Джастин вздохнул и выругался вслух, увидев распростертого на дорожке Эвана Хармона с дырой в затылке, из которой еще сочилась кровь.

С трудом он повернул голову, но вокруг уже никого не было. Однако на сырой земле рядом с дорожкой остались следы. Отпечатки мужских ботинок. Глубоко вдавившиеся в сырую землю с обломками прутиков.

Хозяин этой обуви — человек явно не маленького роста. Кто-то очень массивный и высокий.

Джастин закрыл глаза, но, почувствовав головокружение, тут же открыл снова. Потом, борясь с накатывающей тошнотой и болью, взвалил на себя тело Эвана Хармона и потащил к машине. Там он положил его на заднее сиденье и повез в Ист-Энд-Харбор.

Утром в день похорон Эвана Хармона окружной прокурор Ларри Силвербуш подал в отставку. Он публично принес извинения Дэвиду Келли, а оба таблоида разместили на первой странице фотографию, где Келли и Силвербуш пожимают руки у ворот риверхедской тюрьмы.

Линкольн Бердон на похоронах не присутствовал. Накануне специальный агент Зак Флетчер явился вызвать его для официального допроса. Флетчеру сказали, что Бердон покинул Штаты. Из регистрационного журнала в аэропорту Титерборо, Нью-Джерси, агенты выяснили, что личный «Челленджер» Бердона вылетел в Лондон. Однако в Хитроу самолет так и не приземлился, поэтому к моменту похорон его местонахождение оставалось неизвестным.

Г. Р. Хармон появился на церемонии прощания. Местная полиция и ФБР в сотрудничестве с окружным прокурором Нью-Йорка пыталась определить, достаточно ли у них доказательств против Хармона. Предварительные обсуждения показали, что недостаточно.

Проводить Эвана в последний путь пришли немногие. В толпе было больше папарацци, чем скорбящих родственников и друзей. Из «Восхождения» не явился никто. Равно как из «Рокуорт и Уильямс».

Г. Р. сидел рядом с Абигайль Хармон. На ней было короткое черное летнее платье — по случаю жары без чулок. Джастин, сидевший через проход от Г. Р. с Эбби, отметил про себя, что вдове Хармон темное всегда было к лицу.

Когда служба закончилась, Джастин шагнул в проход вслед за Эбби. Хармон-старший прошел мимо, не повернув головы, не удостоив его даже взглядом. Джастин тронул Эбби за локоть, она едва заметно улыбнулась и замедлила шаг. Поравнявшись с ней, Джастин спросил вполголоса:

— Когда ты узнала?

Она не произнесла ни слова, пока не оказалась на улице, и только тогда ответила:

— Накануне того дня, когда я тебе звонила.

— Значит, не с самого начала?

Эбби отрицательно мотнула головой.

— Нет. Я ничего не знала. Мне сообщили Линкольн и Г. Р. Пришли ко мне и сказали, что Эван жив. Когда я увидела его… когда я увидела тело в нашей спальне, я подумала… в общем, я ни о чем не знала, пока мне не сообщили.

— И как ты поступила?

— Как всегда поступают люди вроде меня? Я ведь говорила.

— Заключила сделку?

— Пошла путем наименьшего сопротивления, — ответила Эбби Хармон.

Наклонившись, она поцеловала Джастина в щеку, сказала: «Прощай, Джей!» — и скрылась в лимузине свекра.

Днем Джастин полетел в Провиденс. Встретился с родителями, рассказал им все, что подходило, по его мнению, для их ушей. Показалось, что они смотрят на него другими глазами, не так, как последние лет десять. То ли чуть более уважительно, то ли просто мягче, но то, как они разговаривали и слушали, Джастина очень тронуло. Целуя их на прощание (наверное, впервые за все тридцать пять лет ему довелось поцеловать отца), он пообещал, что обязательно приедет повидаться. Джастин знал, что сдержит слово. И от этого делалось тепло на душе.

После родителей Джастин навестил Викторию Ла Салль. Кроме нее в доме были и другие люди, незнакомые. Представить им Джастина никто не потрудился. Виктория, извинившись перед гостями, отвела Джастина в кабинет и закрыла за собой дверь. Скрестив руки на груди, она ждала, что Джастин сам начнет разговор. Он начал.

— Твой муж был очень хорошим человеком.

Джастин рассказал все, что удалось узнать, опуская тошнотворные подробности, стараясь говорить только о ее муже и его роли во всей этой истории. Объяснил, что Рональд погиб не по своей вине. Он пытался исполнить свой долг. Поступить по совести.

Вики молча слушала.

— Ненавижу его! Дурак несчастный, будь он проклят на веки вечные! — воскликнула она, когда Джастин закончил, и расплакалась.

Джастин не двинулся с места. Подождал, пока слезы утихнут сами. Вики вытерла их рукавом.

— Кто убил Эвана Хармона? — спросила она, успокоившись.

Джастин сказал, что не знает.

Виктория кивнула и ушла обратно в гостиную. Благодарности Джастин не удостоился. Хозяйка дома молча удалилась.

Он покинул дом в одиночестве.

Джастин сказал Виктории, что не знает, кто убил Эвана Хармона. Это не значит, что он сказал правду.

Эвана убил тот, для кого убийство было работой. Кому поручили это убийство. Эван перешел дорогу опасным людям, а потом, испугавшись возмездия, кинулся спасать свою шкуру. Но человек, от которого он пытался спастись, умел искать. Он следил за Джастином, и тот привел его к Хармону, сам того не зная. Он мог бы одновременно с Эваном убить и Джастина. Наверное, это входило в поручение. Однако не убил. Поэтому Джастин знал, кто нажал спусковой крючок там, на подъездной дорожке.

Джастин когда-то сказал Реджи, что не стал бы причислять Бруно к друзьям. А куда причислить, пока не знает.

Через два дня после того, как Джастин покинул дом Вики и Провиденс, ему был с посыльным доставлен конверт. Внутри обнаружился ключ и нарисованная от руки карта. И записка: «Тебе надо отдохнуть. Тетина вилла ждет. За мной должок».

Без подписи.

Да в ней и не было необходимости.

Еще через три дня Джастин Уэствуд и Реджина Боккенхойзер отдыхали на острове Фавиньяна.

Вилла оказалась сравнительно небольшой, однако очень милой и уютной. Толстые стены из древнего травертина, каменные полы. Даже в почти сорокаградусную жару внутри веяло освежающей прохладой. Дом состоял из двух спален, гостиной и маленькой кухни. Под ними располагался темный и еще более прохладный подвал, попасть в который можно было исключительно снаружи. Верхний этаж, оформленный в бежевых и коричневых тонах, отличался простотой и непритязательностью. Нижний, наоборот, пестрел яркими узорами и поражал обилием драпировок. Было в доме и еще кое-что, поначалу показавшееся Джастину и Реджине странным, но потом они поняли, что всему виной специфический род занятий племянника владелицы. В маленькой спальне вся стена была увешана старинным оружием: пистолями, кинжалами и шпагами. Джастин, не сдержав профессионального любопытства, проверил несколько пистолей. Они оказались заряженными, хотя вопрос, будут стрелять или нет, оставался открытым. Реджина сказала, что пистолеты ее не занимают. Ей куда интереснее, как на этот счет у самого Джастина, и когда он заверил ее, что пороха в пороховницах достаточно, они завалились в постель.

Любовью Джастин и Реджина занимались каждый день, уже в течение недели; днем — внизу, ночью — наверху, в спальне. Занимались любовью, а в перерывах разговаривали обо всем на свете. Пили ледяное пиво и сицилийское красное вино, ели свежего тунца и пасту с тунцовой икрой. На третью ночь, после бутылки охлажденного розового, они занялись любовью в огороженном со всех сторон патио. Они были полностью скрыты от посторонних глаз. Дом отстоял от дороги на добрых семьдесят пять футов, примостившись на вершине утеса. От обрыва патио отделяла стена высотой примерно по пояс. Далеко внизу, футах в трехстах, плескались лазурные волны.

Был вечер, и Джастин с Реджиной, уже успевшие как следует загореть, отдыхали в патио. Реджи читала роман Дина Кунца о человеке, у которого похитили жену. Джастин пристроился рядом, нежась на закатном солнце, думал о рыбе, предполагавшейся на ужин, и легонько поглаживал обнаженную ногу Реджи. Внезапно та отложила книгу.