать; они играли в бильярд, а потом папа развозил по домам тех, кто слишком уж перебрал. То же самое бывало и во вторник. В среду и четверг, в основном, бывали родители моих одноклассников, в пятницу – кто-то из профсоюза, в субботу – прорабы и их семьи. А вот воскресенье – день самых важных членов общества нашего города. И ко всем отец относился одинаково, но я, наверное, была единственным человеком в мире, который догадывался, что любимыми днями для него были именно понедельники и вторники. Тогда ему не приходилось напрягаться. Еще он любил часто звонить Этвудам, узнавать как у них дела. Мама, как я понимаю, тоже была в хороших отношениях с миссис Этвуд, так как с ней, единственной, делилась своими секретами выпечки. Рассылая нас на лето по разным лагерям или к дедушкам и бабушке, они часто встречались между собой. Таковым был для родителей отпуск. Когда-то я ревновала, думая, что дети Этвудов тоже с ними, но, как оказалось, они тоже отсылали своих детей на отдых в деревню.
