Конец.

Не знаю, что подумали вы, но, по-моему, красота сказки утрачена. История никак не искажена. Она просто обкрадена. Будто с «кадиллака» поснимали все хромированные детали, заменив их на ржавое железо. Так иногда случается.

Восполнив недостающие, с моей точки зрения, четыреста страниц, я просто вернул украденное. Как и с историей Ганса и Гретель. Читавшие ее вспомнят, что мачеха на самом деле потребовала, чтобы ей принесли сердца двух детей, а вместо этого получила сердца двух кроликов. Интереснее? Гораздо. А история о том, как Ганс по дороге в лес разбрасывал рисовые зернышки, чтобы не заблудиться, а птицы склевали их? Именно такие подробности и делают произведение интереснее и полнее, позволяя сохранить очарование сказки для многих поколений читателей.

Не знаю, стал ли дополненный роман интереснее для широкого круга читателей. Надеюсь, что да. И еще один мотив, заставивший меня сделать эту новую редакцию, самый, пожалуй, простой. Хотя «Противостояние» и не является моим любимым произведением, люди, которые интересуются моим творчеством, любят его больше других. Когда я встречаюсь с людьми (что, правда, стараюсь делать как можно реже), они всегда в разговоре со мной затрагивают «Противостояние». Они обсуждают персонажей, будто это живые люди, и нередко спрашивают: «А что произошло потом с тем-то и тем-то?»… будто я постоянно получаю от моих персонажей письма.

Меня нередко спрашивают, собираюсь ли я писать по сюжету романа киносценарий. Ответ, скорее всего, утвердительный. Будет ли это хороший фильм? Я не знаю. Хорошие или плохие, фильмы почти всегда оказывают странное воздействие на работу фантазии (конечно, есть и исключения: «Волшебник Изумрудного Города» не требует никакой работы воображения, воздействуя непосредственно на мышление). Обсуждая фильмы, люди сами могут до бесконечности додумывать сюжет. Мне всегда казалось, что Роберт Дюваль был бы превосходным Рэндаллом Флэггом, но я слышал, что другие видят в этой роли Клинта Иствуда, Брюса Дерна и Кристофера Уокена. Все они были бы хороши, как и Брюс Спрингстин мог бы стать интересным Ларри Андервудом, если бы попытался когда-нибудь сняться в кино (и, основываясь на его видеоклипах, могу с уверенностью сказать, что он был бы весьма неплох… хотя мне лично больше импонирует Маршалл Креншоу). Хотя, безусловно, для Стью, Ларри, Глена, Франни, Ральфа, Тома Каллена, Клойда и темнокожего парня было бы лучше не принимать в сознании читателя зрительного воплощения, позволяя визуализировать их произвольно. Что такое фильм? Это всего лишь иллюзия действия, созданная многими тысячами фотографий. Воображение может пойти значительно дальше. Фильмы, даже лучшие из них — только застывшие отблески чужой фантазии. Ведь каждый, кто посмотрел «Пролетая над гнездом кукушки», а потом прочитал роман Кена Кейси, заметил, что трудно или невозможно представить себе Рэнди Патрика Мак-Мерфи иначе, чем в обличье Джека Николсона. Это не обязательно плохо… но это накладывает определенные ограничения. Преимущества хорошего произведения — в возможности неограниченного полета фантазии. Каждый читатель сам домысливает хорошее произведение.

Подытоживая, могу сказать: я дописал «Противостояние» по двум причинам: чтобы доставить удовольствие себе и удовлетворить читателя. Надеюсь, мне удалось и то, и другое.

Посреди центральной улицы в городке Мэй, штат Оклахома, лежал мертвый человек.

Ник не удивился. Со времени, когда он покинул Щойо, ему довелось видеть немало трупов, и он предполагал, что еще тысячи мертвецов просто не встретились ему на пути. Воздух был наполнен запахом смерти. Поэтому мертвецом больше, мертвецом меньше — какая разница?

Но когда мертвец вдруг сел, Ник замер от ужаса, тут же потеряв способность управлять своим велосипедом. Труп вздохнул, чихнул, потянулся и задумчиво почесал в затылке.

Ха-ха, мистер, вы упали, — обратил труп к Нику обрадованное лицо. — Верно? Право слово!

Ничего этого Ник не услышал. Он сидел на земле и рассматривал руки, по которым струилась кровь из разбитой головы. Как же это его угораздило? Про труп он вспомнил только когда чья-то рука дотронулась до его плеча. Ник вздрогнул, пытаясь отползти в сторону.

— Не нужно так, — сказал труп, и Ник увидел, что это вовсе не труп, а молодой парень, который смотрит на него счастливыми глазами. В руке незнакомец держал початую бутылку виски, и до Ника дошло: молодой человек просто напился допьяна и уснул мертвецким сном прямо на дороге.

Стоящему перед Ником парню было на вид лет двадцать пять, хотя позже Ник подсчитал, что ему должно быть не менее сорока пяти, ибо парень помнил окончание войны в Корее и своего отца, месяцем позже вернувшегося с этой войны домой. Его голубые глаза и белокурые волосы безошибочно свидетельствовали о шведском или норвежском происхождении. Взгляд этих глаз был ясен и беззаботен.

Лицо парня ничего не выражало. Он стоял, подобно роботу с отключенным механизмом, чего-то ожидая. Потом, мало-помалу, лицо начало приобретать осмысленное выражение. Большие глаза дважды моргнули. Парень улыбнулся. Похоже, он улетел в мыслях куда-то далеко, и вот вернулся к действительности.

— Ха-ха, мистер, а вы упали. Верно? Право слово! — Он указал кивком на разбитую голову Ника.

Ник достал из кармана блокнот и авторучку и написал:

— Вы напугали меня. Пока вы не сели, я считал вас мертвым. Со мной все в порядке. Нет ли в городке аптеки?

Он показал блокнот парню. Тот взял его. Посмотрел на исписанный листок. Вернул Нику. Улыбаясь, сказал:

— Я Том Каллен. Но я не умею читать. Я доучился до третьего класса, но потом мне исполнилось шестнадцать лет, и отец забрал меня из школы. Он сказал, что я уже слишком большой, чтобы учиться.

«Отлично, — подумал Ник. — Я не могу разговаривать, а он не умеет читать». Он с отчаянием посмотрел на незнакомца.

— Но, мистер, вы же упали! — воскликнул Том Каллен. — Право слово, вы упали.

Ник спрятал карандаш и блокнот и покачал головой. Затем поднес руку ко рту и снова покачал головой. Поднеся руку к ушам, повторил то же самое.

На лице Каллена появилось удивление:

— Болят зубы? У меня тоже как-то болели. Хи-хи, это больно. Да? Право слово!

Ник отрицательно покачал головой и снова попытался объяснить, что не может ни слышать, ни говорить. На этот раз Каллен предположил, что у Ника болят уши. Он не сводил с Ника сияющих глаз. Ему вот уже целую неделю не приходилось никого видеть.

— Вам больно говорить? — спросил он, но Ник в это время рассматривал разбитый велосипед и не заметил, что к нему обращаются. Тогда Том подергал его за плечо и повторил вопрос.

Человек на велосипеде показал рукой на свой рот и покачал головой. Потом он отодвинул велосипед ногой и уставился в витрину магазина мистера Нортона. По-видимому, он увидел там то, что хотел, потому что решительно направился ко входу. Если он захочет войти вовнутрь, то ничего не получится: магазин заперт на замок. Мистер Нортон уехал из города. Почти все заперли свои дома и уехали из города, кроме мамы и миссис Блекли, и теперь обе они мертвы. Вот не-разговаривающий человек пытается открыть дверь. Том должен сказать ему, что не стоит пытаться, хотя на двери и висит табличка «ОТКРЫТО». «ОТКРЫТО» — это неправда. Тому и самому жаль, потому что он очень любит крем-соду. Это гораздо лучше, чем виски, после которого ему сперва стало хорошо, потом захотелось спать, а потом отчаянно разболелась голова. Он попытался уснуть, но ему почему-то все время снился дурацкий сон про человека в черном сюртуке, как у его преподобия Дейфенбейкера. Во сне этот человек плохо относился к Тому, и Том понял, что он плохой человек. Виски Том выпил только потому, что не ожидал такого эффекта, хотя отец и мать в свое время предупреждали его, но теперь никого из них нет, и что же? Теперь он может делать все, что захочет.