По вечерам родители возили детей на гору в Парк Вулкана, чтобы посмотреть на закат. Небо переливалось радужными разводами, зелеными, малиновыми, бирюзовыми, красными и оранжевыми, пестрые завитки тянулись до самого горизонта, куда хватало глаз. Люди считали, что Бирмингем специально устраивает ради них шоу. Им не приходило в голову, что чудесные закаты — результат выброса в воздух токсичных отходов. А еще им в голову не приходило, что однажды центр Бирмингема, с его пышными дворцами-кинотеатрами, ресторанами и универмагами с красивыми сверкающими латунными дверями и серебряными эскалаторами, будет закрыт. Нет, такого они точно не представляли.

Мэгги едва тащилась в густом потоке машин и через добрых полчаса остановилась подкупить мясной нарезки в гастрономе для гурманов «Братья Контри», а потом пять дюжин разных пирожных в «Пекарне дикаря». Все говорят, что «Красная гора» устраивает лучшие дни открытых дверей в городе. Даже в 80-х, когда рынок кипел и трудно было добыть агентов для показа всех выставляемых домов, Хейзел всегда умудрялась зазвать огромную толпу и прибегала к разным уловкам. Например, печатала объявление: «Приходите познакомиться с Матильдой, самой старой курицей в мире» или «Вас ждет Генри, кот с четырнадцатью пальцами на лапах». Но сегодня они могли предложить только бесплатный ланч. Мэгги до сих пор было не по себе после услышанного в парикмахерской, но она сумела сосредоточиться на текущих делах. Надо бы намекнуть Бренде, хоть это и нелегкая задача. Пугать ее не хочется, но вместе с тем хорошо бы как-то подготовить, не раскрывая карт. Мэгги любила и Этель, но, наверное, из всех людей на свете ей больше всего будет не хватать Бренды.

Хейзел с самого начала определила Мэгги и Бренду работать в паре. У Мэгги был цепкий глаз, контакты и, конечно, обаяние, чтобы продавать дома, но бумажная работа была для нее мукой мученической. Лицензию агента недвижимости она получила только потому, что Хейзел входила в экзаменационную комиссию. Выпускные оценки у Мэгги были слабоваты, балл недотягивал до проходного, но Хейзел лишь скользнула взглядом по листку с отметками, оттолкнула в сторону и объявила: «Ладно, пойдет!» Бренда же, напротив, была мастером читать контракты, корпеть над цифрами, получать залоги и заключать сделки. Настоящее сокровище. Она одной из первых девушек Бирмингема поступила не на «Домоводство», а на «Экономику», да еще и починить могла что угодно. Вечно таскала в сумке молоток, гвозди, гаечный ключ, несколько разных отверток, рулетку, лампочки, удлинитель и большой фонарь. У Бренды было с собой все, что могло случайно понадобиться, включая всевозможные вкусняшки. Мэгги сказала, что парень, пытавшийся украсть у Бренды сумку на стоянке перед кафе-мороженым, все равно не смог бы ее поднять.

Если Бренда рядом, Мэгги спокойна. Да вот хотя бы в прошлом месяце: на день открытых дверей пришел гадкий с виду мужичонка, которому понравилась фотография Мэгги в объявлении, так Бренда взяла его за шкирку и вышвырнула. Не считая Хейзел, Бренда была самой толковой женщиной из всех знакомых Мэгги. Жаль бросать ее в трудный момент, но это все равно только вопрос времени. Кроме их конторы все прочие офисы агентства «Красная гора» позакрывались, да и его в любой момент могла купить более крупная компания. Например, компания Бебс Бингингтон, и Мэгги не желает быть тому свидетелем. Учитывая, какие чувства питает к ней Бебс, ее наверняка тут же уволят.

Разумеется, что говорить, надо было уходить сразу после смерти Хейзел, но тогда все члены Команды Хейзел поклялись, что останутся верными делу. А потом положение становилось все хуже и люди начали уходить. Теперь от прежней команды осталось только трое — Этель, Бренда и она сама. Мэгги узнала, что Бренда тоже скоро покинет торговлю недвижимостью, чтобы баллотироваться на пост мэра, но пока, слава богу, работает. Она единственная, кто все еще может ее рассмешить.

В прошлый День святого Патрика Бренда заявилась на работу, зеленая с ног до головы: платье зеленое, зеленые туфли, зеленый парик. Встала перед Мэгги, вытянула руку и спросила:

— Какого я цвета, как думаешь?

Мэгги поглядела на руку.

— Ну не знаю. Коричневая?

— Да знаю я, что коричневая! Но какого оттенка?

Мэгги снова взглянула.

— Ну, может, красновато-коричневого?

Бренду ответ удовлетворил.

— Так я и знала! Красновато-коричневая! Мама у меня была карамельного цвета, отец темно-коричневый, а я, значит, красноватого, так?

— По-моему, да.

— Хочу сдать тест на ДНК. У меня проявились веснушки, кто бы мог подумать! Вдруг где-нибудь в моем штабеле генеалогических дров затесался ирландец!

Бренда умела посмеяться над собой. Впрочем, этим качеством в той или иной мере должен был обладать всякий, кто работал на Хейзел. У Бренды и Хейзел было в этом смысле много общего. За свою жизнь Бренда побывала Цветной, Негритянкой, Черной, а сейчас еще и Афроамериканкой, и на эту тему они беспрестанно перешучивались. Хейзел влетала офис и спрашивала Бренду, как та себя чувствует, и Бренда отвечала: «Ну, вчера я чувствовала себя очень Черной, а сегодня — немного Цветной. А ты?» Хейзел, подумав, говорила: «Кажется, сегодня я чувствую себя скорее невысокого телосложения, чем сомнительного роста».

Бренда говорила новичкам, которых удивляли некоторые шутки Хейзел: «Может, ей не хватает политкорректности, зато она взяла на работу больше нацменьшинств, чем любая другая компания в городе».

Мэгги хотела намекнуть Бренде про «Гребешок», когда они будут расставлять тарелки, но та явилась в таком состоянии, что Мэгги не рискнула. Видимо, что-то стряслось с любимой сумкой Бренды — той самой, с двадцатью семью секретными отделениями, которую она заказала по каталогу «ТрэвелСмит», и, пока они раскладывали сыр и разносили вино, Бренда говорила об этом не умолкая.

— Я чуть не рыдала. Все внутри испорчено, пришлось просто выкинуть ее в мусор.

Мэгги не до конца разобралась в происшедшем и спросила, почему вообще в сумке оказалось полкило мороженого. Бренда скроила мину:

— Ой, лучше не спрашивай.

— Нет уж, рассказывай.

— Нет, не спрашивай.

— Ладно, не буду.

— Ладно, уговорила. — Бренда швырнула на тарелку гроздь винограда. — Это все Робби виновата!

— Робби? Почему?

— Потому что нарочно покупает летние сорта, чтобы меня подловить, вот почему! В общем, пришлось разыскивать такое же мороженое вместо того, что лежало в холодильнике, но, пока я бегала, Робби успела вернуться, и я положила его в сумку, и начисто забыла, и вспомнила только утром. Когда Робби встала, на полу красовалась громадная зеленая, склизкая лужа.

Мэгги уже приходилось слышать нечто в этом роде, только в последний раз это был целый кокосовый торт, спрятанный в бельевом шкафу, и Бренда винила муравьев в том, что ее застукали.

— Ох, господи. И что сказала Робби?

— Ай, ты же знаешь Робби. «Видать, это мороженое само запрыгнуло из холодильника тебе в сумку, когда ты отвернулась, верно?» — вот что она сказала.

— А ты что?

— А что я могла ответить? Короче, Сесилу я не забыла позвонить. Так что у нас два билета на дервишей. Прости, что опоздала, пришлось все вынимать из сумки и перемывать. Чековой книжке кранты, но хватит обо мне. Ты-то что вчера вечером поделывала?

Мэгги собралась ответить, но вошел парень из агентства «Инграм», и работа закипела.

Слава богу, пришло много агентов, включая Бебс Бингингтон, та пробежалась по комнатам и, уходя, как всегда, не удержалась от едкого замечания: «Это, конечно, не Маунтейн-Брук». К сожалению, она была права. С тех пор как рынок упал, Бренда и Мэгги были рады звонку владельцев даже средненьких домов в той части города, с которой прежде не стали бы связываться. Войдя в дом, они сразу поняли, что трудно будет представить его в выгодном свете. Домохозяйка («Зовите меня просто Вельма») коллекционировала так называемые «предметы искусства из сосновых шишек». Взгляд повсюду натыкался на сотни шишек: шишки с пластмассовыми глазками, шишки в костюме Санта-Клауса, шишки в вечернем платье Скарлет О'Хара, шишки-младенцы в подгузниках или крошечных колыбельках… «У меня еще сотни таких в спальне и в гараже!» — с радостной улыбкой доложила хозяйка.