Автоматная очередь. Крики. Гул взрывов. Выстрелы из пистолета, еще крики, снова автоматная очередь. Долгий предсмертный стон. Затем на несколько секунд — мертвая тишина.

— Это майор Альфред Нунн из армии США. Я беру в свои руки контроль над ситуацией в районе Сан-Франциско. Приказываю всем оказывать безоговорочное повиновение. Все запланированные операции продолжаются. С дезертирами поступать по законам военного времени. Сейчас я…

Автоматная очередь. Вопль.

На этом фоне откуда-то сзади:

— …их всех! Долой их всех! Смерть свиньям-военным!..

Серия выстрелов. Тишина в микрофоне.

В 21:16 те жители Портленда, штат Мэн, кто был еще в состоянии смотреть телевизор, с ужасом увидели на своих экранах крепкого негра в розовой пижаме и матросской фуражке, явно больного, производившего публично шестьдесят два расстрела.

С ним были его «коллеги», также чернокожие, также больные, внешний вид которых изобличал их прошлую принадлежность к вооруженным Силам. У каждого из них был автомат. Большинство из членов этой черной «хунты» охраняло две сотни одетых в «хаки» солдат. Солдаты были безоружны.

Негр в розовой пижаме, подходя к каждому солдату по очереди, приставлял дуло пистолета к затылку и методично нажимал на курок. При этом он мило улыбался, не обращая внимания ни на агонию умирающих, ни на вопли и мольбы о пощаде живых.

Этот спектакль продолжался до четверти одиннадцатого, когда в телестудию ворвались четыре человека в форме солдат действующей армии, противогазах и с автоматами в руках. Увидев их, обреченные солдаты начали оказывать своим черным палачам яростное сопротивление.

Черномазый в розовой пижаме упал как подкошенный. Камера покатилась по полу. Звуки выстрелов и стоны умирающих с мощностью 50 децибел неслись с экранов потрясенных телезрителей.

Оператор подхватил с пола камеру, и на телеэкранах пронеслась панорама происходящего в студии побоища.

В пять минут двенадцатого на экранах телевизоров появилась заставка с надписью: ПРОСИМ ПРОЩЕНИЯ ЗА ТЕХНИЧЕСКИЕ НЕПОЛАДКИ.

Из выступления Президента по телевидению, переданного в 21:00.

— …как и должна действовать великая нация. Мы не должны прятаться по углам, как маленькие дети, но все же нужны определенные меры безопасности. Друзья мои, американцы, я надеюсь, все вы сейчас дома. Если вам плохо, лягте в постель, примите аспирин и выпейте чего-нибудь согревающего. Будьте уверены, вам станет лучше самое позднее через неделю! Разрешите повторить то, что я уже сказал в начале своего выступления: Неправда, что суперпневмония всегда имеет фатальный исход. У нас есть статистика, позволяющая заключить, что многим через неделю становится лучше, и они выздоравливают. Дальше…

(приступ кашля)

— …Дальше хочется сказать об антиправительственных группировках, пытающихся использовать ситуацию в своих личных политических целях. Друзья американцы, это провокация! Я утверждал и утверждаю это. Наша страна всегда соблюдала Женевские соглашения в части неприменения химического и бактериологического оружия. Ни у кого никогда…

(спазматический кашель)

— …не было оснований обвинить в нарушении этих соглашений Америку. Это всего лишь эпидемия пневмонии, не более. У нас есть информация об аналогичных вспышках на других континентах, включая Россию и Красный Китай. Поэтому мы…

(приступ кашля и спазм)

— …мы просим сохранять спокойствие и уверенность, что самое позднее через неделю будет создана антивирусная вакцина для тех, кому сегодня плохо, и для предохранения здоровых от заражения. Прошу воздержаться и от таких антиобщественных проявлений, как хулиганство, вандализм и грабеж. Подобные случаи были зарегистрированы в отдельных районах страны. Виновных в беспорядках будут предавать суду военного трибунала. Мои дорогие сограждане! Надеюсь; мы скоро найдем выход и…

Надпись красным фломастером на двери Первой баптистской церкви в Атланте:

27 июня утром Ларри Андервуд сидел на скамейке в Центральном парке, глядя под ноги. За его спиной тянулась улица, переполненная неподвижными автомобилями. Их владельцы были уже мертвы, либо умирали.

Рядом размещался зоопарк, и Ларри с его места было видно льва, антилопу, зебру и нескольких обезьян. Звери умерли не от пневмонии их убил голод: бог знает сколько времени никто не приносил им ни воды, ни еды. Все они были мертвы, кроме одной обезьяны; да и та за три часа, что Ларри сидел здесь, пошевелилась только четыре или пять раз. Обезьяна была неимоверно истощена, но супер пневмония абсолютно точно не коснулась ее.

Справа часы показывали половину одиннадцатого. Спешить было некуда, и Ларри лишь механически зафиксировал время в уме.

В парке были и другие люди; с некоторыми из них Ларри успел поговорить. Все они были беспомощны и растеряны, как и он сам. У всех у них дрожали руки. Все рассказывали разные случаи, похожие как две капли воды друг на друга. Их друзья и родственники умирали или умерли. Можно ли выбраться из Нью-Йорка? Правда ли, что все дороги заблокированы? Одна женщина переживала, что поголовье крыс увеличится и сожрет землю. Она напомнила, сама того не подозревая, Ларри о неприятных впечатлениях сразу после его приезда в город.

Многие в парке были больны. Похоже, среди них только Ларри устоял против болезни, и он был несказанно рад этому обстоятельству.

Обезьянка умерла в четверть двенадцатого.

Ларри больше не хотелось сидеть в парке, поэтому он встал и медленно пошел по тропинке, прислушиваясь к радостному пению птиц. Болезнь не коснулась пернатых. Им повезло.

На одной из скамеек сидела женщина. Ей было около пятидесяти, но она явно старалась выглядеть моложе. На ней красовалось экстравагантное серо-зеленое платье, а в волосах трепетала шелковая ленточка. Она оглянулась на звук шагов Ларри. В одной руке женщина держала таблетку и дрожащей рукой тут же отправила ее в рот.

— Привет, — сказал Ларри.

Ее лицо с яркими голубыми глазами было спокойно. В глазах светилась интеллигентность. На ней были модные очки. Пальцы обеих рук унизаны кольцами, три из которых — с бриллиантами.

— Не бойтесь, я не опасен, — добавил Ларри. Глупо так говорить, понимал он, но женщина, носящая на пальцах по меньшей мере 20000 долларов не может быть слишком доверчива к посторонним.

— Я и не боюсь, — улыбнулась она. — Вы не выглядите опасным. И вы не больны. — Последняя фраза прозвучала как вежливый полувопрос, полуутверждение. Хотя, конечно, она была не так спокойна, как Ларри показалось с первого взгляда. На шее ее быстро пульсировала жилка, а в глазах сквозил неприкрытый ужас.

— Да, кажется, не болен. А вы?

— Пока нет. Вам известно, что ваша обувь испачкана мороженым?

Он посмотрел вниз. Через секунду, стоя на одной ноге и пытаясь оттереть пятно, он с раздражением думал, что она могла бы этого не заметить.

— Вы напоминаете цаплю, — сказала она. — Это можно делать и сидя. Меня зовут Рита Блекмур.

— Рад познакомиться. Я — Ларри Андервуд.

Он сел. Она протянула ему руку, и Ларри легонько пожал ее тонкие пальцы, стараясь не надавливать на кольца. Оттерев пятно найденным в кармане кусочком салфетки, он выбросил салфетку в стоящую рядом урну. Ситуация показалась ему забавной, и он рассмеялся, откинув назад голову. За все время с тех пор, как, вернувшись домой, он обнаружил мать на полу комнаты, он рассмеялся впервые.

Рита Блекмур улыбнулась в ответ, и он вновь удивился выражению элегантной беспомощности на ее лице. Она напоминала героинь рассказов Ирвина Шоу, которые несколько лет назад частенько мелькали по телевизору.

— Знаете, в первую секунду, услышав ваши шаги, я действительно испугалась, — сказала она. — Здесь бродит немало странных людей. Есть один старик…