– Знаешь, тебе повезло больше, чем Сусанину.

– Это почему? – не понял Ефрем.

– Сусанина поляки убили. А ты вон живой.

– Да ну, Сусанин, – недовольно поморщился Жигулин. – Это когда было! Да и вообще, сказки все это. Вы б еще татарское иго вспомнили. Я ж вам про настоящую жизнь рассказываю! Вот кончится война, непременно закончу учебу, а потом книгу напишу! «Война глазами партизана», ничего название, да? Или вот еще хорошее – «Суровые мстители». Правда, здорово?

– Чего уж мелочиться, – сказал Теркин. – Назови книжку «Меня боялся сам Гитлер». И чтоб обязательно с портретом автора на обложке.

– Да ну, – порозовел Жигулин, – нескромно как-то...

Некоторое время он молчал, пытаясь понять, не смеются ли над ним гости, но поскольку Теркин и Гумилев не стали развивать тему, наслаждаясь долгожданной тишиной, ни к какому определенному выводу так и не пришел.

– А сильно фрицы Москву-то разбомбили? – спросил Ефрем минуты через две. Видимо, молчать дольше он был физически не способен.

– А ты сам-то в Москве бывал? – вопросом на вопрос ответил Теркин.

– Сеструха у меня три года назад ездила. Красотища, говорит, невероятная. Вот я и интересуюсь – осталось от той красоты чего или немец, тварюга, все подчистую разнес?

– Осталось, осталось, – буркнул Гумилев. – Москва и не такое переживала.

– А вы прям из самой столицы? – не унимался Жигулин. – На самолете прилетели, да?

– На самокате прикатили, – потерял терпение Теркин. – Слушай, боец, ты помолчал бы хоть десять минут, а?

– Ладно, – Ефрем обиженно скривил рот. – Могу и помолчать, я не гордый...

К Пружанам вышли к вечеру. Село было большое, домов на двести. Ефрем провел гостей укромной тропкой, петлявшей по краю тенистой дубравы и выходившей к глубокому оврагу, отделявшему село от леса. По дну оврага стлался жемчужный туман.

– Вам лучше тут пока посидеть, – сказал он, подводя Гумилева и Теркина к сплетенному из ветвей орешника подобию грота. – Я пока с кузнецом переговорю. А то он мужик недоверчивый, может вас и на порог не пустить.

– С каким кузнецом? – не понял Гумилев. Жигулин посмотрел на него, слегка оттопырив нижнюю губу.

– А командир вам не говорил? Антон Алексеич раньше на кузне работал. А как ногу потерял, механиком заделался. Если вам починить надо что – ну, там, машина у вас, к примеру, или, может, мотоцикл – он вам все в лучшем виде сделает. Не нужно, нет? А то я договорюсь...

– Ты давай договорись, чтобы он нас как родных принял, – сказал Теркин. – И побыстрее – одна нога здесь, другая там. Нам еще обратно возвращаться.

Когда Ефрем исчез в густых зарослях, Василий покачал головой и вздохнул.

– И бывают же такие балаболы! Я и сам погуторить люблю, но меру знаю. Скажи, Николаич – я ж не такое трепло, как этот? – он махнул рукой в сторону оврага.

Гумилев хмыкнул.

– Вася, по сравнению с ним ты просто монах-молчальник.

Некоторое время они просто сидели, глядя на тонущее в сиреневых сумерках село. Потом Теркин закинул руки за голову и лег на спину.

– Хорошо-то как, – проговорил он мечтательно. – Жить бы и жить на свете, радоваться...

– Странно слышать от тебя такие речи, Василий, – сказал Гумилев, – ты ж у нас заговоренный. Всех нас еще переживешь.

Теркин ответил не сразу, а когда ответил, голос его был непривычно серьезен.

– Этого, Николаич, никто знать не может.

– Ты про неуязвимость свою? Да брось. Это же дар, а дар он на всю жизнь, а не на время. Вот, к примеру взять... да хотя бы Сашку. Думаешь, у него гипнотические способности тоже не навсегда? Не бывает так!

– Это другое, – возразил Теркин. – Сашка в своем деле может хорошо сработать, а может промашку дать. Ну, все ж люди, правильно? Только его промашка – это дело поправимое, а моя... – он помолчал. – Да ладно, что об этом говорить! Мне вот, Николаич, другое интересно – по какой причине тебя к нам в группу взяли? Способностей у тебя особых вроде нет, а Жорка над тобой чуть ли не больше всех трясется.

– Скажешь тоже, – фыркнул Лев. – Он меня, по-моему, считает самым бестолковым.

– Со стороны видней, Николаич. Бережет тебя Жора, а почему – не понимаю. Нет, то, что мужик ты хороший, я не спорю. Просто странно. Как будто нужен ты ему для чего-то, а для чего – никто, кроме Жоры, не знает.

Гумилев покачал головой.

– Я-то уж точно не знаю.

Больше они не разговаривали – лежали, глядя в быстро темнеющее небо.

Минут через двадцать в овраге послышались тихие шаги. Теркин сел, снял с плеча автомат и направил на тропинку.

– Все в порядке, – из-за кустов показалась бабья физиономия Ефрема Жигулина. – Ждет вас кузнец. Идемте, только осторожно – немцы в селе.

Антон Крюков оказался мужиком крепким, как и положено кузнецу. Высокий, широкоплечий, он даже на костылях и без одной ноги производил впечатление человека, с которым лучше не ссориться.

– Значит, вот что я вам скажу, – он пододвинул к себе стакан черного, как смола, чая и пальцами покрошил туда кусок рафинада. – Тарас Иваныч был настоящий командир, от бога, такой боец, что второго такого вы отсюда до Киева не найдете. Но и у него ту клятую ставку потрясти не получилось. Да и не знали мы точно, что там ставка.

Сделал большой глоток и шумно выдохнул.

– Вы, мужики, на чай налегайте, он силы дает. А спиртного дома не держу, извиняйте.

– Да мы сюда вроде как не пьянствовать пришли, – сказал Теркин. – Ты, Антон Алексеич, где ногу-то потерял?

– Как прижали нас к речке, как пошли из минометов гвоздить – вот и потерял. А дальше реки все равно не продвинуться было. По ней катера с пулеметами ходят, а сразу за рекой – колючая проволока. Получается как между молотом и наковальней.

– Выходит, зря товарищ Петренко людей туда повел?

Кузнец сморщился.

– Ну, что значит – зря, не зря. Ему особист из Москвы приказ передал – он и повел.

– Что за особист? – спросил Гумилев. Въедливая манера Шибанова вникать в каждую деталь оказалась заразной.

– Был тут один... майор Кошкин. Тоже все интересовался, что за объект в Стрижавке строят.

– А с ним что случилось?

– Да сгинул в том же бою... Наши тогда почти все полегли. Мне, можно считать, повезло.

– Повезло, конечно, – поддакнул сидевший с краю Жигулин. – Мы в лесу в землянках спим, а ты в доме у бабы своей под боком!

– Дурак ты, – зло оборвал его Крюков. – Я за то, чтобы в отряде воевать, полжизни б отдал. Только что за боец из меня без ноги... А здесь – погано, фрицам кланяйся, полицаям кланяйся, старосте, бесу хитрому, улыбайся. Иной раз думаешь – взять автомат, да всех крыс этих черных в распыл пустить. Самого убьют, конечно, но хоть напоследок повеселиться...

– Антон Алексеевич, – сказал Гумилев, – живой вы куда больше пользы принесете. Расскажите, пожалуйста, максимально подробно о ваших попытках проникнуть в ставку. Вот карта – если сможете нарисовать, куда и как вы шли, будет просто замечательно.

– Не пройти вам туда, – покачал головой Крюков. – Охрана там зверская. Я уж потом, после того, как Тарас Иваныч погиб, сам думал – как да что. Ничего так и не придумал. Со всех сторон – колючка, патрули, два кольца оцепления. Здесь и здесь – он ткнул пальцем в карту – танковые соединения, по два взвода. Легкой бронетехники вообще не счесть. Еще танковая рота стоит здесь, у аэродрома. Шоссе Стрижавка – Винница охраняется круглосуточно, там блокпосты стоят через каждые пять километров.

– А если здесь попробовать? – Теркин показал, где. – Тут покинутая деревня, немцев вроде нет.

– Это Бондари, – усмехнулся Крюков. – Мы там пятнадцать эсэсовцев положили, с тех пор они наблюдательный пункт оттуда убрали. Через Бондари пройти можно, но вот тут, у Коло-Михайливки, у немцев сосредоточены большие силы. Как раз здесь-то немецкие танки нас и встретили.

– Но вы напролом шли, а если попробовать тихой сапой?

– Попробовать-то не фокус. А вот пройти через это мелкое сито – тут, ребята, надо невидимками быть.