— Пожалуйста, ответь мне на один вопрос, — попросил Дэвид.

— Все, что пожелаешь, — сказал Лесник.

— Когда я попал сюда, ты дал мне мальчишескую одежду. У тебя когда-нибудь были дети?

Лесник улыбнулся:

— Они все были моими детьми. Каждый потерянный и каждый найденный, каждый живший и каждый умерший. Все, все они были моими.

— Ты знал, что король ненастоящий, когда мы отправились к нему? — спросил Дэвид.

Этот вопрос мучил его с той самой минуты, когда он вновь увидел Лесника. Он не мог поверить, что этот человек бестрепетно повел его навстречу опасности.

— А что бы ты сделал, расскажи я тебе все, что знаю или подозреваю насчет короля и этого мошенника? Ты пришел сюда, снедаемый горем и гневом. Ты бы поддался на уговоры Скрюченного Человека, и все было бы потеряно. Я надеялся сам проводить тебя к королю и по пути предупреждать об опасностях, но не получилось. Зато тебе помогали другие, но лишь твои собственные сила и храбрость в конце концов привели тебя к пониманию своего места в этом мире. Ты был ребенком, когда я впервые встретил тебя, а теперь ты почти мужчина.

Он протянул мальчику руку. Дэвид пожал ее и крепко обнял Лесника. Лесник обнял его в ответ, и так они стояли под лучами солнца.

Потом Дэвид подошел к Сцилле и поцеловал ее в лоб.

— Я буду по тебе скучать, — прошептал он.

Лошадь тихонько заржала и ткнулась носом в шею мальчика.

Дэвид подошел к старому дереву и оглянулся на Лесника.

— Смогу я когда-нибудь вернуться сюда? — спросил он, и в ответ Лесник сказал нечто очень странное:

— Большинство людей в конце концов возвращаются сюда.

Он поднял на прощание руку, и Дэвид, глубоко вздохнув, шагнул в ствол дерева.

Сначала были только запахи мускуса, земли и гнилой листвы. Он дотронулся до внутренней стороны дерева и ощутил под пальцами шероховатость его коры. Ствол был огромным, но мальчик сделал лишь пару шагов и стукнулся о деревянную поверхность. У него все еще болело плечо, там, где его пронзил ногтями Скрюченный Человек. Дэвида охватила паника. Выхода отсюда не было, но Лесник не мог обмануть его. Нет, это, должно быть, какая-то ошибка. Он решил вернуться, но посмотрел назад и увидел, что вход исчез. Ствол окружал его со всех сторон, он был замурован в дереве. Дэвид принялся звать на помощь и бить по дереву кулаками, но его крики отдавались эхом и отскакивали ему в лицо. Даже затихнув, они насмехались над ним.

Но вдруг появился свет. Дерево по-прежнему было замкнуто со всех сторон, а свет шел откуда-то сверху. Дэвид поднял голову и увидел что-то сверкающее, как звезда. Оно росло у него на глазах, спускаясь все ниже и ниже. А может, это он рос, восходя к свету, ведь все его чувства перепутались и пришли в смятение. Он услышал незнакомые звуки — стук металла о металл, скрип колес, и ощутил совсем рядом с собой резкий химический запах. Он видел свет, бугорки и трещины древесного ствола, но постепенно осознавал, что глаза его закрыты. Если это так, что он увидит, открыв глаза?

И Дэвид открыл глаза.

Он лежал на металлической кровати в незнакомой комнате. Два больших окна выходили на широкую лужайку, где одни дети гуляли с нянечками, а других катали в креслах одетые в белое санитары. Рядом с его кроватью стояли цветы. В правое предплечье была воткнута игла, соединенная трубочкой с бутылкой на стальной стойке. Голове было как-то тесно. Дэвид поднял руку и вместо волос нащупал бинты. Он медленно повернулся влево. От этого движения заболела шея и в голове неприятно застучало. Рядом с ним на стуле спала Роза. Ее одежда помялась, волосы были немытые и сальные. На коленях у нее лежала книга, заложенная красной лентой.

Дэвид попробовал заговорить, но в горле так пересохло, что он не смог вымолвить ни звука. Он повторил попытку и издал какой-то лошадиный хрип. Роза медленно открыла глаза и посмотрела на него с изумлением.

— Дэвид? — сказала она.

Он никак не мог заговорить. Роза налила из графина воды в стакан, поднесла к губам мальчика и поддержала ему голову, чтобы он смог попить. Дэвид увидел, что она плачет. Несколько слезинок капнуло на его лицо, когда она убирала стакан, и Дэвид ощутил их вкус.

— Ах, Дэвид, — прошептала она. — Мы так беспокоились.

Она нежно поглаживала его по щеке. Роза все еще плакала, но было видно, что, несмотря на слезы, она счастлива.

— Роза, — сказал Дэвид.

Она наклонилась к нему.

— Да, Дэвид, что ты хочешь сказать?

Он взял ее за руку.

— Прости меня, — попросил он.

И провалился в глубокий сон.

В последующие дни отец часто рассказывал о том, как близок был Дэвид к тому, чтобы навсегда их покинуть. Как они не могли найти его после крушения, как уверились в том, что он заживо сгорел в обломках рухнувшего самолета, как отчаялись, не обнаружив ни единого следа. Как искали его по всему дому, в саду, в лесах и полях вместе с друзьями, полицейскими и даже незнакомыми людьми, неравнодушными к чужой боли. Как они искали в его комнате хоть какой-то намек на то, куда он подевался, и как наконец обнаружили полость за стеной углубленного сада. Там и лежал в земле Дэвид, который каким-то образом пролез туда через брешь в каменной кладке и оказался замурован после обвала.

Врачи говорили, что с ним случился очередной припадок, возможно, вследствие травмы из-за крушения, и он впал в кому. Дэвид погрузился в глубокий сон на много дней, пока не очнулся и не произнес имя Розы. И хотя все обстоятельства его исчезновения объяснить было невозможно — прежде всего, что он делал в саду и откуда у него на теле некоторые из шрамов, — родные просто радовались его возвращению. Он так и не услышал ни единого упрека. Лишь много позже, когда опасность миновала и он снова вернулся домой, Роза и отец, оставшись ночью вдвоем в своей спальне, завели разговор о том, как сильно этот случай изменил Дэвида. Мальчик стал спокойнее и внимательнее к окружающим, он смягчился по отношению к Розе, начал проявлять сочувствие к ее непростым попыткам найти свое место в жизни Дэвида и его отца. Теперь он был более чутким к внезапному шуму и потенциальным опасностям и заботился о тех, кто слабее его, особенно о Джорджи, своем сводном брате.

Шли годы, Дэвид рос, превращаясь из мальчика в мужчину и слишком быстро, и слишком медленно: слишком медленно для себя и слишком быстро для отца и Розы. Джорджи тоже рос, и они с Дэвидом стали близки, как родные братья, даже когда их отец и Роза пошли каждый своим путем, как иногда поступают взрослые. Они разошлись полюбовно, и ни один из них не связал себя новым браком. Дэвид поступил в университет, а его отец купил домик на берегу ручья, где мог удить рыбу после выхода на пенсию. Роза и Джорджи жили в старом большом доме, и Дэвид навещал их так часто, как получалось, один или вместе с отцом. Если позволяло время, он заходил в свою старую спальню и прислушивался к шепоту книг, но они хранили молчание. В хорошую погоду он спускался к руинам углубленного сада, кое-как отремонтированного после крушения самолета, и все же совсем не такого, как прежде. Дэвид молча смотрел на трещины в стенах, но никогда не пытался снова попасть туда. И никто не пытался.

Но со временем Дэвид обнаружил, что в одном Скрюченный Человек не солгал: в жизни Дэвида было столько же печалей, сколько радостей, столько же страданий и сожалений, сколько побед и удовлетворения. В тридцать два года Дэвид потерял отца; сердце отца остановилось, когда он с удочкой в руках сидел на берегу ручья, на солнце, так что через несколько часов после смерти его кожа была еще теплой — таким его и обнаружил случайный прохожий. Джорджи пришел на похороны в военной форме, потому что на востоке началась новая война и он стремился выполнить свой долг. Джорджи отправился в далекую страну и погиб там вместе с другими юношами, чьи мечты о почестях и славе закончились на грязном поле брани. Его останки привезли домой и похоронили на деревенском кладбище, а сверху поставили маленький каменный крест с датами жизни и смерти и надписью: «Любимому сыну и брату».