— При некоторых условиях… А сейчас я тороплюсь в Грюневальд. Как только что-то выяснится, я дам о себе знать, — и он направился к двери.

— Минуточку! — вскочила Норма. — Внизу меня ждут репортеры. И фотограф. Можно им с вами?

— К сожалению, нет.

— Если в багажнике лежит убитый, вы при любых обстоятельствах сообщите об этом журналистам не позднее чем через несколько часов. А я оговорила себе право приоритетной информации. Да и жители с Лассенштрассе быстро разберутся, что к чему… Прошу вас, господин Сондерсен!

— Хорошо, — сказал он в конце концов. — Один репортер, один фотограф!

— Спасибо. Они взяли машину напрокат, так что поедут следом за вами.

— Но только до оцепления! И без фокусов! Фотографировать только с этой точки! Дайте мне слово, что в Гамбург другие снимки не попадут.

— Честное слово.

— Пока. — И дверь за Сондерсеном захлопнулась.

Норма бросилась к телефону, набрала номер портье и попросила подозвать любого из сидящих там трех журналистов.

— Джимми у телефона! — услышала она буквально через мгновенье — тот словно ждал ее звонка.

— Джимми, сейчас на лифте спустится Сондерсен. Да, из ФКВ, ты его знаешь. Вы с Франциской — только вы двое — поедете за его машиной в Грюневальд на Лассенштрассе. Снимать тебе позволено от оцепления, не ближе. А Франциска передаст в Гамбург только то, что разрешит Сондерсен.

— О’кей, Норма. Вот и он. Привет! — И связь прервалась.

Норма села рядом с Барски. Чуть погодя устало проговорила:

— Звери. Дикие звери.

— Кто? — спросил Вестен.

— Все, — ответила Норма. — И те, из цирка, и те, из церкви. Безжалостные твари, ни грамма сочувствия к ни в чем не повинным людям. К детям! К детям, Алвин!

Старик сидел, опустив глаза, словно разглядывая узор на ковре. Пока, наконец, не проговорил:

— «И дикий зверь порой сочувствию подвластен. Но мне неведомо оно — и потому не зверь я!»

— Откуда это?

— Из «Ричарда III» Шекспира, — ответил Вестен. — Все куда страшнее, чем тебе представляется, дорогая Норма. Еще немного, и ты обо всем узнаешь. Люди, которые нам противостоят, вовсе не дикие звери — это люди. Люди, Норма! Вот в чем весь ужас.

Примерно в течение получаса никто в гостиной не произносил ни слова. И когда вновь зазвонил телефон, трубку на правах хозяина снял Вестен.

— Говорит Сондерсен. В багажнике действительно лежал труп человека, которого в церкви Поминовения ранили в правое бедро. Убит пулей в висок. Он лежал в платье монахини…

— Так что же?

— Значит так, поезжайте к Ларсу Беллману! Вас ждет бронированный автомобиль. На нем вернетесь в «Кемпински». Весь квартал Им-Дол под наблюдением моих самых надежных сотрудников. Вечером я жду от фрау Десмонд подробной информации — как договорились.

— Я хочу сначала обрисовать вам сложившуюся ситуацию по возможности нагляднее, — начал Ларс Беллман. — Американцы рассуждают примерно так: русские? Почему мы должны иметь что-то против них? Такие же люди, как мы. Очень доброжелательные люди. А русская душа! А русская литература! А их гостеприимство! Сколько им, бедным, пришлось вынести! И напасть на них? Черт побери, у нас и в мыслях нет нападать на них! Ни за что на свете. Они наши друзья, мы вместе с ними сражались с армиями Гитлера. Мы ни на кого не собираемся нападать. Мы хотим мира со всеми. А это значит… Ну конечно, необходимо одно: чтобы русские отказались от своей агрессивности по отношению к нам. Да, мы от них требуем. А они, увы, на это не согласны. Наоборот. Они вооружаются, вооружаются и вооружаются как сумасшедшие. И совершенно напрасно, потому что им стоило бы все же признать, что капитализм и американская демократия — единственная в своем роде ценность и что мы, американцы, супердержава номер один. Чего они никак не желают признавать. Кошмар какой-то! И поэтому у нас нет никакого другого выбора, как вооружаться, вооружаться и вооружаться. Вооружаться больше, чем русские. Мы просто обязаны! Не то они, упрямцы, того гляди, нападут на нас. М-да… А как рассуждают русские? Американцы? Почему мы должны иметь что-то против американцев? Кто это сказал? Идиотизм какой-то! Мы ровным счетом ничего против американцев не имеем. Наоборот. Они нам нравятся. Такие же люди, как мы. Дружелюбные. Открытые. Широкие. Готовы прийти на помощь. Порядочные, держат слово. Но вот в чем загвоздка: они ни за что не хотят отказаться от агрессии против нас. Вооружаются, вооружаются и вооружаются как сумасшедшие. Если бы они отказались от ненависти к социализму, который только и может спасти мир. Ан нет, на это они не согласны — какой-то кошмар! И тогда, естественно, нам ничего другого не остается, как вооружаться и вооружаться. Даже больше, чем американцам. Мы просто обязаны! Не то, будучи не способны понять, что правы-то мы, они, чего доброго, нападут на нас. Как в свое время напала нацистская Германия. У нас погибло двадцать миллионов человек, у нас разорили полстраны. Любой ребенок поймет, почему мы опасаемся новой агрессии. Эх, а ведь все могло бы быть в полном ажуре! Разве американцам трудно признать, что правота на нашей стороне, что мы, по меньшей мере, равноправны с ними и что мы никогда не согласимся быть номером два.

Ларсу Беллману сорок с небольшим. Швед с пышной светлой шевелюрой, заядлый курильщик, каждую следующую сигарету прикуривающий от окурка предыдущей. По-немецки он говорит очень быстро и безо всякого акцента.

Им-Дол — длинная улица. Она начинается у Клейаллее и заканчивается у Подбильскиаллее. Дом, на втором этаже которого живет Беллман, стоит в парке со старыми красивыми деревьями, там еще цветут осенние цветы. Гостей Ларс Беллман принял в своей библиотеке. Все стены в ней до самого потолка уставлены книгами. В проеме между двумя книжными шкафами висит литография с картины Брака: четыре белые птицы на голубом фоне. Кресла в комнате обтянуты светло-коричневой кожей. На столе стоит большой чайник-термос с охлажденным чаем, тут же чашки, сахарница и ваза с печеньем. За окном, на ветвях старых деревьев поют птицы. В самом парке уже темновато. По аллеям прохаживаются сотрудники Сондерсена в штатском, некоторые охраняют вход в дом со стороны улицы или сидят в машинах совсем неподалеку.

Когда все трое оказались в доме номер 234 по Им-Долу, Вестен представил Норме и Барски жизнерадостного шведа:

— Это лучший эксперт по вопросам войны и мира из всех мне известных. Знаком с сильными мира сего на Востоке и Западе. И пользуется в равной мере уважением тех и других. Именно он познакомил меня со многими влиятельными людьми, а с самыми крупными из них беседовал один на один. Он расскажет вам всю правду о нынешнем положении в мире. После чего у вас окончательно откроются глаза на смысл происшествия в гамбургском институте, он откроет вам перспективу развития событий. Вы услышите, что ожидает этот мир. С тобой, милая Норма, мы уславливались об этой встрече несколько недель назад. И хорошо, потому что, как я уже сказал, завтра господин Беллман улетает в Пекин. Возникла такая необходимость. И, поверь мне, никто не в состоянии точнее…

Беллман энергично запротестовал:

— Вовсе нет! Это я имел счастье долгие годы быть чем-то вроде ученика господина Вестена! И это к его друзьям мы летали, с его друзьями советовались. Я всего лишь отыскал несколько в высшей степени осведомленных партнеров, которые помогли нам дать оценку нынешней ситуации. А то, что я пытаюсь сейчас вам объяснить, не больше чем итог наших совместных встреч с политиками и военными, советниками по вопросам безопасности и партийными идеологами в Вашингтоне и Москве, которые почти в один голос утверждают…

Они как раз пришли в библиотеку, и Беллман несколько поспешно принялся разливать охлажденный чай — вот и пролил несколько капель на скатерть. Норма поставила на столик диктофон, против чего Беллман не возразил.

Он продолжал:

— Итак, по сути дела, ни одна из супердержав войны не хочет. Более того, они ее боятся. Потому что обе стороны знают: атомная война — это конец света. Да, но если они в равной степени испуганы перспективой войны, то их взаимное недоверие — такая же угроза миру. Это основа основ их отношений. Попытаюсь сыграть перед вами роль американского политика. «Осторожно! — предупреждает он. — Русские преследуют совершенно иные цели, нежели мы! Они хотят мировой революции. Они хотят контролировать весь мир. Мы не верим, что они против войны. Они способны нанести удар в любой момент». Вот он, страх. Страх и недоверие — корни зла. — Беллман был так возбуждён, что даже задохнулся. Норма смотрела на него с восхищением, — «Итак, — говорит американец, — чтобы русские нас не уничтожили, мы постоянно должны быть в полной готовности и вооружаться, вооружаться». При этом, сами понимаете, опасность войны увеличивается…