Внутри собора было тесно и дымно. Вдоль стен его, сплошь увешанных иконами, сновали священники. Они, помахивая кадилами, благословляли собравшийся люд. Миряне кланялись и крестились, порой задевая друг друга локтями. Все стояли, ибо в храме не имелось скамеек. Сидеть пред оком Господним в православной Руси почиталось кощунством.

Толпа в мгновение ока расступилась перед царем, и тот прошествовал к своему месту. Патриарх звучным речитативом завел литургию, ему вторил хор. Служба была долгой, но Иван отстоял ее на удивление смирно. Он зарыдал лишь единожды, когда началось восславление девы Марии.

Борис Годунов все это время держался возле царя.

— Иноземцев уже доставили, батюшка, — сказал он, когда все закончилось. — Они ожидают тебя в Грановитой палате. Позволь известить их, что ты направляешься туда.

— Пусть ждут, — отрезал Иван. — Мы тут не прохлаждаемся, а возносим восхваления Господу. Пусть терпят, раз не желают с нами молиться. — Насупившись, он умолк.

— Иезуитам подобное не дозволено, — рискнул напомнить Борис. — Вероучением, что они исповедуют.

Иван метнул в него гневный взгляд.

— Значит, это вероучение ложно. Мы никому не возбраняем посещать наши храмы, и тот, кто отвергает эту возможность, стоит на непрочной стезе.

— Конечно, батюшка, — быстро ответил Борис, чтобы предупредить новую вспышку гнева. — Но дозволь им самим найти путь к спасению. Это, как ты наставлял нас недавно, тоже не возбраняется никому.

— Хм… — Иван, поразмыслив, кивнул. Вид Грановитой палаты, к которой они уже приближались, как и всегда, оказал на него умиротворяющее воздействие. Это век назад возведенное трудами Марко Руффо и Антонио Соларио здание до сих пор считалось одним из самых великолепных строений Кремля.

— Эти люди присланы к нам не для войны, но для мира, — продолжил Борис, косясь на царя. — Они — слуги Церкви и не хотят, чтобы чьи-либо воины гибли в сражениях.

— И все же они гибли, когда те же иезуиты пытались насадить на Руси свою веру. — Иван, вскинув руку, поправил корону. — Ладно, я, так и быть, их послушаю, но поступлю так, как порешу.

— Твоя мудрость, как и всегда, не имеет границ, государь, — поклонился Борис.

Уличную охрану во дворец не пустили. Новые стражи бесшумно и деловито окружили царя. Мрачноватый приемный зал походил на пещеру, под его сводами толпились придворные, препираясь, кому где стоять.

— В какой палате они ожидают? — спросил Иван старшего стража.

— В Красной, батюшка, — ответил тот.

— Не велика ли честь? — пробормотал Иван. — Я туда и своих-то пускаю не часто.

— Уважение оказывается не послам, а Папе Римскому, что их направил, — пояснил стражник. — Так порешили князья Василий и Анастасий.

— Шуйские! — полупрезрительно выдохнул царь. — Что-то в них много благоволения к иноземцам.

— Это сделано с ведома митрополита, — осмелился уточнить стражник. — Ведь Папа Римский тоже верит в Христа.

— Хм. — Довод пришелся Ивану по нраву. Он кивнул, поглаживая бороду, и стал глядеть на бояр. Потом встрепенулся: — Где полотенце и таз?

— Их сейчас вынесут, — был ответ. — Как только царевич Федор займет свое место.

Иван оглянулся, ища взглядом сына. Нос его брезгливо наморщился.

— Я не подумал. Так будет правильней. Да.

Всего год назад на подобном приеме царевич опозорил его, помочившись прилюдно в тазик для омовений. Все сделали вид, будто выходка была милой шуткой, но слуги с тех пор держались настороже.

— Не сомневайся, батюшка, мы тебя не подведем. — Стражник стоял за спиной царя, но тому казалось, что голос его снисходит к нему с немыслимой высоты.

Внезапно люди в зале задвигались, давая дорогу наследнику трона, и князь Анастасий Сергеевич Шуйский воспринял это как знак. Придерживая свою высокую шапку, он проскользнул в Красную палату и поклонился томившимся там послам.

— У нас все готово, — сказал князь по-гречески.

Отец Погнер, понимавший греческий, но очень скверно на нем изъяснявшийся, обратился к Ференцу Ракоци.

— Скажите ему, что мы тоже готовы.

Ракоци перевел фразу иезуита на русский, потом — уже от себя — добавил:

— Объясните, как нам держаться. Никто пока еще нас не наставил, и мы несколько смущены. — Он умолк и небрежным движением плеча поправил свой соболий ментик, отчего нагрудное украшение в виде крылатого темного диска шевельнулось и тускло блеснуло. Ментик был слишком теплым для июньского дня, но удивительно шел к доломану из серебристой парчи, расшитой красными и черными нитями.

Анастасий, избавленный от необходимости говорить на чужом языке, облегченно вздохнул.

— Главное — не приближайтесь к царю. Держитесь на расстоянии, говорите почтительно и уходите, как только он вымоет руки. В ноги государю падать не надобно, но приветствовать его надлежит с тем же тщанием, что и польского короля. Вам все понятно?

— Думаю, да. Что еще?

— Ничего, раз уж вы владеете нашей речью. Батюшке ведомы многие языки, но ему нравится, когда иноземцы говорят с ним по-русски. — Анастасий обвел взглядом послов. — Ну, ступайте. Не заставляйте батюшку ждать. Там будет Василий, мой двоюродный брат, он вас представит.

— А почему не вы? — спросил Ракоци с удивлением.

— Так уж выходит, — с неудовольствием сказал Анастасий. — Разве для вас есть какая-то разница?

— Думаю, нет, — сказал Ракоци, игнорируя возмущенное сопение отца Погнера. — Когда все закончится, куда нам идти?

— Обратно сюда. Я выйду чуть позже. Объявить вам государеву волю. — Князь сухо кивнул всем, потом отвернулся и возвратился в зал.

Как только Ракоци изложил суть полученных рекомендаций иезуитам, отец Погнер задохнулся от ярости.

— Кто они, собственно, чтобы указывать нам, как держаться?

— Они — люди, к которым мы посланы, — спокойно сказал Ракоци. — И мы должны с ними столковаться, даже если нам вменят в обязанность ощипывать для них кур. — Он посмотрел на прочих иезуитов. — Вы в России, святые отцы. Тут не вполне безопасно.

Те словно по команде зашевелились, пряча глаза. Взгляда не опустил лишь отец Ковновский, снедаемый жаждой скорее себя проявить. Отцы Таймон и Феликено совсем стушевались, отец Краббе взволнованно отдувался, отцы Бродский, Корнель и Ломза пытались молиться, но дело у них не шло. Их парадные, расшитые золотом пояса и массивные, усыпанные драгоценными камнями распятия выглядели почти жалко на фоне избыточной роскоши, царившей вокруг.

Отец Погнер уже приготовился дать оппоненту отпор, но тут в палату вошли два рослых стражника с татарскими алебардами. Они неприязненно поклонились и указали на дверь.

Стены церемониального зала казались сплошь золотыми. Причиной тому была пышность нарядов стоявших возле них и сидевших на длинных лавках бояр. В глаза бросались меховые высокие шапки, отягощенные крупными самоцветами и жемчугами. Бояр было около сотни, и все они смотрели на худощавого, изможденного старика властного и свирепого вида. Помявшись, маленькая группа послов, сопровождаемая всеобщим молчанием, стала медленно продвигаться к нему.

Поскольку никто из придворных, несмотря на обещание князя, не вызвался отрекомендовать делегацию, Ракоци пришлось взять на себя труд самолично определить, на каком расстоянии остановиться, чтобы не нанести обиды царю. Решив, что дистанция в две вытянутые руки будет достаточной, он опустился на одно колено и снял с головы бархатную черную шляпу.

— Великий государь, князь Иван, господин всея Руси, — разнесся по залу его звучный голос. — Мы явились к тебе по велению Стефана Батория Польского, приветствующего тебя как брата и лелеющего мечту похоронить ваши прежние противоречия, дабы оградить весь христианский мир от нашествия турок.

Иван склонил голову на плечо, внимательно всматриваясь в лицо чужеземца.

— Ты ведь не поляк, — буркнул он наконец.

— Нет, не поляк. Я из Венгрии, как и сам Стефан. Я носил княжеский титул, до тех пор пока вероломные и воинственные соседи не захватили нашу страну. Теперь я лишь граф и удел мой — изгнание, но король Стефан счел меня все же достойным предстать перед самым могущественным из властителей, верующих в Христа. — Все это Ракоци произнес спокойно, отчетливо выговаривая слова, однако губы царя исказила болезненная гримаса.