— Господин Гесс, вторая строчка в самом верху сообщения компьютера, обктфк — значит «общий катафалк», да?
— Да. У нас три машины. Большие. С радиосвязью. Когда один из скорбящих родных или близких приходит к нам за советом и помощью, мы обсуждаем с ним все детали, и как только наша машина оказывается вблизи больницы, где находится наш дорогой усопший, умерший, преставившийся, перенесшийся в лучший из миров…
— Да, да, понятно, — остановил его Барски.
Норма отвела взгляд. Она понимала, что ему сейчас тоже вспомнилась Ницца и доктор Сасаки с его болезненной любовью к синонимам. Самое неприятное нередко граничит со смехотворным, подумала она, даже если в данном случае мы столкнулись с «deformation professionelle» — «профессиональной ограниченностью».
— …тогда машина, находящаяся поблизости, забирает дорогого усопшего. Гамбург — огромный город. Клиентов — не счесть. Обслужить всех можно только с помощью общих катафалков. Дорогие усопшие находятся в моргах клиник не более четырех дней. На льду, бесплатно. Не позже этого срока их следует забрать. У нас тоже имеются специальные холодильные камеры. Если ситуация того требует, дорогой усопший находится у нас четыре недели. Ведь у некоторых родственники далеко: в Америке, в Азии — не так ли?
— Совершенно справедливо, — терпеливо подтвердил Сондерсен. — Значит, муж фрау Грассер побывал у вас сегодня днем?
— Да, конечно. Я сам его принял. Одну секундочку! — Гесс включил селектор и подчеркнуто вежливо попросил: — Фройляйн Беатрис, принесите мне, пожалуйста, дела номер 32114 и 32115! — Откинувшись на спинку кресла, сложил руки на животе. — F-мольный концерт… Третья часть… за роялем — Ашкенази… изумительно… вы согласны?
Вошла бледная девушка в очках, вся в черном, почти неслышно приблизилась к столу и положила на краешек две тоненькие папки.
— Благодарю вас, милая фройляйн Беатрис, — сказал Гесс.
Девушка удалилась, оставив после себя острый запах пота. Гесс открыл одну из папок.
— Итак, что мы имеем? — начал он. — Господин Грассер пришел в девять с минутами. Он, понятное дело, был очень подавлен. Всю ночь провел у смертного одра любимой супруги. Я объяснил ему, что мы освобождаем скорбящих родных и близких от хождений по инстанциям, абсолютно ото всех. Мы обсудили с ним все детали. Да, да, да. Какая любовь, какая преданность! Он заказал гроб из мореного каштана с резными пальмовыми ветвями и львиными лапами ручной работы… У нас пятьдесят разных моделей гробов. Сосновые. Дубовые. Красного дерева. Стальные…
— Довольно! — сказал Барски.
— Но отчего же! — обиделся Гесс. — Отчего же… Каждому человеку когда-то да понадобится гроб, вы не согласны?
Не каждому, подумала Норма. Пьеру не понадобился. Все меньшее количество людей нуждается в гробах…
— М-да, пойдем дальше… Из больницы имени Вирхова дорогую усопшую к нам доставила машина номер три… Сопровождающие с машины на некоторое время задержались здесь… Документы и все такое прочее… Порядок есть порядок… А что касается музыки, цветов и остального, то господин Грассер пожелал, чтобы исполняли «Грезы любви» Листа, чтобы в венке было ровно сто красных роз, а на лентах надпись: «Прощай, Лиза», а потом…
— Этого достаточно, — сказал Сондерсен. — А фрау Тубольд когда пришла?
— Сейчас взгляну… — Гесс открыл другую папку. — Сразу после ухода господина Грассера. Вернее, нет, я им еще занимался. А с бедной дамой, как я вижу, беседовал господин Шнайдер. Она была просто в отчаянии. Ее дорогой супруг… Совсем еще молодой человек! Пути Господни неисповедимы… Она заказала кремацию и захоронение урны на Ольсдорфском кладбище… Ну да, и поскольку машина номер три находилась как раз у больницы имени Вирхова, господин Шнайдер связался с ними по радиотелефону и предложил забрать заодно и останки господина Тубольда. Машина заезжала прежде еще в Эппендорфские больницы, но места хватило…
— Подождите!
Барски достал из кармана листок бумаги, на котором он со слов секретарши записал фамилии всех умерших в клинике после полуночи, мешая патлатой девушке наслаждаться концертом Heavy-metals Rock.
— Вот он! Эрнст Тубольд. Смерть после третьего инфаркта.
Гесс взял в руки формуляр.
— Все сходится. Вот свидетельство о смерти. Подписал доктор Лохоцки. А вот расписка служителей с третьей машины, что они приняли труп в саване.
— И где он теперь, этот саван? Я имел в виду усопшего, конечно… — спросил Сондерсен.
— В крематории Ольсдорфа.
— Как? Уже?
— Фрау Тубольд сама ложится на операцию. В ближайшее время. Дело безотлагательное… Они с мужем несколько лет назад вышли из церковной общины. Однако фрау Тубольд пожелала, чтобы была произнесена надгробная речь. У нас есть несколько прекрасных специалистов. Люди свободной профессии, а у нас на договоре! Три речи ежедневно, не меньше. Нынче хорошая конъюнктура. Сейчас многие выходят из церковных общин, так что спрос на людей, способных произнести надгробное слово без ссылок на Библию… вы меня понимаете?.. И только на Рождество и на Пасху…
— Господин Гесс! — Сондерсен посмотрел на него с укором.
— Пардон. Вот запись: господин Шнайдер позвонил в Ольсдорф. Там ответили, что могут принять покойника сегодня. Тогда мы положили фрау Грассер на лед в нише, и, как только машина освободилась, переложили господина Тубольда в сосновый гроб. Господин Шнайдер даже не спросил согласия бедной госпожи Тубольд. Ничего дешевле соснового гроба при кремации не придумаешь. Ну, я имею в виду, что гроб тоже сжигается, вы понимаете?
— Пожалуйста, позвоните в крематорий в Ольсдорфе, — сказал Сондерсен. — Узнайте, привезли ли гроб.
— Сейчас, господин криминальоберрат. Если бы я хоть понимал, из-за чего весь этот переполох…
— Мы тоже хотели бы понять, — сказал Барски. — Можно мне позвонить по другому телефону?
— Разумеется, господин доктор.
Пока Гесс торопливо набирал номер крематория, Барски дозвонился до клиники имени Вирхова и попросил соединить его с доктором Лохоцки из кардиологии. Тот сразу подошел к аппарату, так что их разговор и разговор Гесса с Ольсдорфом протекали параллельно. Барски сказал:
— Дело весьма щекотливое, коллега. Вы подписали сегодня свидетельство о смерти Эрнста Тубольда. Припоминаете?.. Отлично. По данным секретариата труп сейчас лежит в одной из наших холодильных камер. Но я имею все основания предположить, что его там нет… Объясню попозже… Постарайтесь проверить… Или пошлите кого-то… Я подожду… Да, я знаю, что это потребует некоторого времени…
Он стоял рядом с Гессом. Оба прижали трубки к уху. И оба ждали.
Первым откликнулся Гесс:
— Да?… Он у вас?.. Сомнений быть не может?..
Сондерсен вскочил и выхватил у него трубку из рук. Назвав свое имя и должность, он властно проговорил:
— Не прикасайтесь к этому гробу! Ни в коем случае! Мы немедленно выезжаем!
— Вы думаете, в этом гробу лежит Томас Штайнбах? — спросила Норма, когда он положил трубку.
— Ничего я не думаю, — сказал Сондерсен. — Мы обязаны собственными глазами увидеть — кто.
Несколько минут никто не произносил ни слова. Из скрытых динамиков лилась печальная музыка F-мольного фортепианного концерта Шопена, опус № 21.
Наконец Барски тихо проговорил в трубку:
— Что?.. Исчез, как я и предполагал… Как это случилось, я вам пока объяснить не могу.
— Позвольте… — Сондерсен взял трубку из его рук. — Господин доктор Лохоцки! С вами говорит криминальоберрат Сондерсен из ФКВ. Выполните все в точности, как я скажу. Немедленно отправляйтесь в отделение патологии. Там в холодильной камере лежит труп с биркой на имя доктора Штайнбаха… Да, Томаса Штайнбаха… Я предчувствую, что вы найдете там исчезнувшего Эрнста Тубольда… Посылаю вам двух моих сотрудников… Стоп, еще кое-что! Постарайтесь как можно скорее связаться с фрау Тубольд. Она должна опознать умершего в патологическом отделении… весьма сожалею, но это необходимо. — Сондерсен посмотрел на Гесса. — Постарайтесь и вы дозвониться до фрау Тубольд! А потом позвоните в полицай-президиум. В специальную комиссию «Двадцать пятое августа». Кто-нибудь доставит фрау Тубольд в клинику имени Вирхова. Со своими людьми я свяжусь сам.
