— Вообразивший себя заклинателем духов? Я тоже видел его. В сущности, он безвреден.

— Да, но сам похож на духа из страшной сказки, — возразила женщина, закуривая сигарету.

— И он, в отличие от многих других, не болен, — заметил Ларри.

— Прекрасно держится швейцар из моего дома, — сказала Рита. — Он все еще не оставляет свой пост. Сегодня я дала ему пять долларов. Как вы думаете, я правильно поступила?

— Я, право, затрудняюсь…

— Конечно, затрудняетесь. — Она положила пачку сигарет в сумку, и Ларри заметил выглядывающий оттуда пистолет. Рита проследила его взгляд. — Это пистолет моего мужа. Он умер два года назад. Знаете, он всю жизнь ненавидел этих нерях-арабов, потому что они вечно пахнут потом и никогда не бреются. Сам он перед смертью попросил одеть на него галстук. Он был банкир. Вам не кажется, что галстук может считаться эквивалентом старого выражения «умереть в башмаках»? Гарри Блекмур умер в галстуке. Мне это нравится, Ларри.

Перед ними на землю сел воробей и принялся что-то клевать.

— Он всегда боялся воров, поэтому и приобрел пистолет. Скажите, Ларри, это правда, что пистолеты убивают людей, причем делают это с большим шумом?

Ларри, которому никогда в жизни не приходилось стрелять из пистолета, пробормотал:

— Я не думаю, что у пистолета этого калибра большая убойная сила. Это 38-й?

— По-моему, 32-й.

Рита достала из сумки пистолет, и Ларри увидел на дне сумочки множество упаковок с таблетками. На этот раз Рита не стала следить за его взглядом; она смотрела на ствол молодого деревца в пятнадцати шагах от скамейки.

— Мне хочется попробовать. Как вы думаете, я попаду?

— Не знаю, — удивленно сказал Ларри. — Я действительно не…

Она нажала на курок, и пистолет неожиданно громко выстрелил. В стволе образовалась небольшая дыра. Из дула пистолета потянулся легкий дымок.

— Действительно неплохо! — сказал Ларри, и Рита спрятала пистолет. Сердце Ларри, при выстреле учащенно забившееся, постепенно восстанавливало свой привычный ритм.

— Но человека из него я не смогу убить. В этом я почти уверена. И потом, скоро будет некого убивать, верно?

— Ну, этого я не знаю.

— Вы все смотрите на мои кольца. Они вам нравятся?

— Что?! Нет! — Ларри вновь начинал нервничать.

— Как любой банкир, мой муж верил в бриллианты. Он верил в них, как баптист верит в спасение души. У меня множество бриллиантов, и все они настоящие. Они дают чувство обладания миром. И все же это только камни. Если они понадобятся кому-нибудь, я сниму их и отдам. Стоит ли цепляться за какие-то камни?

— Мне кажется, вы правы.

— Конечно, — сказала она, и жилка на ее шее запульсировала вновь. — И все же, если ко мне придут грабители, я не только отдам им свои драгоценности, но и подскажу адрес Картье. У него гораздо более ценная коллекция камней, чем у меня.

— Что вы собираетесь делать? — спросил женщину Ларри.

— А что вы посоветуете?

— Пока не знаю, — со вздохом сказал Ларри.

— Могу ответить теми же словами.

— Вам что-нибудь известно? Я имею в виду, о положении дел в городе?

— То же, что и вам, — она залезла в сумочку, извлекла очередную таблетку и отправила ее в рот.

— Что это?

— Витамин Е, — с фальшиво-смущенной улыбкой сказала Рита. Тик на ее шее повторился раз или два и прекратился.

— В барах пусто, — сказал вдруг Ларри. — Я зашел в один на Сорок третьей улице — там совсем никого не было. Я налил себе стакан виски и ушел — не хотел дольше там оставаться.

Они, как по команде, одновременно вздохнули.

— Вы очень милы, — сказала она. — Вы мне очень нравитесь. И я страшно рада, что вы не сумасшедший.

— Благодарю вас, миссис Блекмур. — Ларри был приятно удивлен.

— Рита. Просто Рита.

— Ладно. Рита.

— Вы хотите есть, Ларри?

— Должен сознаться, что очень.

— Почему бы вам не пригласить даму на завтрак?

— С радостью делаю это.

Она встала и с легкой усмешкой протянула Ларри руку. Он заметил на ее руке саше. Ему сразу стало уютно и тепло. С саше были связаны самые приятные воспоминания его детства. Когда они с матерью ходили в кино, миссис Андервуд всегда брала с собой вышитое бисером саше.

Затем он встал, и они пошли по дорожке в сторону Пятой авеню. Они разговаривали, но позже Ларри так и не мог вспомнить, о чем (на самом деле она шутливо говорила ему, что всегда мечтала перейти Пятую авеню под руку с молодым человеком, годящимся ей в сыновья). Она улыбалась загадочной улыбкой с налетом цинизма, и ее платье шуршало на ходу.

Они зашли в закусочную, в которой никого не было, включая и повара, и Ларри, найдя в холодильнике какие-то продукты, на скорую руку приготовил легкий завтрак — картофель «фри», растворимый кофе, яблочный пирог. Она с восторгом встречала каждое предложенное им блюдо.

С тех пор как в половину девятого вечера умер ее отец, Франни только отрывочно могла воспроизвести происходящие события. Питеру стало плохо еще утром, но он наотрез отказался от предложения Франни отвезти его в больницу. Если ему суждено умереть, сказал он, он хочет сделать это у себя дома.

И вот все кончено. Впрочем, не только с Питером. Франни подумала, что единственным человеком в городе, как и она, не заразившимся страшной болезнью, был шестнадцатилетний брат Эми Лаудер, Гарольд. Сама Эми уже давно была мертва, хотя в ванной ее дома все еще висел ее любимый махровый халат.

Сегодня Фран никуда не выходила и никого не видела. Утром она пару раз слышала звуки проезжающих машин, а один раз ей показалось, что кто-то выстрелил из автомата, но это было все, что она слышала. Гнетущая тишина создавала впечатление нереальности происходящего.

А может, это и к лучшему. Франни было о чем подумать.

Вот уже час она сидела за столом с отсутствующим выражением лица. Ее мозгом владели две мысли, казавшиеся одновременно взаимосвязанными и совершенно не относящимися друг к другу. Первой мыслью было, что ее отец мертв; он умер дома, как и хотел.

Второй мыслью было — чем заняться днем. Стоял прекрасный летний день, какие в это время года не редкость в Мэне, на радость туристам.

Солнце светило прямо в лицо Франни. Прекрасный день, а ее отец мертв. Существует здесь какая-нибудь связь или нет?

Внезапно овладевшая ею со вчерашнего дня апатия начала сменяться страхом. Она боялась оставаться в доме, боялась этой тишины, боялась…

Я могу уехать в любой момент, подумала Франни.

Да, она, безусловно, может уехать. Но прежде нужно решить одну проблему. Она должна ее решить. Она не может оставить его лежать в постели, особенно сейчас, когда июль идет на смену июню. Это слишком напоминало бы рассказ Фолкнера, включенный во все курсы литературы. «Роза для Эмили». Отцы города не почувствовали ужасный запах, а потом он пропал… Это… это…

— Нет! — воскликнула она, и звук ее голоса гулко прозвучал в залитой солнцем кухне. Как же быть? Похоронить его дома? Но кто… кто…

— Кто похоронит его? — выкрикнула она в пустоту кухни.

И в звуке собственного голоса услыхала ответ. Он был предельно ясен. Конечно, она. Кто же еще? Только она.

Была половина третьего, когда Франни услышала шум подъезжающей к дому машины. Она разогнулась у края ямы — копала ее в саду, между помидорами и сельдереем, — и оглянулась, немного испуганная.

Это был «кадиллак» последней модели, цвета морской волны, и за рулем сидел шестнадцатилетний фатоватый Гарольд Лаудер. Франни почувствовала легкое раздражение. Она не любила Гарольда и не знала никого, кто любил бы его, за исключением, разве что, его матери. Даже Эми, его сестра, не испытывала к нему никаких теплых чувств. Была в этом какая-то насмешка: единственный, кроме Франни, человек в Оганквайте, оставшийся в живых, был одним из тех немногих, кого она искренне не любила.

Гарольд издавал литературный журнал местного колледжа и писал странные коротенькие рассказы, которые либо полностью были написаны в настоящем времени, либо от третьего лица, либо оба этих приема сочетали. «Ты идешь по причудливому коридору, и прокладываешь себе дорогу сквозь призрачную дверь и смотришь на сверкающие звезды» — вот достойный образчик стиля Гарольда.