– Государь, тогда, поясни,.. одно дело вести войско на смертный бой, а другое – на убой. Грех вести людей на убой, Василий Димитриевич.
– И я не поведу их на убой, владыко. И порукой этому будешь ты. Слушай меня, что я решил, прости, что в духовном деле совет тебе даю, да нет, не совет даже, – приказ. И он уже выполняется. Мои гонцы уже в дороге, другие ждут, что бы печатью твоей митрополичьей скрепить. По всем городам и весям, всей нашей Святой Руси матушки вот с сейчастного момента, всем православным, все бросить, все работы – заботы и в строгом посте три дня молиться только, о Пресвятой Владычице нашей Богородице...
– Почему три дня, Государь?
– Потому что больше не отпущено. И потому что примерно столько идти крестным ходом до Москвы из Владимира с Владимирским образом, с тем, что из Константинополя. Князю Андрею Боголюбскому помогала, булгар прогнала...
– Тамерлан это не булгары.
– Вот именно, владыко Киприан. Такой напасти не было на Руси. Нет, Киприан, не напасть это, это, слов у меня, ...не подберу никак,.. плохо вы меня выучили, не по мне престол Московский... это испытание Божье нам, владыко, так я нынче думаю, или мы воистину Святая Русь, или... А ты плохо сказал, владыко. Да, Тамерлан это не булгары, ну и что?! Ей без разницы кто Ее дом пришел разорять, пьяный разбойник с топором из леса, Тамерлан ли с войском своим, или хоть тьма Тамерланов со всеми головорезами вселенной, сколько их там ни будь. Али мы не Дом Пресвятой Богородицы? Ну нету у нас защиты против Тамерлана, нету... Да как нету?! А – Сама?! Сама Хозяйка Дома Своего, Дома Нашего али не защитница?! Удесятери, Владычица, силу войска моего, дай защитить дом твой... Спаси землю Русскую. Если так, мы так возопием всей землей, всей державой!.. Если двое или трое просить будут, то Сын Ее посередь них, а если не двое и не трое, а всей землей. Единым плачем, единым дыханьем. И мы ж не просто так, мы ж не простые, владыко Киприан, мы жители дома Его Матери, мы подданные Святой Руси. Неужто такая молитва небеса не пробьет?!
Обнял митрополит великого князя.
– Не надо пробивать небеса, Василек.
– Да – да... это я... говорю ж, слова мои ... так и боюсь ляпнуть чего не так, тяжек мне крест княжеский родительский.
– Нет, Василек, как раз по тебе. Похвала мужу пагубна, но то, что ты решил, это здорово, это – то самое. Да, – настало время мое. И – твое... А если Владимирцы икону не отдадут?
– Как это не отдадут? Силой взять, объяснить...
– Сам поеду.
– Нет, ты останешься здесь, ты ее встречать будешь. За порядок в Москве с тебя спрошу. Хотя, мне уже спрашивать не придется.
– Э, нет, князь, ай да выверт, начал о здравии, похвалу митрополичью получил, а кончаешь за упокой. Тот не воевода, кто войско не на бой, а на смерть ведет. Повторяться заставляешь. Ты ж молишь об удесятерении силы войска своего. И – получишь! Али что, воздусей сотрясенье молитва твоя?! Молишь, просишь, а про себя сомневаешься? С меня вон как стружку снял, промылил, пропесочил, а сам?!
А знаешь ты, Василек, какое ты в меня успокоение сейчас влил? – Митрополит встряхнул Великого князя за плечи, – да мы уже победили, Василек!
– Прости, владыко, – Василий Димитриевич стоял опустив голову, – да, в державных—то делах я мальчишка, как говорит князь Данила, а уж в молитвенных...
– Все при тебе, Василек, отправляйся с миром в душе к Коломне и жди там Тамерлана, а всяким Данилкам я тут язык поукорочу. И в Москве порядок будет, не сомневайся, все три дня эти вся Москва по храмам будет стоять, что б никто по домам не отсиживался, сам буду ходить по домам, кого найду, плеткой буду выгонять.
– Плеткой на молитву?
– Плеткой на молитву! Нам с тобой зазря что ли Хозяйка дома власть вручила?! Мы ведь с тобой домоуправители при хозяйке, крест это наш с тобой. Раз даден крест такой значит должны тянуть, значит есть на то силы, не по силам креста Господь не дает. А власть это и слово, это и плетка. Коли словами не пронять, тут и плетка, плетка не помогает, нате вам плаху с саблей...
И что б по всей дороге от Владимира все жители окрестные, да и дальние встречали Ее на коленях, а все кого ноги носят, что б за Ней до Москвы шли...
– Колокола!.. Что б все три дня по всей Руси набатный звон стоял.
– Почему ж набатный?
– А потому что на такую молитву набатом созывать надо: всё, люди русские, всё!
Кузнец, бросай свой молот, вставай на колени перед Божницей своей, коль храм далеко, ставь так позади себя семейство свое и взывай – Пресвятая Богородица, спаси землю русскую.
Пахарь, бросай и плуг и серп и делай то же самое.
Бояре—дворяне, купцы, ремесляне, все россияне, вставайте рядом. Не нужны больше ни железки из под молота, ни зерно из под серпа. Прах теперь все это, по всем домам—теремам вашим, к житницам-амбарам факел поднесен. Вот сейчас ясно будет камень ли вы защитный для Святой Руси или солома для геенны и что стоит ваша молитва и где сокровища ваши, тут ли, где уже занялось от факела, или на небесах, где Царица из ждет нашу молитву.
Нету нам спасения, только Сама Царица Небесная может нас защитить! Должна! Коли такую молитву услышит, увидит. Собирайте под набатный звон все, что есть в душе вашей и все, что собрали туда, в небеса посылайте – Пресвятая Богородица, спаси землю Русскую! Твои слова, князь, сам их неустанно повторяй и в пути и когда Тамерлана ждать будешь.
Вышки для костров, что бы сигналы подавать готовы?
– Да они всегда готовы, стоят и стоят... если мы победим,.. эх, прости Господи, огонь без дыма, если... то черный дым, к осаде готовьтесь.
– Василек, ты знаешь какой самый страшный грех для священнослужителя вот в таком положении как сейчас?
– Ну раз так спросил, то сам и отвечай.
– Дурную надежду успокоительную в пасомых вселять. И сейчас я говорю тебе, молись вот так как сейчас сказал, стой на Оке насмерть и знай, твердо знай, коли будешь так молиться как вот только что сам мне наказывал, удесятерится сила твоя! Не знаю как, но спасена будет Святая Русь. И про себя знаю, коли выдюжу молитву такую, которой ты приказал мне молиться, – не придется на вышках дымом черным сигналить. И не успокоением я тебя сейчас баюкаю, а как власть имущий, Богом мне властью данной, говорю тебе, – как Сергий – старец твоему отцу говорил: иди на безбожников, князь, и будут они посрамлены. Тебе ведь благодаря ожил я сейчас!... Эй, Василек, выше носок! Утром еще, вот только что еще, развалиной я был, мысли путались что, как, куда? Прости Господи...
Минута слова твоего и вот я – митрополит Московский, отец пасомых моих, твой духовный отец! А ты, что ж, Василек, слово сказал и сам своего такого дерзновения испугался? Негоже нам такого дерзновения пугаться, таким дерзновением жить надо, коли мы Святая Русь, коли мы домочадцы дома Пресвятой Богородицы! Иди к войску, я сейчас выду. С князем Данилкой, вот, разберусь только.
Князь Данила ходил из угла в угол туда – сюда. В одном из тех углов сидел старинный друг – приятель, купец-откупщик Новгородский Павел Милюгучьев, в другом притулился отпущенный Тамерланом елецкий крестьянин Владимир. Сюда почему-то привел его митрополит Киприан и здесь велел ждать. Князь Данила громко и нервно говорил:
– Вообще-то за такую твою весточку, слышь, ты, елецкий, тебе б надо как в сказке, голову с плеч.
– Спасибо на добром слове, княже, Тимур пожалел, а тебе, значит, голова моя понадобилась. Вообще-то за такую мою весточку подарками одаривать надо, а не голову с плеч.
– Совсем ты сдурел, елецкий, тебе еще и подарки!
Гляди, Милюгучьев, я думал, что наглее твоих новгородских, да моих рязанских, только мы с тобой, сами новгородцы-рязанцы, а тут еще вот ты поди ж ты, елецкие—то поширше.
– Нет больше елецких, один я...
– Да, – один! И еще вякаешь тут брякаешь чего-то, вест-ни-чек, ух!... А Тамерлан-то, прав ты елецкий, он – то пожалел! И не только тебя. Че – во зенками лупаешь? Слово – то ведь его, действительно – сло-во! Не нарушит. Знаю я его. И вон, новгородец тоже знает его, сидит, вон, потупился. Ну, Пашка, скажи, аль не прав я?