Октябрь 1932 Лиде* Человек и части человеческого тела Выполняют мелкое и незначительное дело: Для сравненья запахов устроены красивые носы, И для возбуждения симпатии — усы. Только Вы одна и Ваши сочлененья Не имеют пошлого предназначенья. Ваши ногти не для поднимания иголок, Пальчики — не для ощупыванья блох, Чашечки коленные — не для коленок, А коленки вовсе не для ног. Недоступное для грохота, шипения и стуков, Ваше ухо создано для усвоенья высших звуков. Вы тычинок лишены, и тем не менее Все же Вы — великолепное растение. И когда я в ручке Вашей вижу ножик или вилку, У меня мурашки пробегают по затылку. И боюсь я, что от их неосторожного прикосновения Страшное произойдет сосудов поранение. Если же в гостиной Вашей, разливая чай, Лида, Вы мне улыбнетесь невзначай, — Я тогда в порыве страсти и смущения Покрываю поцелуями печение, И, дрожа от радости, я кричу Вам сам не свой: — Ура, виват, Лидочка, Ваше превосходительство мой! 1932?
Прощание* Два сердитые субъекта расставались на Расстанной, Потому что уходила их любови полоса. Был один субъект — девица, а другой был непрестанно Всем своим лицом приятным от серженья полосат. Почему же он сердился, коль в душе его потухли Искры страсти незабвенной или как их там еще? Я бы там на его месте перестал бы дуть на угли, Попрощался бы учтиво, приподняв свое плечо. Но мужчина тот холерик был, должно быть, по натуре, А девица — меланхолик, потому что не орет. И лицо его большое стало темным от натуги, Меланхолик же в испуге стыдно смотрит на народ. В чем же дело в этом деле? Что за дьявольская сила Их клещами захватила? Почему нейдут домой? На трамвай пятиалтынный, попрощавшись, попросил он, Но монеты больше нету, лишь последняя — самой! И решили эти люди, чтобы им идти не скучно, Ночевать у сей красотки, и обоим — чтоб пешком. И кончается довольно примитивно этот случай, И идут к ней на квартиру, в переулок, на Мошков. Ну а нам с тобой, поссорясь… нам похожими вещами Заниматься не придется — мы с тобою мудрецы: Если мы да при прощаньи на трамвай да не достанем, То пешком пойдем до дому. Но — в различные концы. 1933 Чарльз Дарвин* Чарльз Дарвин, известный ученый, Однажды синичку поймал. Ее красотой увлеченный, Он зорко за ней наблюдал. Он видел головку змеиную И рыбий раздвоенный хвост, В движениях — что-то мышиное И в лапках — подобие звезд. «Однако, — подумал Чарльз Дарвин, — Однако синичка сложна. С ней рядом я просто бездарен, Пичужка, а как сложена! Зачем же меня обделила Природа своим пирогом? Зачем безобразные щеки всучила, И пошлые пятки, и грудь колесом?» …Тут горько заплакал старик омраченный. Он даже стреляться хотел!.. Был Дарвин известный ученый, Но он красоты не имел. 1933 Смерть героя* Шумит земляника над мертвым жуком, В траве его лапки раскинуты. Он думал о том, и он думал о сем, — Теперь из него размышления вынуты. И вот он коробкой пустою лежит, Раздавлен копытом коня, И хрящик сознания в нем не дрожит, И нету в нем больше огня. Он умер, и он позабыт, незаметный герой, Друзья его заняты сами собой. От страшной жары изнывая, паук На нитке отдельной висит. Гремит погремушками лук, И бабочка в клюкве сидит. Не в силах от счастья лететь, Лепечет, лепечет она, Ей хочется плакать, ей хочется петь, Она вожделенья полна. Вот ягода падает вниз, И капля стучит в тишине, И тля муравьиная бегает близ, И мухи бормочут во сне. А там, где шумит земляника, Где свищет укроп-молодец, Не слышно ни пенья, ни крика Лежит равнодушный мертвец. 1933 На день рождения Т.Г.Г.* Вот птичка жирная на дереве сидит. То дернет хвостиком, то хохолком пошевелит. Мой грубый глаз яйцеподобный В ней видел лишь предмет съедобный. И вдруг однажды вместо мяса, перьев и костей Я в ней увидел выражение божественных идей. Перемените же и Вы по случаю рождения Ко мне пренебрежительное отношение. 1933? Тамаре Григорьевне* Возле ягоды морошки В галерее ботанической На короткой цветоножке Воссиял цветок тропический. Это Вы — цветок, Тамара, А морошка — это я. Вы виновница пожара, Охватившего меня. |
