И Тэрл согласился. Он-то ведь не проработал кочегаром сорок лет. И вообще столько лет не работал, потому как ему было всего тридцать отроду. Но будь ему даже все сто, все равно никто не мог бы его попрекнуть тем, что он сорок лет работал.

— Разве только ежели принять в соображение, сколько он шлялся по ночам, — сказал Харкер. — Ведь ежели Тэрл когда-нибудь женится, ему входная дверь будет без пользы, он и не сообразит, для чего она нужна. Он все одно должен будет залезать через окно, иначе ему и невдомек будет, зачем он вообще пожаловал. Правда, Тэрл?

Ну а потом все было проще простого, ведь человеческие ошибки, как и успехи, обычно очень просты. В особенности успехи. Наверно потому-то люди так часто упускают успех: не замечают его да и только.

— А ошибка Сноупса была в том, что Сноупс избрал Тэрла, чтоб тот таскал для него каштаны из огня, — сказал Харкер. — Но и не в Тэрле главная беда, Сноупс тогда же совершил вторую ошибку, хотя даже не подозревал об этом. Он позабыл вовремя вспомнить о рослой, светлокожей жене Том-Тома. Когда я узнал, что из всех джефферсонских негров он избрал именно Тэрла, который хоть раз непременно залезал (или пытался залезть) в окно к каждой молодой женщине на десять миль окрест, и послал его к Том-Тому на дом, хотя знал, что Том-Том все это время, до семи часов шурует уголь, а потом пойдет пешком домой за две мили, и воображал, что Тэрл станет там зазря терять время и шарить где-нибудь, кроме как в постели у Том-Тома, я как подумаю, что Том-Том шурует уголь, этот рогоносец, который тоже был на дружеской ноге с любовником своей жены, как сказал тот малый про мистера Сноупса и полковника Хокси, да ворует медь, чтоб Тэрл не отнял у него работу, а Тэрл тем временем трудится у него на дому, у меня такое чувство, будто я сейчас сдохну.

Но долго так продолжаться не могло. Трудно было только сказать, что произойдет раньше: Том-Том поймает Тэрла, или мистер Сноупс поймает Тэрла, или меня как-нибудь ночью удар хватит со смеху. В конце концов не поздоровилось Тэрлу. Похоже, ему слишком хлопотно было разыскивать медь; он уже разыскивал ее целых три недели и из-за этого почти каждый вечер опаздывал на работу, а Том-Том вынужден был его дожидаться и не мог уйти домой. Может, в этом и крылась причина. А может, мистер Сноупс в один прекрасный день сам туда отправился, тоже засел в кустах и ждал сумерек (был уже апрель); он сидел по одну сторону Том-Томовой хижины, а Тэрл подползал с другой стороны через кукурузное поле. Как бы там ни было, пришел Сноупс как-то вечером на электростанцию, дождался Тэрла, который опоздал, как обычно на полчаса, а Том-Тому не терпелось уйти домой. Сноупс кликнул Тэрла и спросил, нашел ли он теперь то, что искал.

— Когда это — теперь? — спросил Тэрл.

— Нынче в сумерки, когда ты там шарил, — сказал мистер Сноупс. А Тэрл размышлял, много ли знает мистер Сноупс и не рискнуть ли сказать ему, что он спал дома с половины седьмого утра или даже ездил по делам в Моттестаун. — Может, ты не там ищешь, — сказал мистер Сноупс, глядя на Тэрла, а Тэрл не глядел на мистера Сноупса, разве только изредка посматривал. — Ежели Том-Том спрятал это железо у себя в кровати, ты еще три недели назад должен был его найти, — сказал мистер Сноупс. — Поищи лучше в амбаре, где кукуруза хранится, как я тебе говорил.

Пришлось Тэрлу поискать еще раз. Но, видать, он и в амбаре ничего на нашел. По крайности, он вот что сказал мистеру Сноупсу, когда мистер Сноупс, наконец, снова изловил его на электростанции около девяти вечера. Тэрл, можно сказать, был в затруднительном положении. Чтоб проникнуть в хижину, ему приходилось ждать темноты, а Том-Том уже ворчал, что Тэрл с каждым вечером все больше опаздывает на работу. Но если б он нашел эту медь, ему надо было бы приходить на электростанцию к семи, а дни становились все длинней.

И вот он снова отправился на поиски меди. Но найти ее не мог. Должно быть, он перещупал весь тюфяк на кровати Том-Тома, но успел не больше, чем те два ревизора. Никак не мог сыскать эту самую медь. И тогда мистер Сноупс сказал, что дает Тэрлу возможность сделать последнюю попытку, а ежели он и на этот раз ничего не найдет, мистер Сноупс скажет Том-Тому, что у него по забору лазит какой-то подозрительный кот. А когда женатый негр в Джефферсоне услышит такие слова, он отыщет Тэрла в два счета, ахнуть не успеешь: ведь так, Тэрл?

На другой вечер Тэрл опять пошел на поиски. Теперь уж всерьез — победа или смерть. Перед самым закатом крадется он из леса, самое лучшее это время для розысков меди, и вечер покуда наступает, как нарочно, безлунный. Идет он, стало быть, крадется через кукурузное поле на заднюю веранду, где кровать, и вскорости видит, что на ней лежит кто-то в белой ночной рубашке. Но даже тогда Тэрл не встал во весь рост, не вошел без утайки: не так он прост. Тэрл всегда ведет игру строго по правилам. Он крадется — уже сумерки, в воздухе словно облако пыли повисло, и луна, наконец, проглянула — крадется тихонько, с осторожностью, как кот, проскальзывает на веранду, наклоняется над кроватью, гладит голенькие телеса и говорит: «Радость моя, папочка пришел».

Хотя я слушал этот рассказ в самой что ни на есть спокойной обстановке, я был напуган и удивлен не меньше, чем Тэрл. Потому что на кровати-то лежал Том-Том: да, Том-Том, хотя Тэрл был уверен, что он в этот миг на электростанции, в двух милях от дома, дожидается, покуда Тэрл не придет его сменить.

Прошлой ночью Том-Том принес домой последний арбуз в том году, который местный мясник всю зиму хранил в подвале, но съесть побоялся, отдал Том-Тому, и еще он принес пинту виски. Том-Том с женой выпили, закусили и легли спать, но через час Том-Тома разбудил ее крик. Она вдруг сильно занемогла и боялась, что умрет. До того была напугана, что не отпустила Том-Тома, который хотел позвать доктора, и когда он по мере сил стал ее отхаживать, призналась ему в том, что было у нее с Тэрлом. Едва она это рассказала, ей сразу же полегчало, и она уснула, не успев даже сообразить, какую оплошность сделала, или ей просто было не до этого, только бы остаться в живых.

Другое дело — Том-Том. Наутро он убедился, что она выздоровела, напомнил ей про эту историю. Она всплакнула и попыталась пойти на попятный; потом от слез перешла к ругани, потом попробовала все отрицать, потом улещала его и снова ударилась в слезы. Но все это время ей приходилось смотреть Том-Тому в лицо, и немного погодя она притихла, лежала смирно и глядела, как он добросовестно стряпает завтрак ей и себе, без единого слова, будто вовсе позабыл об ее присутствии. Потом он ее накормил, все такой же безучастный, непроницаемый, без малейших признаков гнева. Она ждала, что он уйдет на работу; тогда у нее в этом и сомнений не было, она все время придумывала и отбрасывала разные хитрые уловки; до того была поглощена этим, что только на исходе утра спохватилась, сообразила, что он и не думает ехать в город, но она, правда, понятия не имела, как он умудрился к семи утра дать знать на электростанцию, что берет выходной.

Стало быть, лежала она в постели, тихо, как мышь, только глаза у нее были малость расширены, а он состряпал обед и снова ее накормил все такой же заботливый, неловкий и непроницаемый. А перед самым закатом он запер ее в спальне, причем она все молчала, не спросила, что это он задумал, только смотрела покорными, спокойными глазами на дверь, но вот дверь затворилась и ключ щелкнул в замке. Тогда Том-Том напялил ее ночную рубашку, положил подле себя длиннющий нож, какими мясники скот режут, и лег в постель на задней веранде. Так он пролежал битый час, даже не пошевельнулся, а потом Тэрл прокрался на веранду и погладил его с нежностью.

Когда Тэрл, повинуясь безотчетному порыву, повернулся и хотел убежать, Том-Том привстал, зажал в кулаке нож и прыгнул на Тэрла. Он вскочил на плечи, оседлал его; и под напором его тяжести Тэрл вылетел с веранды и уже бежал, прежде чем ноги его коснулись земли, и в глазах у него помутилось со страху, и в них запечатлелось только, как коротко, грозно сверкнуло при лунном свете лезвие занесенного ножа, а сам он уже пересек задний двор и, неся на себе Том-Тома, вломился прямо в лес — вдвоем они были похожи на странную, обезумевшую тварь с двумя головами и одной парой ног, словно кентавр навыворот, и как призрак помчались дальше, причем длинная рубаха, что была на Том-Томе, летела, развеваясь, позади них, а занесенный нож серебристо поблескивал, помчались в глубь залитого лунным светом апрельского леса.