Роджер стоял наверху — возле двери, ведущей в лабораторию. Дом был погружен в тишину, лишь изредка нарушаемую криками ночных хищных птиц. Им вторили жалобные подвывания ветра.

Поднимаясь по лестнице, Ракоци взглянул на слугу.

— Ты встревожен, дружище?

Молчание Роджера было достаточно красноречивым.

— Не стоило так беспокоиться, — сказал Ракоци. Его черный, тонкой шерсти кунтуш был прорван на рукаве, другая прореха раздваивала полу чуть ли не до колена.

— Уже светает, — сказал Роджер, словно не замечая изъянов в одежде хозяина.

— Да, — раздраженно откликнулся Ракоци. — Я понимаю. Да. — Он прикоснулся к своим голландским часам, проверяя их целость, затем стащил с головы меховую шапку и сел прямо на площадку, потирая затылок. — Не вздумай читать мне нотации, я сам на них мастер. — Пламя масляной лампы осветило его левую бровь, часть щеки и резкую линию носа; другая половина лица оставалась в тени.

Роджер сел рядом, чтобы не глядеть на хозяина свысока.

— Я… удивлен.

— Как и я, — кивнул Ракоци. Он передвинулся, ибо угол балясины резал ему поясницу. — Сегодня… все было сложней.

— Чем всегда?

— Да. Она чуть было не проснулась. — Ракоци рассмеялся, хрипло и коротко. — Я… я забылся, когда в ней вспыхнула страсть. — Он досадливо тряхнул головой. — Мне следовало это предвидеть.

— Она вас видела? И может теперь опознать? — быстро спросил Роджер.

— Как? И где? Я для нее лишь порождение ночных грез. Кроме того, ей заказано выходить за порог: она ведь боярыня, ее удел — дом и молитва. — Ракоци смолк, и в лице его проступила усталость. — Но она могла испугаться и закричать, последствия чего были бы просто ужасны. Нрав бояр крут, они бы убили ее.

— Как и вас, — заметил холодно Роджер.

— За дело, по крайней мере, — спокойно заметил Ракоци. — По их, разумеется, представлениям. Но она пострадала бы без вины. Лишь за сны, дарящие толику утешения. — Он покачал головой. — Я вынужден был вновь ее усыпить, чтобы скрыться без риска.

— Без риска? — шевельнул бровью Роджер.

— Хм, — нахмурился Ракоци. — Ну, скажем, почти.

Последовала короткая пауза, потом Роджер сказал:

— Не следует ли нам переменить кое-что в нашем домоустройстве?

— Предполагается, что иноземцы не содержат наложниц, — возразил Ракоци. — Это слишком сильно попахивало бы обычаями Орды. Брак также для меня исключен, как ты понимаешь. Можно, правда, взять кого-нибудь в дом. Какую-нибудь мещанку на роль ключницы, способную оказать мне… помощь. Но русские набожны, и существует опасность, что о странностях в наших с ней отношениях вскоре прознает ее духовник.

— А разве ваши нынешние ночные скитания не опасны? — спросил с вызовом Роджер.

Ракоци встал, зябко подергивая плечами.

— Похоже, ты прав. — Он склонил голову и оглядел свой кунтуш. — Как думаешь, это можно заштопать?

— Я посмотрю, — сказал Роджер. — Сам. Вы ведь знаете, каковы наши слуги. — Он тоже встал. — Хотите выкупаться или ляжете спать?

— Выкупаюсь, — решительно бросил Ракоци, быстро шагая по коридору. — Грязь уже прямо сохнет на мне, а это не очень приятно. — Он, не глядя, через плечо швырнул Роджеру свою шапку. Тот, поспешая за господином, поймал ее на лету и невозмутимо заметил:

— Хорошо хоть она уцелела. Не то что одежда. Кстати, что с ней стряслось?

— Ничего. — Ракоци деланно улыбнулся. — Зацепился за какой-то карниз, когда уходил. Неудачный прыжок, а крыша там очень крутая.

— За один карниз? Рукавом и полой? — спросил с сомнением Роджер. — Прореха на локте кажется чересчур аккуратной.

— Словно там поработало лезвие — ты это хочешь сказать? — спросил Ракоци, останавливаясь.

Взгляды темных и синих глаз на какое-то время скрестились.

— Нечего на меня так смотреть, — не выдержал Ракоци. — Ночные грабители орудуют во всех городах. Один из таких любителей легкой поживы имел глупость наскочить на меня. — Он недовольно поморщился. — Его найдут позже. В реке. Живым. Но изрядно помятым.

— При нем был нож, — уточнил Роджер.

— Какой-то топор. — Ракоци мотнул головой, и на правой щеке его, на мгновение попавшей в свет лампы, обнаружился длинный порез. — С узким лезвием, насаженным на копейное древко. — Он притронулся пальцами к ране. — Ерунда, скоро все заживет.

— Разумеется, — отозвался Роджер. — Это и впрямь был грабитель?

— А кто же еще? — задал Ракоци встречный вопрос. Да и какая разница, хотел он добавить, но счел за лучшее промолчать, чтобы не нагнетать обстановку.

— Ладно, — кивнул Роджер. — Пусть будет так. Пойду прикажу согреть воду.

— Благодарю. — Глаза Ракоци потеплели. — Слушай, дружище, ну ладно, хватит. Каюсь, я попытался схитрить, но мне это не удалось. Ты, как всегда, оказался на высоте и разоблачил мои плутни.

— Это было нетрудно, — ответил сухо слуга, но лед в его синих глазах начал понемногу таять.

К тому времени, когда воду согрели, небо уже посветлело и приобрело бледно-серый оттенок, в просветах между облаками засверкали первые солнечные лучи. Челядь проснулась: двое поваров хлопотали на кухне, истопник ворошил в печи спящие угли, вздувая огонь; еще трое слуг расставляли в не до конца отделанных комнатах дома верстаки для рабочих, обещавшихся этим утром пораньше прийти.

Все были заняты, но Ракоци сознавал, что ни один его шаг не укроется от внимательных взоров, и потому облачился в широкий халат с капюшоном, для пущей верности перекрестившись на лик архангела Гавриила. В предбаннике, где никого более не было, он сбросил халат и остался нагим. Утренний свет, проникавший в тесное помещение сквозь узенькое оконце, падал на его впалый живот, изборожденный белыми шрамами — от подреберья до основания таза. Эти шрамы были следами жестокой расправы, учиненной над ним еще в прежней жизни. Все же остальные ранения, полученные им после, быстро затягивались, не оставляя о себе никаких видимых напоминаний.

Баня была не единственным помещением в доме, где ему удалось настелить под полами слой венгерской, а точнее трансильванской, земли, однако здесь он ощущал особенное успокоение, которое даровали не только целительная энергия родной почвы, но также пар, запахи мокрого дерева и ласкающее кожу тепло. Он погрузился в просторную дубовую кадку и, прежде чем опуститься на дощатое днище, дал воде покачать себя на плаву. Потом с тихим вздохом сел, привалившись спиной к клиновидной доске, выступающей над другими клепками этой охваченной обручами купальни, которая, конечно, и в роскоши и в размерах уступала бассейну его римской виллы, но все же прекрасно отвечала своему назначению. Постепенно боль в спине стихла, затем исчезла вообще.

Его спальня, небольшая и строгая, скорее походила на келью, кроватью в которой служил продолговатый сундук, заполненный тем же карпатским грунтом. Скинув халат, Ракоци повалился на жесткий матрас и натянул на себя тонкое однослойное одеяло. Вскоре его веки сомкнулись, а дыхание постепенно замедлилось.

Роджер вошел к хозяину после третьей церковной службы и какое-то время стоял, ожидая, когда его тихий оклик возвратит того из скитаний по пространству, лишенному света и сновидений.

Ракоци проснулся и мгновенно сел.

— Что Годунов? — спросил он, ища взглядом часы, потом вспомнил, что те лежат в соседней комнате на комоде.

— Обещался заехать, — сказал слуга, изучая лицо господина. — Похоже, вам уже лучше. — Он удовлетворенно кивнул. — Рана почти затянулась и выглядит как царапина.

— Прекрасно! — Ракоци встал с постели. — Исчезновение пустячной царапины никого не смутит. Полагаю, кунтуш пойдет на тряпки?

Роджер кивнул еще раз.

— Уже. Я его распорол. Рукава отданы резчикам для вощения досок, остальное ушло в собор Александра Невского. При нем есть детский приют, а в складках вашего кунтуша уйма ткани. Хватит, чтобы тепло одеть нескольких ребятишек.

Правильное решение, — одобрил Ракоци, облачаясь в тонкую итальянскую блузу с узким стоячим воротником. Он потер материю пальцами, наслаждаясь ее мягкостью. — Сколько таких рубашек у нас осталось?