Пока на фронте относительно спокойно. Вечерами мы читаем, пишем письма или играем в карты. В черном беззвездном небе время от времени пролетают одиночные невидимые самолеты, гул которых долго слышится в тишине ночи. Это ночные бомбардировщики или самолеты, выполняющие специальные задания.

Русские летчицы, или «ночные колдуньи», как их называют немцы, вылетают на задания каждый вечер и постоянно напоминают о себе. Подполковник Бершанская, тридцатилетняя женщина, командует полком этих прелестных «колдуний», которые летают на легких бомбардировщиках, предназначенных для действий ночью. В Севастополе, Минске, Варшаве, Гданьске — повсюду, где бы они ни появлялись, их отвага вызывала восхищение всех летчиков-мужчин.

Французы, как известно, любят шутку и прекрасный пол. Когда я хочу подразнить капитана Матраса, я прошу его разрешения обратиться к начальству с рапортом о назначении меня механиком в полк «ночных колдуний». Но однажды после этой шутки, ставшей почти классической, он спокойно отвечает:

— Оставьте меня в покое, барон. Завтра вам уже будет не до «колдуний». Приказано быть в полной боевой готовности, и мне думается, будет жарко.

Альбер подходит к Бертрану и Марши, которые, мурлыча под нос незатейливую мелодию, приводят себя в порядок. Они чувствуют себя на седьмом небе. Командир полка Пуйяд поручил им сопровождать самолет, который летит в Москву.

— Было бы для чего так наряжаться, — ехидничает Альбер. — Двадцать четыре часа в Москве, конечно, не так уж плохо, я согласен. Но нужно суметь их использовать, а, по-моему, с такими рожами, как ваши, вряд ли добьешься многого…

Но сейчас даже насмешки Альбера не могут испортить хорошее настроение Бертрана.

— Отвались от меня, Бебе! Старый вояка чувствует себя везде как дома… А потом, мой русский язык… Не правда ли, Марши?

— Конечно, — отвечает Марши. — Они просто умирают от зависти.

— Что они болтают? Кто может помешать нам отлично провести время в Москве? Вперед, Марши!

И на глазах у всего изнывающего от зависти полка Бертран и Марши улетают в Москву.

Само собой разумеется, в Москве они не сделали ничего предосудительного и очень мирно спали одни в гостинице «Савой».

…По всему было видно, что серьезные события не заставят себя ждать.

В состоянии полной боевой готовности, посменно сидя в самолетах, готовые вылететь через пятнадцать секунд после сигнальной ракеты, мы ожидаем своего часа. Чтобы скоротать время, делимся воспоминаниями о прошлом. Вдруг, в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь, в небо взлетает зеленая ракета. Немедленно включаешь зажигание, стартер, и со скоростью свыше 400 километров в час мы взвиваемся под облака, которые золотят свое рыхлое брюшко под солнечными лучами.

Быстро забираемся в небо над Дубровкой. В наушниках голос с земли: «Алло! Внимание, раяки! Высота — 4000 метров… Направление — квадрат 37-Б, замечена группа вражеских самолетов…»

«Вас поняли… Вас поняли…» — следует ответ.

Радио замолкает. Начинается преследование вслепую какого-то невидимого врага в какой-то географической точке.

Через некоторое время в наушниках снова слышится потрескивание, и я едва различаю: «Алло! Раяки! Следуйте в квадрат 38-А, высота — 5000 метров».

Мы преследуем привидение, которое ускользает от нас. От напряжения болит шея и вылезают на лоб глаза. Всем кажется, что вражеский самолет нужно искать выше, всегда значительно выше своего самолета. Надета кислородная маска, включен компрессор, а мы лезем все выше. Ага! Наконец!.. Вот он, Юнкерс-88, разведчик, его сразу различишь по длинному белому следу конденсированных паров, который отрывается от фюзеляжа и концов крыльев. Эти три длинные белые полосы могут стать причиной его гибели.

Слишком поздно… Пикируя, бомбардировщик уходит на запад. Перехват даже на полной скорости не удается. Сегодня «юнкерс» доставит полученные сведения и фотоснимки, завтра он, возможно, будет менее удачлив.

15 июня, под вечер, из штаба дивизии сообщили, что полковник Голубов, командир 18-го гвардейского полка, вместе с которым мы продвигаемся вперед уже несколько месяцев, в воздушном бою днем сбил два самолета противника — одного Мессершмитта-109 и одного Юнкерса-88. Стало также известно, что летчик с подбитого «мессера» спасся, выпрыгнув с парашютом, и пытается добраться до своих. На огромной равнине, которая тянется от Дубровки до линии фронта, не легко укрыться, и очень скоро переодетый в гражданское платье немец был обнаружен.

На земле чертовски начинает попахивать наступлением. Ходят слухи, что 600 истребителей, 400 штурмовиков и бомбардировщиков прибыли на соседние с нами аэродромы и готовы вступить в действие по первому сигналу. По дорогам взад и вперед непрерывно движутся колонны танков, артиллерия, пехота. Миллион русских против миллиона немцев, тысячи танков и тысячи самолетов с той и другой стороны. Предстоят кровопролитные бои.

Мы все время наготове. Но в противоположность другим вечерам сегодня с приходом ночи наступила необычная полная тишина. Ни осветительных ракет, ни «ночных колдуний». Даже артиллерия замолкла. Сон не идет ко мне. Я думаю обо всех этих людях, которые сейчас молчаливо готовятся к штурму.

Зарождается новый день. Вдали на горизонте бледнеет полоска неба. Я вижу, как все отчетливее выступают знакомые предметы, и вдруг, ровно в 6 часов утра, начинается светопреставление. По всей линии фронта, от Витебска до Орши, заговорили тысячи орудий. Невозможно подобрать слова, чтобы описать огненную завесу, поднявшуюся от земли до неба, чтобы дать понять, какой дикий грохот объял вселенную, подавив мгновенно все другие звуки. Мы не слышим друг друга. И когда все же хотим что-то сказать, наши голоса кажутся тонкими и смешными… Возникает ощущение подавленности и полной беспомощности перед этой войной, ее безмерной мощью, превратившей государства в тысячи гигантских заводов, извергающих потоки расплавленного чугуна и стали.

Но больше нет времени удивляться этому миру, конец которого наука, кажется, стремится приблизить. В действие вступает советская авиация. Со страшным гулом, группами по пятьдесят самолетов, проносятся бомбардировщики Пе-2, сопровождаемые истребителями. В тучах дыма, разделяющих землю и небо, кружатся, скользят тысячи самолетов, словно в каком-то волшебном балете.

Соваж хватает меня за руку и кричит:

— Гляди, барон, вон того подбили!..

Один бомбардировщик Пе-2 действительно откалывается от уже несколько нарушенного строя. Самолет пикирует. Его хвост дымится. Он спускается все ниже и ниже.

— Ну, чего они ждут?.. Почему не прыгают?.. — стараемся перекричать мы оглушительный рев моторов.

Пилот, наверное, ранен. Или, может быть, он хочет во что бы то ни стало спасти машину. Кто-то вскрикнул. Один парашют только что раскрылся, за ним — другой…

— Но где же третий?..

Третьего не видно. Бомбардировщик с ревом отвесно падает вниз и врезается в землю. Столб огня взметнулся над верхушками деревьев. Советский летчик погиб…

Немного погодя в воздухе взрывается еще один самолет, затем проходят несколько штурмовиков с зияющими пробоинами в фюзеляжах. Как они только держатся в воздухе?

— О, они настоящие смельчаки, — говорит дрожащим от волнения голосом Альбер.

Мы горим желанием быть среди них. Нас лихорадит от нетерпения. Мы взываем к Пуйяду и Дельфино:

— Ну, а мы?.. Ведь не на праздник же мы приехали?..

Пуйяд пожимает плечами.

— Не беспокойтесь, драки хватит на всех, и даже с избытком. Немецкие истребители еще не появились. Они ждут, когда закончится эта мясорубка, чтобы напасть самим. Вот тогда и наступит наш черед…

Наступление продолжается. Словно обессиленная от гигантского напряжения, молчит артиллерия, но на землю, превращенную в пылающий костер, вступили танки. Они достигли основного узла сопротивления немецких позиций. Гусеницами и огнем своих орудий второй эшелон танков разрушает последние укрепления, где противник еще продолжает сопротивляться. Витебск обойден и взят в кольцо. Орша взята! Русские по-прежнему продвигаются вперед.