Краткие приветствия. Рукопожатия. Нам предоставлена гостиница «Савой» — одна из гостиниц для иностранцев. Можно доехать автомашиной или метро. Я предпочитаю метро. Ведь о нем столько говорили! Мне не терпится сравнить его с нашим, парижским.

Зрелище совершенно необычайное! Какие станции! Белый, красный и розовый мрамор и порфир. Все кругом горит, сверкает, переливается, а спешащая толпа безразлична к этой красоте, которую она видит ежедневно.

Так нас встречает Москва.

Соваж, Марши и я получаем в «Савойе» общий номер. Гостиница шикарная. В комнатах очень тепло. К нам снова возвращается уверенность в своих силах. Звонит телефон:

— Давай, Марши, отвечай. — обращаюсь я к товарищу.

— А что говорить?

— Назови хотя бы номер комнаты…

— Какой?

— 17-й.

— Но как это произнести по-русски?

— Сем-над-цать…

— Сем-над-цать, — говорит в трубку Марши.

Из трубки доносится молодой, приятный женский голос, выговаривающий какие-то непонятные фразы, Марши начинает выписывать ногой круги. Он несколько раз повторяет: «Сем-над-цать», придавая своему голосу самые убедительные интонации. Через десять минут раздается стук в дверь. Мы спешим открыть. Входят две очаровательные русские девушки, улыбающиеся, жизнерадостные, ненапудренные и довольно скромно одетые, Мы не можем подыскать нужных слов, даже прибегая к помощи нашего «словаря». Все настолько неожиданно. Девушки заразительно смеются и с трудом дают нам понять, что они — наши гиды и что им поручено познакомить нас с Москвой.

— Пойдемте в Парк культуры, — предлагают они тут же.

Это, наверное, классический маршрут, напоминающий парижский треугольник: Эйфелева башня — Триумфальная арка — музей Гревэна.

Парк культуры немного напоминает и Гайд-парк и Булонский лес. Он тянется вдоль берега Москвы-реки. Между деревьями выставлены военные трофеи: немецкие танки, пушки, самолеты, стрелковое вооружение, обмундирование.

В Парке культуры я познакомился с одной продавщицей пива. На следующий день она пригласила меня к себе. Меня интересовала только кружка пива, которое нелегко было найти в 1943 году, во-первых, и порция водки — во-вторых. Вот так я и очутился в первый раз в моей жизни в русской квартире. Но что удивительно даже сегодня — это, каким образом после выпитого пива и водки я сумел, не зная ни одного слова по-русски, не зная адреса, добраться с самой окраины Москвы до желанной гостиницы «Савой»!..

После осмотра Парка культуры нам предложили пойти в Большой театр и посмотреть восхитительный балет. Кругом зима, война, все живое и неживое, казалось, напряглось в нечеловеческом усилии, но в театре мы увидели покой и великодушие, очарование и свет, сверканье люстр, игру красок, красоту движений и поз — словом, картину того мира, который, казалось, навсегда отошел в прошлое.

Итак, в течение нескольких дней мы совершали прогулки по Москве, посетили музей Ленина, ходили в кино, на приемы в военной миссии, встречались с оставшимися в живых летчиками из «Нормандии», которые самыми простыми словами рассказывали нам о только что пережитой ими героической эпопее.

Комфорт, тепло, привольная жизнь — все это, казалось, никогда не кончится. Но вот однажды вечером мы услышали:

— Соваж, Марши, де Жоффр и все остальные, приготовьте свои чемоданы. В 19 часов поездом отправляемся в Тулу.

Мы встречаем это не без некоторого сожаления. Кончилась наша жизнь туристов. Какими веселыми и интересными были вечера, проведенные вместе с депутатом Марти, журналистом Шампенуа, писателем Эренбургом, де Сейном, де ля Пуапом, Сэн-Марсо, де Панжем, сбежавшим из Эль-Аламейна, и другими товарищами! Прощайте, московские друзья! Прощай, передышка, приют, привал на этом пути к смерти! Ведь мы приехали сюда не по билетам «Интуриста».

Нам понадобилось пять часов, чтобы попасть из Астрахани в Москву. Поездка же от Москвы до Тулы заняла двенадцать часов. Поезд почти не двигался. В вагоне, обогреваемом железной печкой, мы дремали на деревянных полках. Было холодно. На улице стоял, по крайней мере, 25-градусный мороз, а мы были в легких туфлях.

Тула. На перроне пустынного вокзала гуляет ледяной ветер. Выходим из вагона и начинаем приплясывать от холода. Наконец переводчик Эйхенбаум объявляет:

— Садимся в этот грузовик. В нескольких километрах отсюда аэродром, где нас разместят, там и обогреемся.

Славный человек этот Эйхенбаум! В прошлом механик по вооружению, он был переведен с Мадагаскара в Джибути по причинам «дисциплинарного порядка», то есть за симпатии к де Голлю. Оттуда он убежал на «Потезе», который пилотировал его друг, тоже механик. Самолет приземлился в Аддис-Абебе. Оттуда Эйхенбаум перебрался в Британское Сомали, затем в Южную Африку, потом в Англию, снова возвратился на Средний Восток и уже оттуда направился в Советский Союз. Отличное знание им русского и немецкого языков было для нас очень кстати. В течение двух лет он приходил па помощь каждому из нас, улаживал недоразумения, отводил все удары. Не было случая, чтобы он отказался помочь.

Карабкаемся по бортам в грузовик, открытый для всех ветров России, в котором дорогой буквально превращаемся в сосульки. Господи, какой холод! Какой чертовский холод! Наконец аэродром. Жестокие страдания окончены.

Нас встречает Альбер:

— Привет, ребята! Ну как, все еще прогуливаетесь? Как кто-то сказал, настоящее свадебное путешествие… Поистине медовый месяц!.. Прогуливаются, бездельничают, убивают время и, когда их не ждешь, все-таки прибывают. Привет! Очень рад. О чем говорят в Каире? Что творится в Алжире? Какие новости из Тегерана? Есть ли почта?

Подходит руанец Лефевр, уже имеющий на своем боевом счету десять сбитых вражеских самолетов, за ним Риссо, первыми словами которого были: «Эй, парни! Нет ли среди вас кого-нибудь из Марселя?»

А вот и де ля Пуап, которого в шутку зовут виконтом, весь он — сплошная улыбка.

Не успели мы поздороваться с первыми встречающими, как раздается громовое «хорошо». Это — Бертран, носящий прозвища «старый вояка» и «бургиньонец» — один из ранее прибывшего пополнения.

— Привет, друзья! Вы все еще живы? Как вам нравится: русский язык — и я!

Чертов Бертран! Он был не очень-то способен к языкам. За восемь месяцев он выучил только одно слово «хорошо». Но зато каким он был преданным другом!

Итак, контакт установлен. Нас приняли. Жизнь продолжается. Война тоже.

— Ну, друзья, теперь наш черед, — произнес я вслух то, о чем думал каждый.

Представьте себе пятьдесят парней с самыми различными характерами, самыми разнообразными — хорошими и плохими — качествами и привычками, людей, которые в течение шести месяцев отрезаны от мира в домике, занесенном снегом, — и вы получите представление о том, какова была наша жизнь в Туле с 25 декабря 1943 года по 25 мая 1944 года.

Из окон нашего маленького тесного жилища была видна необозримая белая равнина с редкими березовыми рощицами. На юге дымила трубами Тула с ее Домом Красной Армии, где есть клуб, ресторан, театр, бильярд и своя библиотека, предназначенная только для военнослужащих.

Под Тулой мы интенсивно занимались тренировочными полетами на истребителях. Все думали только об одном: «Скорее на фронт и затем — домой, если посчастливится вернуться». И старались перед боями как можно лучше провести время.

Как и следовало ожидать, приключения начались с первыми же полетами. Лорану и Риссо поручили перегнать два «яка» на завод в Москву. Риссо добирается благополучно, а Лоран из-за повреждения бензопровода садится с убранным шасси на снежное поле под Москвой. При посадке он сильно ударяется о приборную доску и теряет сознание. Его приводят в чувство и доставляют в московский госпиталь. Но Москва далеко от Тулы, где живет Рита, та самая, по которой тоскует сердце Лорана. Чуть окрепнув, он убегает из госпиталя к нам. Он был не в состоянии больше переносить разлуку со своей возлюбленной. В дальнейшем Рита стала мадам Лоран и по окончании войны уехала с мужем во Францию.