- Катя, объясни. Не плачь. Где Василиса? - умолял Влас, догадавшись, что случилось что-то ужасное.

       Вытирая платком потекший макияж и всхлипывая, мамаша пролепетала:

       - Она отравилась... насмерть.

       После этих слов Влас увидел, что мамаша едет куда-то вниз, а к нему стремительно приближается небо, как будто он сильно раскачался на качелях. Потом Влас почувствовал тупую боль в затылке, и наступила ночь. Он потерял сознание.

       Когда Влас открыл глаза, то увидел испуганное лицо мамаши и сиротливо-голые верхушки тополей на фоне неизменно ясного глубокого неба. Сделав усилие, он поднялся, отряхнул снег, пошатываясь дошел до скамейки и сел. Мамаша сопровождала его.

       - Кать, Василиса из-за меня отравилась? - жалобно спросил Влас.

       Мамаша утерла слезу:

       - Не из-за меня же. У меня она жила припеваючи. Я ее в обиду не давала. Баловала ее. Тут появился ты, и жизнь ее спокойная кончилась. Наглоталась таблеток и тю-тю.

       - Так... А что же у нее вчера вечером с посетителем твоим именитым было?

       - Что было? Да ничего не было. Не приехал он! Не смог. Дела срочные, какое-то заседание. Кажется в Думе.

       - Как не приехал?! - Влас поднялся со скамейки. - А что же ты меня вчера не пустила?

       - А что же ты меня не пустила? - передразнила мамаша. - А что же ты не перезвонил, если так в нее втюрился? Перезвонил бы и приехал спокойненько. А девушка ждала. Извелась вся. В голову себе наверняка всякой чуши понабила, что ты ее разлюбил к черту, ну и того... - мамаша тыкнула пальцем в небо.

       - Бред! Этого не может быть. Глупость! Какая несусветная глупость. Да нет, ну как это?

       - Вот так! А если сомневаешься, можешь навестить твою спящую красавицу в морге. Бедная она, бедная...

       Мамаша с видом человека, исполнившего печальный долг, достала сигарету и закурила.

       - Такая вот "Шанель номер пять" получилась, - скорбно сказала она, выпустив в небо сизую струю дыма. - Ну, я ушла, поэт. Без валидола обойдешься?.. Долго-то нюни не распускай. Хорошая была девчонка Василиска, но ничего не поделаешь, жизнь продолжается. Заезжай как-нибудь, ма-а-альчик, - мамаша кокетливо передернула плечами и двинулась к подъезду.

       Влас долго смотрел на черную дыру дверного проема, в котором скрылась мамаша. Потом, очнувшись, поплелся к метро.

       По дороге домой Влас пытался осмыслить происшедшее. Разум и сердце были пленены глухой тоской и надсадно ныли, словно их медленно распиливали пилой. "Как мне пережить все это, Господи? - мысленно вопрошал Влас. - Как понять? Милая моя, дорогая сестра, славный ты мой Василек, как же ты могла? Зачем? Разве о такой свободе я тебе говорил? Разве к такой решимости призывал? Это ли тишина Христова? Не поняла ты меня, не поняла, сестренка. Что же ты натворила? Что делать-то теперь? Как тебя отпевать? Как за тебя молиться? Бессмыслица. Глупость. Господи, прости меня за малодушие и маловерие, вразуми, почему Ты попустил такое? Почему!?".

       Придя домой, Влас удовлетворенно вздохнул, увидев, что матери еще нет. Она обязательно обратила бы внимание на его подавленное состояние, а ему сейчас было не до объяснений. Он позвонил Владу и без предисловий выпалил:

       - Василиса отравилась!

       - Ну, дела! - изумился Влад и подозрительно спросил: - Слушай, а не приснилось ли тебе все это? Ты меня прости, старичок, но, правда, странно. Ты где-то лазаешь-лазаешь, потом всякие невероятные истории рассказываешь, а как до дела доходит, то ничего и никого. То Князев твой испарился, то свидание с девочкой отменили, то она совсем исчезла. Что дальше будет? Может, ты меня разводишь, братишка?

       - Эх, Влад. Не веришь, значит?

       - Да верю, верю. Только согласись, странно все как-то выходит.

       - Странно, еще как странно, - печально согласился Влас.

       - Извини, Влас, не со зла я. Тебе и так сейчас тяжело. Извини.

       - Да ничего... Слушай, давай найдем ее, заберем тело. Похороним хоть по-человечески, отпевать, правда, нельзя...

       - Нельзя? Это еще почему?

       - Самоубийц не отпевают.

       - А чем они провинились?

       - Самоубийца - это убийца самого себя. Если простой убийца может еще покаяться до своей смерти, то самоубийца умирает в тот самый момент, когда совершает убийство. А после смерти покаяния нет... Грустно.

       - Так мы денег попу дадим. Пусть отпоет.

       - Ты не понимаешь, Влад. Причем тут деньги?

       - Хоккей. Сам разбирайся с церковными делами. В каком она морге?

       - Откуда я знаю? Нужно выяснить.

       - Ты хоть фамилию ее знаешь?

       - Нет.

       - Дело - дрянь. Постарайся фамилию узнать, а я пока по своим каналам поищу...

       - Спасибо, брат.

       В эту минуту дверной звонок в квартире Власа призывно затренькал.

       - Влад, давай. До завтра. В дверь звонят. Мама наверно пришла.

       - До завтра.

       Влас поспешил открыть дверь. Перед ним стояла девушка лет семнадцати. Черный плащ подчеркивал хрупкую стройность ее фигуры. На голову был накинут капюшон, из-под которого выбилась прядь русо-рыжих волос, словно колос переспелой пшеницы.

       Опешив при виде незваной гостьи, Влас смущенно сказал:

       - Здравствуйте. Вам кого?

       - Мне вас, - тоже смутившись, ответила девушка.

       - Вы, похоже, ошиблись. Я Влас Филимонов. А вам кого?

       - Я не ошиблась. Можно я войду на минутку, - все больше смущаясь пролепетала девушка и, оглянувшись, настороженно посмотрела в густой мрак подъезда.

       - Входите. 

       * Дорога к пустыне проходит не через пространство, которое легко преодолимо для усердствующего, а через время. Если ты встал на дорогу, ведущую к безмолвному жительству, то по совести испытай своего внутреннего человека и познаешь, далеко ли еще тебе до благословенной пустыни. Иди и не отчаивайся.

       * Если выйдешь из Египта и решишься идти через пустыню и если претерпишь ее скорби, то войдешь в землю обетованную. Разумей под Египтом мир сей, под пустыней - безмолвное жительство, а под землей обетованной - спасение души или святость. Итак, путь в землю обетованную лежит через пустыню. Иди же. Господь поведет тебя, если ты призовешь Его.

       * Многие из отцов-основоположников монашества начинали свой подвиг с того, что в юности уходили в пустыню. Таково было горение их сердец и сила их произволения подвизаться о Господе. А мы, иноки последних времен, если и перед смертью след пустыни увидим, то и за это должны благодарить Господа. Ибо Он воздаст равную плату пришедшим в седьмой час и в одиннадцатый.

       * Я заметил, что мне не хватает решимости идти в пустыню. Много раз я пытался убедить себя логически - и убеждал, но умозаключения не способны укрепить сердце. При отсутствии крепости духовной все доводы рассудка легко выдуваются ветром сомнений. Так я боролся сам с собой довольно долгое время, пока, наконец, ответ был найден. Ведь что подвигало отцов на уход в пустыню? Их души были исполнены (как бы наполнены до краев) желанием мироотречения, ради покаянного молитвенного уединения, ради собственного спасения, ради Господа. Вот этой-то духовной наполненности, этой решимости как раз и не хватало мне. Выход тут такой: не пытаться убеждать себя логически, а духовно укреплять себя. Но как? - Заимствуя дух от духа писаний и наставлений святых отцов, еще и еще усиливая свою молитву, все более сосредоточиваясь на Исходе. Исход из мира сего предстоит каждой душе. Монах (уединенник) исходит из мира, дабы приуготовить себя, с Божией помощью, к грядущему исходу души из тела, исходу из жизни временной в жизнь вечную. Помоги мне, Господи, всегда помнить об этом, укрепи слабое сердце мое, Господи.