- А что получится?.. Как я жить-то буду?

       - Тебя как мама зовет?

       - Меня? - Василиса смутилась. - Васильком.

       - Красиво. Василек, - с родственной нежностью продолжал Влас, - ты все о земном заботишься. Как будет? Как буду жить? Где? А ты вдумайся в то, что я тебе говорю: все возможно верующему! Что будет и как будет, мы не знаем, да это и не важно. Может быть, будет все не так, как мы предполагаем. Но как бы оно ни было - все будет хорошо. Потому что Христос не обманывает, потому что с Ним плохо не бывает, потому что...

       В дверь постучали. Василиса стрелою взвилась с кровати, размазала по щекам слезы и, подбежав к двери, крикнула:

       - Что нужно?

       - Пятнадцать минут осталось. Ты там поэта совсем небось уездила, Васька... - раздался за дверью голос мамаши, явно уже бывшей навеселе.

       - Понятно! - крикнула в ответ Василиса, и, отойдя от двери на цыпочках, прошептала Власу:

       - Слышал, кто я? Васька! И никуда мне отсюда не деться.

       - Подожди, Василиса, ну как не деться? Ты же не рабыня?

       - Не рабыня, а паспорт мой у мамаши. Убегу домой, найдут, изобьют и вернут. Только не побегу я домой. Мне мать жалко. Она этих сцен не перенесет. А тех, кто раз убегал, потом чуть ли не под замком держат и денег не дают... Мне хоть какие-то копейки перепадают. Я их родителям отсылаю, анонимно. Они и не догадываются, от кого.

       - А где у тебя родители живут?

       - В Иркутске.

       - Ничего себе. Как же ты сюда попала?

       - Приехала в Москву в институт поступать. Мать отговаривала. А я настояла и уехала. А когда не поступила, стыдно было домой возвращаться. Думала, попробую в Москве в люди выбиться. Матери соврала, что в институт поступила, и до сих пор вру... Думаешь, легко постоянно жить в этой лжи? Но Москва слезам не верит! Вот и попала сюда. Когда еще девчонкой была, романов начиталась про куртизанок, наложниц и гейш там всяких. Решила рискнуть, красивой жизни попробовать. Втайне, конечно, мечтала, что волшебного принца встречу... Только от этой волшебной красоты меня теперь тошнит. Ну все, уходи... А то сейчас мамаша с Батоном придет деньги требовать.

       - С каким батоном?

       - Это кличка такая - "Батон". Вышибала. Здоровый мужлан. Он на кухне коньячок потягивает. У него-то пистолет настоящий, не то что у меня ножик.

       - Батон говоришь... - Влас задумался. - Ладно. Я завтра опять приду. У вас тут это... распорядок дня какой?

       - Мамаша у нас добренькая, больше одного клиента в день принимать не заставляет, чтобы мы форму не теряли. Так что на сегодня я благодаря тебе отстрелялась. А тебе, Влас, спасибо большое за доброту и за очень красивую сказку. А в Бога я и так верю. Крещенная... Ты, наверное, не догадываешься, а я ведь, дура, чуть тебя не убила, когда ты вошел!

       - Я Гостя вначале тоже чуть не убил... Не бойся ничего, Василиса!

       Влас хотел было провести рукой по ее вороным волосам, но одернул руку.

       - Не бойся ничего, - твердо повторил он, обернувшись у двери, и вышел.

       В прихожей мамаша обхаживала нового посетителя, прибалта или финна, говорившего по-русски с характерным акцентом. Влас окликнул ее. Мамаша подошла.

       - Слышишь, мамаша, на завтра Василиса занята. Я опять приду.

       - Какой бойкий мальчик, - одобряюще покачала головой мамаша. - Без базара, она твоя. Приходи, поэт. 

       Придя домой, Влас обнял мать, чмокнул ее в щеку и быстро прошел в свою комнату. Поплотнее прикрыв дверь, он позвонил Владу на мобильный.

       - Алло, слушаю! - раздался зычный голос Влада. По фону было похоже, что он находится на какой-то бирже или вокзале.

       - Влад, это я. Влад, мне деньги нужны.

       - Ты что ль, Влас?

       - Я. Слышишь, что говорю? Большие деньги и быстро!

       - Круто заворачиваешь! Но я рад. Может, и правда к полноценной жизни вернешься. Сколько нужно и когда?

       - Тысяч пять зеленых... Завтра.

       Влад присвистнул:

       - Ну ты, братан, даешь! Это нереально. Я же пока еще не Березовский. А что за дело-то? Деньги вернутся?

       - Дело очень простое. Мне сестру нужно спасти.

       - Какую сестру? У тебя вроде сестры не было, - насторожился Влад.

       - Была. Ее Надеждой звали. Она очень мне помогла: Богу за меня в церкви молилась, хотя я ее перед этим чуть не прикончил. Это мне Сам Гость рассказал. А теперь время пришло долг отдавать, и вот мне другой сестре помочь нужно, спасти ее.

       - Влас, или говори нормально, а не загадки загадывай, или...

       - Ладно. Тебе пока трудно понять. Ну девчонку мне у сутенеров выкупить нужно. Понял?

       - Так бы сразу и сказал, - облегченно вздохнул Влад. - А то я уж испугался, думал, у тебя окончательно на мистике крыша съехала... Девочка из наших старых знакомых?

       - Нет, не из старых.

       - Значит уже познакомиться успел?! Одобряем-с. Твою проблему уразумел. Значит денежки в одну сторону пойдут? Или что... она задним числом отработает что ли?

       - Ничего она не отработает. Она завязать хочет. Я, если смогу, со временем деньги верну.

       - Ой, Влас, какие мы порядочные. Причем тут "верну"? Ты меня что ли не выручал? Я, конечно, не Березовский, но если друг влюбился и "если женщина просит...", - затянул Влад.

       - Поможешь? - оборвал его Влас.

       - Дня через два, не раньше. А сейчас дуй ко мне. Я в офисе. Адрес на визитке. Возьмешь денег на мелкие расходы.

       - Спаси Господи...

       - Опять начинаешь?

       - Жди. Еду.

       На улице стемнело. Москва залилась огнями ночных фонарей и реклам. Из-за этой иллюминации казалось, что звезды над городом кто-то выключил. Они словно исчезли. Было морозно, но не ветрено. Влас в зимней куртке нараспашку, бежал переулками к метро. В голове стучало: "Господи, неужели Ты сотворишь чудо? Неужели удастся? Господи...". Он старался успокоиться и читать привычную ему Иисусову молитву, но это плохо получалось. Все существо Власа было устремлено сейчас на то, чтобы спасти Василису, спасти сестру. 

       * Неведомый Бог познается блаженным неведением, познается безумными Христа ради.

       * Многие Божественные истины являются для нас тайной в этом веке. А потому, хотя стремление к ясности - естественное требование человеческого разума, но разуму необходимо смирить себя перед Божественной тайной, которая в веке грядущем предстанет верующим во всей своей вышеестественной красе. Требование уже сейчас полнейшей ясности является отрицанием веры, которая, по Апостолу, есть уверенность в невидимом.

       * Трудный вопрос: "Что имел в виду Достоевский, когда утверждал, что если бы ему предложили выбор между Христом и истиной, то он все же предпочел бы быть со Христом, нежели с истиной без Христа?".

       Ответ прост: Достоевский глубоко прочувствовал, что истина без Христа перестает быть истиной, даже если внешне не претерпевает перемен. Истина без Христа - это уже лжеистина и лжехристианство, и с такой "истиной" он не желал быть. Только Христос - Живая Истина.

       * Вопрос старцу и его ответ:

       - Много на земле так называемых маленьких правд. Как же узнать, кто прав, кому верить, кто утверждает правду Божию?

       - Кто свят, тот и прав.

       * Истинно-христианское богословие всегда, так или иначе, учит покаянию. Если современное богословие не учит покаянию, то это значит, что оно учит гордыне, то есть является, по сути, антихристианским богословием.

       * Есть такая форма пустословия - "современное богословие".