У Достоевского на глаза навернулись слезы.
- Ты что, батюшко? Не плачь. Мамочка моя покойная говаривала: "Был пост, будет и Пасха. Было горе, будет и радость!".
- А что с твоими сталось?
Нищенка отвернулась в сторону и дрожащими губами прошептала:
- Не спрашивай, барин. Лучше не спрашивай.
- Оставайся хранимой Богом, мать. Дитя береги.
Достоевский перекрестился и пошел.
Выйдя проходными дворами на Невский и пройдя два квартала, писатель вошел в светло-голубой пятиэтажный доходный дом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он позвонил в колокольчик. Дверь отворила худая женщина с собранными в пучок русыми волосами. Ее острые плечи выпирали из-под изношенного пухового платка.
- Федор Михайлович! А мы вас уже заждались. Проходите скорее, сделайте одолжение. Мы очень желали и надеялись сегодня вас слушать. Именно вас!
Войдя в гостевую комнату, писатель увидел ожидающее его общество молодых и не очень молодых людей, по большей части из разночинной интеллигенции.
Достоевский вышел на середину комнаты и без передышки начал речь:
- Друзья. Сегодня я был в суде. Веру Ивановну оправдали! И вроде бы радоваться нужно. Но, поверьте, не радостно на душе. Я видел ее глаза. Я нарочно всматривался в ее глаза. И я скажу вам, друзья, это не были глаза кающейся грешницы. Не о том, не о том мы печемся и говорим. Одни давят реакцией, другие давят реакцию. Кто кого! А в двух кварталах отсюда, в подворотне на куче мусора десять минут назад я видел нищую мать с ребенком на руках. И в ее глазах я увидел то, чего не увидел в глазах Засулич и Трепова. Жалость! Вот, что я увидел в глазах нищенки, господа. Жертвенность, жалость, сострадание и любовь. Бедный простой русский народ. Народ-страдалец и страстотерпец. Неужели мы так и забьем его, так и выморим голодом, не разглядев, не услышав его глубинной почвенной правды?.. Более я вам сегодня ничего не скажу. Нет сил. Позвольте только одно маленькое замечание напоследок... - Федор Михайлович перевел дух и разгладил рукой бороду. В комнате воцарилась полнейшая тишина. Слушающие замерли в ожидании. - Друзья, неужели вы думаете, что время инквизиции прошло? Ну, тогда не удивляйтесь, если в один несчастный день за вашей дверью раздастся стук сапог!
В это мгновение у входной двери призывно зазвонил колокольчик. Все оглянулись.
* * *
Звонок хрипло поперхнулся и раздался угрожающий, чрезвычайно сильный стук во входную дверь. Архипыч проснулся и подскочил с лежанки.
- Иду, иду, мил человек! - крикнул он и пробурчал под нос: - И чего это мне последнее время Федор Михайлович сниться стал. Помолиться что ли за него поусерднее? Ох, эти сны, сны, просто беда с ними...
Стучавшим оказался мужчина в дорогом черном замшевом пальто и такой же шляпе. Он сходу напустился на Архипыча:
- Ты что тут, развальня, зря что ли деньги получаешь!? Битых двадцать минут звоню и стучу, а ты не открываешь, мать твою!
- Не ругайте мать, пожалуйста, - мягко, но решительно возразил Архипыч.
- Чего?! Я вот тебя с работы выгоню, тогда поговоришь, ветеран. Ты знаешь, что перед тобой депутат стоит?!
- А по мне хоть депутат, хоть акробат, мне всяк человек брат. Простите за задержку. Спал я. Ведь еще, почитай, шесть часов утра только. Рановато вы все же. А что за дело?
- Дело? - передразнил пришелец. - Не волнуйся, без дела не ходим. К тебе труп Василисы Зеленцовой позавчера привозили?
- Девушку эту убитую? Привозили. А вы ей родственник будете?
Пришелец побледнел.
- Чего мелешь? Какую убитую? Самоубийца она!
- Эх, мил человек, я с покойничками, почитай, полжизни знаком, и по лицу вижу, кто из них сам себя кончил, а кому на тот свет помогли отправиться. У меня своя экспертиза, духовная.
- Короче, эксперт, приготовь ее. Ну гроб там и все, что положено. Я заплачу. У нее родственников нет. Сирота. Послезавтра я ее заберу. Надо же добрые дела делать. Будет и тебе на бутылку. До встречи. Да смотри, этот бред насчет ее убийства при себе держи, а то случайно можешь вслед за ней отправиться, чтобы поточней все узнать, при личной, так сказать, встрече. А-ха-ха-ха.
Дверь за мужчиной в черном с грохотом захлопнулась.
- Да-а, дела, - пробурчал под нос Архипыч. - Ну и типчик. Сам небось ее прикончил, а теперь за трупом приехал. Вот такие вот пироги.
Кряхтя, старик вернулся на еще теплую лежанку. Не раздеваясь, укутался в ватное одеяло, сладко зевнул, перекрестился и заснул.
* * *
Каурая кобыла, понукаемая рябым подвыпившим извозчиком, нехотя тащила по петербургской булыжной мостовой коляску, в которой сидел пожилой господин с грустными глазами, высоким лбом, аскетическими скулами и густой бородой.
Глядя на проплывавшие мимо ряды суконных, книжных и церковных лавок, Достоевский размышлял: "Вон у лавки лубочника барышня стоит. Наверное, купит сейчас лубочный Страшный Суд, да Богородицу со Спасителем. Что и говорить, привыкли мы к стилизованному Евангелию: вроде как была Священная история, а вроде как и нет. Просто сказка красивая. Лубок. А ежели Этот Самый Спаситель вот сюда к нам в столицу Российской империи прибыл бы? Если б явился Он пред очи той самой барыни, приняла бы она Его? А я бы принял? Или опять бы мы Его распяли и сделались великими и малыми инквизиторами? Вот ведь вопрос поважнее шекспировского. Подожди, подожди! - оживился писатель. - А идея-то достойна изучения! Может, и в самом деле подобный сюжет в романе вывести? Но допустимо ли? Не предосудительно ли? Что скажет критика?.. Но ведь использование художественных приемов для блага Церкви и проповеди Евангелия допустимо, я думаю. Помнится, в "Истории песнописцев" преосвященнейшего Филарета, читал я, что в гимнографии, как собственно в церковной поэзии, возможно творческое осмысление и пересказ событий Священной истории. Церковные поэты выстраивали целые диалоги между Христом, адом, смертью и дьяволом, сочиняли монологи Пресвятой Богородицы. Только нужно соблюдать одно очень важное условие: все cочиненное должно соответствовать духу Евангелия и церковным догматам... Да, именно - все cочиненное не должно противоречить православному вероучению. С Божией помощью, нужно будет попробовать идею сию применить. Да вот хотя бы в "Братьях Карамазовых". Встроить бы туда такой сюжет. Ну, а чтобы цензура не протестовала против явления Христа в современной России, можно описать такое явление где-нибудь в Европе, скажем, в средние века. Обдумать надо. Вообще, многого я жду от этого романа. Это ведь первая вещь в большой эпопее будет. А цель-то всей эпопеи - показать, что Церковь Христова есть единственный всецело положительный общественный идеал, а для русского общества в особенности; и еще показать,... что Христос жив. Успеть бы".
* * *
На сей раз Архипыч проснулся сам. Спал он недолго, часы показывали семь.
"Пора вставать, - подумал старик. - Эх, Федор Михайлович, Федор Михайлович, зря ты волновался. Создали, всё создали... Ты и сам кое-что успел сделать, хотя видно не всё, что задумал. А уж после тебя образ русского Христа как хорошо Нестеров выписал. А недавно и этот еще прозорливец... Как его? Ну, который кино снял про Андрея Рублева. Да... У него там нестеровский Христос ожил и сошел к людям, и по Руси пошел, и получилось прямо по Тютчеву:
Эти бедные селенья,
эта скудная природа -
край родной долготерпенья,
край ты русского народа...
Удрученный ношей Крестной,
всю тебя, земля родная,
в рабском виде Царь Небесный
исходил, благословляя.
