— Привет, дорогой. Как прошел сегодняшний день?

— Нормально, не беспокойся. Нам на завтра немного задали. Можно, сделав уроки, я схожу к Джейму?

Джейм, сверстник Кэша, Пейтон не нравился. Он вечно разговаривал с Кэшем повелительно, свысока, давая понять приятелю, что умнее и опытнее его. При этом он неизменно держал палец в носу, словно черпал оттуда мысли. Кэш не противился, подчиненное положение ему не претило, оно даже устраивало его.

— Я собралась сводить тебя в Музей естественной истории, — ответила Пейтон. — Там сейчас выставка самоцветов, тебе понравится. — Временем Пейтон располагала. Она уже давно не работала и поступила снова на службу лишь через несколько лет, когда Кэша отдали в интернат.

— Я хочу сходить к Джейму, — возразил Кэш. — У него новая компьютерная игра.

— Эта игра никуда не денется. Лучше сходим в музей, а затем зайдем пообедать в «Таинственную Планету».

— В «Таинственную Планету»? — У Кэша загорелись глаза.

— Конечно. Я знаю, там тебе нравится. К тому же ты уже большой мальчик… — Пейтон подъезжала к нему, чтобы настоять на своем.

Они вышли на улицу и пошли по Риверсайд-драйв. Стояла ранняя осень. Большая часть деревьев все еще зеленела, другие стали менять свой наряд, окрашиваясь в желтые и багряные краски. Когда-то давно посаженные на улице гинкго[36] были усыпаны небольшими плодами, похожими на созревшие сливы. Под одним из деревьев какой-то тучный китаец, орудуя длинной толстой веревкой, пригибал ветви книзу и, срывая плоды, осторожно кидал их на расстеленную подстилку.

— Великое благо, что мы живем в большом городе, — сказала Пейтон, оторвав взгляд от китайца. — Захотели пойти в музей, он под боком. Жизнь в Нью-Йорке прекрасна. А я до замужества жила в захолустье, в небольшом нищенском городке, стиснутом автострадами — никаких развлечений. А посмотрел бы ты на нашу квартиру. Убожество! А снять другую мы не имели возможности. Моя мать работала допоздна, и мне приходилось самой готовить. О ресторане я даже не помышляла.

Кэш слушал ее вполуха, с интересом наблюдая за тем, как мальчишки пинают упавшие с гинкго привлекательные плоды, которые, лопаясь от удара, испускали зловонный запах. Наконец от увлекательного занятия не удержался и он.

— Кэш, — одернула его Пейтон, — ты выпачкаешь ботинки. — Конечно, было бы лучше рассказать сыну о гинкго, древнейшем дереве на земле, произраставшем еще во времена динозавров, но она знала заранее, что Кэш раздраженно проговорит: «Открыла Америку». Он еще более раздражался, если с ним разговаривали слащаво, что роняло его достоинство, и все же Пейтон, хотя и контролировала себя, нередко сбивалась на этот приторный тон — от избытка чувств, находила она тому оправдание.

— Зачем же ты взяла меня на прогулку? — недовольно пробурчал Кэш. — Нельзя немного развлечься. Лучше бы я пошел к Джейму.

Однако Кэш не часто капризничал. Он был учтивым, послушным, он прилежно учился, учителя его не бранили. И все же приходилось ему уступать. Кэш захотел большую собаку, и она купила ее, несмотря на протесты Барри, который, воспользовавшись подходящим моментом, разразился длинной тирадой, раздраженно упомянув, что в доме и так свора собак, которые вечно болтаются под ногами, затем сослался на аллергию, а под конец решительно заявил, что к собаке даже не прикоснется, и выгуливать псину придется или самому Кэшу, или не в меру уступчивой и сострадательной Пейтон.

Она была готова на все. Если первые годы Пейтон относилась к родившемуся ребенку бесчувственно, равнодушно, то теперь, воспылав любовью к нему, она была готова, уподобившись кенгуру, носить его в животе, чтобы иметь всегда при себе.

Пейтон окинула сына взглядом. Он вытянулся, подрос. Болезненный цвет лица уступил место здоровому, пухлые прежде щеки разгладились, а волосы почернели и стали, как у нее, такими же шелковистыми. Изменилось и выражение глаз: взгляд стал умным, осмысленным. Красивый мальчик, только одет неряшливо.

— Почему ты не носишь новый костюм? — спросила она. — Взгляни на себя: куртка обтерлась, а брюки волочатся по земле, на них уже бахрома.

Сделав замечание сыну, Пейтон поняла, что допустила ошибку. И впрямь, Кэш надулся, а затем буркнул:

— Лучше посмотри на себя. Во что ты сама одета? На тебя пялятся все мужчины.

На ней были капроновые чулки, короткая юбка и блузка с глубоким вырезом и кружевными гофрированными манжетками — ничего неприличного. И все же Пейтон оторопела. В голосе Кэша прозвучало пренебрежение. Неужели у него склонность к гомосексуализму?

— Ты случайно не голубой? — спросила она шутливо.

— Нет, мне нравятся девочки. И мальчики тоже — они серьезные, рассудительные.

— А когда ты станешь большим, кого возьмешь в жены?

— Девочку.

— Разумно, — сказала Пейтон. — Геям живется трудно, особенно здесь, в Нью-Йорке. Их недолюбливают. И есть, пожалуй, за что. Геи в годах приударяют за юношами, не дают им проходу. Это так же нелепо, как и страсть увядающей женщины к молодому мужчине. Любовь хороша меж равными. Тебе папа о сексе рассказывал что-нибудь?

— Нет, — пробормотал Кэш. — Ты что-то рассказывала.

— И что же?

— Не помню.

— Тогда придется просветить тебя еще раз. Так вот, у каждого мужчины есть пенис, а у каждой женщины есть влагалище. Если пенис поместить во влагалище, то из него брызнут сперматозоиды, а если хотя бы один из них оплодотворит яйцеклетку, то женщина забеременеет и родит. — Пейтон никогда не могла понять, почему детям не рассказывают о сексе, полагаясь на то, что со временем они сами дойдут до сути полового сношения. Зачем держать подростков в неведении? Это лишь приведет к нездоровому интересу. В конце концов, совокупляются и животные, а бродячие собаки — даже на виду у прохожих, в том числе и детей.

Однако Кэш отнесся к рассказу матери без должного интереса.

Пейтон вздохнула.

— Что нового в школе? — спросила она.

— Ничего, — буркнул Кэш.

— Ты узнал что-нибудь интересное?

— Интересного ничего, — Кэш снова ответил немногословно.

Пейтон опять вздохнула. Существовал один-единственный способ что-нибудь вытянуть из него: заставить его оправдываться.

— А почему ты плохо написал сочинение? — поинтересовалась она. — У тебя фантазии не хватило?

— Почему плохо? Мне поставили девяносто. — Кэш оживился, пнул гинкго и с интересом проговорил: — Дедушка с бабушкой приглашали меня на уик-энд. Можно я к ним поеду?

— Посмотрим.

— Но они меня приглашали. Почему бы мне не поехать?

— Посмотрим на твое поведение. Лучше скажи, если я организую на Рождество увеселительную поездку, ты поедешь со мной?

— А папа поедет?

— Если не будет занят.

— Без папы я не поеду.

— У него в рождественские каникулы обычно много работы.

— Ма, я совсем забыл, Джейм пригласил меня поехать в рождественские каникулы вместе с ним на Бермуды. Он едет туда с родителями. Ты отпустишь меня?

— Пока не знаю, там видно будет. До Рождества еще Далеко. Мы до сих пор еще не решили, как провести День благодарения. — Пейтон с сожалением понимала, что Кэшу с ней скучно, но только она не знала, как добиться его внимания. Была бы у нее дочка, у них бы нашлись общие интересы. Ключей к сыну не подобрать.

В музее было полно детей. Одни пришли сюда группами после школы, другие — с родителями, третьи — с нянями-индианками. Выставка самоцветов Кэша не впечатлила, и он отправился к диораме взглянуть на флору и фауну африканской степи. Но, видно, охота гепарда на антилопу у него тоже не вызвала интереса, да и побывать в Африке желания не возникло.

— Жалкое зрелище, — сказал Кэш. — Ту же сцену гораздо лучше и интересней воспроизвести в виртуальной реальности. — Он потянул Пейтон за руку. — Ма, пойдем в «Таинственную Планету». Я хочу есть.

В ресторане она заказала картофель фри и бургеры с острым томатным соусом. Себе взяла и спиртное — двойную порцию водки со льдом. Однако расслабиться водка не помогла. Когда Пейтон расправилась со спиртным, ей показалось, что затылок ее раскололи, как шоколадное яйцо, наполненной помадкой. К тому же, вопреки реплике Кэша, на нее никто не таращился. Она словно не существовала, даже для сына.