– Прав, – сказал новгородец Павел Милюгучьев и поднял глаза свои на елецкого. Аж вздрогнул елецкий, хлестче тимуровых стреляли в него глаза купца-откупщика новгородского.

– И откуда ж вы его так знаете?

– А оттуда! Торговые дела с ним имели! Еще когда он в Туркестане со всеми этими шахами—падишахами возился. А я шелк вез из Китая, – новгородец поднялся и тоже стал ходить туда-сюда, и ему ничего не стоило просто отнять мой товар и,.. – задницу мою на один кол, а голову на другой...А он сказал – вези куда везешь и слово дал, что никто меня не тронет. И вот я здесь! Обещал он тебе, что не пойдет на нас коли плюнешь ты на икону, так и не пошел бы, коли слово он дал. А он – дал!

– Погодь, – привстал елецкий крестьянин, – так ты что?.. Что же мне плюнуть надо было?!

– Да!

Сел назад елецкий крестьянин и рот открыл.

– Что пялишься?! Никого б от этого не убыло. Плевок на доску и не больше. И не вздумай плести мне, что это в Царицу Небесную плевок! Напридумали... И ушел бы Тамерлан. А теперь что? Нет, ты глаза не уводи, елецкий, ты отвечай, что теперь? Ты очень живописно обрисовал как перед тобой Тамерланова конница маневрировала и что мы ей противопоставить можем. Тебя?! С твоей кобылой, Тамерланом же подаренной? Кстати, кобыле цены нет, чистопородная арабская, аджарова кровь, знаю я их, в Багдаде за такую ведро монет дали бы. Слышь, Данила, на Руси теперь и трофей есть от самого Тамерлана, ха-ха-ха... Да не прижимай ты доску свою, не отниму...

– Ты! – вскочил тут елецкий крестьянин,

– И я еще глаза отвожу!.. Это ты у меня щас отведешь, заведешь...

И то, что ты доской назвал точно, что не отнимешь. Тимуру не отдал, а уж тебе-то.. Ну! Во не думал, что в Град-столице, аж в государевых палатах, в сердце Дома Богородицы такое услышу и таких богохульников увижу. А?! До-ск-у он не отнимет!

Ай да Святая Русь, ай да стольный град! В Ельце у нас таких нету. Эх... и Ельца больше нету.

– И ничего здесь не будет! – Рявкнул князь Данила. – И все из-за тебя. Уж это-то слово Тамерлан точно сдержит и все леса обшарит, у него не залежит. А я не богохульник! Я 25 лет заведую посольским приказом при трех Великих князьях. И все были мной довольны! И Русь Святая, как видишь, стоит пока несмотря ни на что!

– Стоит, слава Богу, несмотря на то, что вот такие как вы присосались. При трех князьях он служил,.. богохульник все одно ты и есть!...

– Да, ты хоть раз, крестьянин, с иноземцем вел переговоры?!

– Да, вот, сподобил Господь... Пришлось, эх, Господи помилуй. С самим Тимуром вон, попереговорил, вон аж на кобыле его к вам прискакал. Да уж лучше на кол, чем видеть вас, да слышать.

– Да что ты с ним!.. – возвысил голос новгородец, – да выкинь ты его.

– Да митрополит приказал его держать. Давно б выкинул.

– Да уж, давно б сам бы ушел, не будь владыкиного наказу.

– На-ка-зу!.. А ты без наказу хоть раз пробовал с иноземцем попереговаривать? С Тимуром он... Вот и не-пе-ре-го-ворил! Правильно он тебе говорил, впервые во вселенной крестьянин – болванин решает быть или не быть державе его. Решил.

– Да, решил! Быть державе! Да токмо без вас посольско—приказных.

– И где ж быть-то?! На кобыле своей арабской, Тамерланом даренной, против его конницы выйдешь?!

А держава, если хочешь знать, крестьянин – болванин на посольско – приказных и держится. Я с иноземцем по-пе-ре-го-вариваю, не ты... С Тимуром он... А за иноземцем сила! Тут и юлить надо и врать и обещать, чего никогда не исполнишь. Ди-пло-матия. Без нее ни одной державе не выстоять.

– Русь Святая без вранья и юления выстоит.

– Нет!! – аж взревел князь Данила, – будет он мне тут!... Болванин, чистенький, пахарь ишь ты земли русской без лукавства!... Сидит вот, перед тобой лях, а сила за ним, и в орде его посланнички шелудят против нас и я это знаю, а он этого не знает, что я это знаю и вот нужно на этом сыграть и то не проиграть, из этого вытрясти, что он там припас, чего у него там за его себенаумешной душой стоит. И что нам выгоднее: отдать ему часть полоцкой землицы или нет; отдадим – гарнизон они свой снимут, договор со шведами не продлят, на зато храмы там православные позакрывают, не отдадим, – храмы останутся, но и гарнизон ихний останется, жди от него любых пакостей, шведы тут же не дремят... И что б татары не двинулись и что б тефтоны не знали о чем я тут пе-рего-ва-риваю и что б вот он, князь Данила сделал жест в сторону друга новгородского, из Китая шелк довез и продал бы и что б ему хорошо было и Руси Святой прибыточно и что б ты там в елецких речках стерлядку спокойно ловил.

Не съюлишь – не выгадаешь, не выгадаешь – все спустишь.

– Ну вот и наюлили...

– Нет, ты представляешь, Павел, а ему ведь и княжить предлагали!

Новгородец только рукой махнул.

– Представляешь я к этому с докладом иду: Княже, надо решить насчет пошлинного тарифа с Ганзой, ха-ха-ха...

– Вот уж точно, что никогда б ты ко мне не зашел, – сказал елецкий Владимир, – тебя б я из приказа сразу турнул.

– А со шведом-ляхом, литовцем-германцем по-пе-ре-говор-ничать своего б попа деревенского елецкого послал?

– Да уж лучше его, чем тебя!...

– Дверь открылась, в дверях стоял митрополит Киприан.

– Все, ребятушки, миритесь, да в путь дорогу. Вместе поедите. Приказ великого князя. В дороге лаяться запрещаю, в дороге молиться совместно благославляю.

– Чего-то не то ты говоришь, владыка. Во первых мне с этим мириться, или лаяться не пристало. А во вторых и куда ж это теперь мне ехать? Да еще с этим вот. Спасибо за такого попутчика.

– Попутчика тебе терпеть придется, как и ему тебя, а ехать во Владимир. И не ехать, мчаться, что б пыль столбом.

– Во Владимир?! Да ты что, владыко? Что ж это за приказ такой великокняжеский?

– Из Владимира икону брать Царицы Небесной и нести ее сюда пешком крестным ходом. По Руси пост и молитва до прихода Ее сюда, до сретенья Ее здесь. Встречать ее я с народом буду.

– Эх, сказал бы я тебе, владыко, окромя сана!.. Повредились вы все тут что ли с горя? Ты небось на это его подбил?!

– Ошибаешься. Это он меня. Дай Бог и дальше так подбивать.

– Да не иконы надо носить, а из Москвы имущество, сокровища вывозить! С каким народом кого ты будешь встречать?! С бабами московскими и стариками? Они раньше Тамерлана встретят, его пики, сабли и копыта его коней! Семьи надо вывозить!..

– Нет, князь, Данила, бегства из Москвы не будет. Все останутся здесь.

– Что, так хочется геройски быть растоптанными конями Тамерлана?

– Нет, князь Данило. Всей Москвой молиться будем Царице Небесной, уже начали. Присоединяйся. Только в пути своем во Владимир. А сокровища и баб вывозить? Да далеко ли их увезешь от коней Тамерлана. Да и войско имеем.

– Ха-ха-ха, войско,.. прости владыко, грех такой смех, ни и то, что собрано, грех войском называть. Ну, сама дружина-ладно, эти хоть секиру держать умеют, да знают, что натягивать надо тетиву, а не древко, а уж работники-ополченцы... на коня как на печку залезают, копье как удочку держат, а щит как вон вахлак елецкий икону свою, вон к пузу прижимает.

– А он между причем, вахлак-то елецкий, двоих тамерлановых чудищ убил-победил. А ну как у ратников-ополченцев удесятерится сила?

– Да с чего, владыко?

– С того, Данила. Эх, слишком долго ты с иноземцами попереговорничал, как говорит вахлак елецкий. С Молитвы, Данило, с молитвы,.. – взял митрополит Данилу за плечи, крепко взял и к себе придвинул. Давно ничьих рук вот так не ощущал князь Данила, и никто никогда вот так не смотрел на него, как сейчас митрополит смотрит, и вообще не помнит, что бы митрополит вот так смотрел на кого-нибудь, тяжек, взыскующ, горек был взгляд митрополита, но одновременно как-то заботлив и просветлен. И еще казалось: вот-вот заплачет митрополит Киприан.

– Опомнись, Данилко, остынь, в себя приди, князь. И никогда больше то, что я слышал про плевок в доску, про слово Тамерлана... Выжги это из себя, князь. Ну хотя бы на эти дни, когда Царицу Небесную в Москву сопровождать будешь.