Судя по комфортабельности и цивилизованному обустройству двухэтажной бревенчатой хижины отшельника, супруги в разводе сохранили добросердечные отношения и общность денежных интересов…

— … Деньги, экономика, политика, искусство суть инструменты, интересующие человека разумного, доктор Немирски. Для пытливого человека что угодно во Вселенной может стать любопытным инструментом, средством подобающей реализации, методом обеспечения его замыслов.

На тому подобной аксиоматике, мой верный слушатель, я настаиваю. Ибо на инструментальной деятельности основывается человеческая цивилизация как олицетворения и совершенствования бесконечного сознания разумной души.

Разум людской гораздо выше сущеглупых птиц в облаках парит в благих космических эмпиреях, не придавая особого значения гравитации филогенетических инстинктов, тянущих его опуститься на грешную землю.

Признаю: познавательный потенциал бессознательной инстинктивной, животной деятельности таки существует. Вместе с тем, ему не дано миновать эволюционных пределов, ограничивающих неразумных существ в их воздействии на естественную среду обитания.

Преступая Творцом или эволюцией очерченные границы, неразумные биологические виды эмпирически уничтожают себя самих исчерпанием близлежащих природных ресурсов в своей лимитированной, узкой, тесной экологической нише.

В то же время человек разумный не испытывает инстинктивных ограничений, способных исчерпать его бытие. Социальная организация человеческих сообществ ему позволяет в значительной мере игнорировать животные инстинкты.

Вот мне, на ледовитом Груманте нет нужды заботиться инстинктивно и ежечасно о хлебе насущном. В противоположность неразумной скотине, существующей единственно на подножном корме, если таковой ей удастся отыскать вне ледников.

Не хлебом единым жив человек, но всяким глаголом-логосом, исходящим из уст Божьих. Не мир сие слово нам принесло, но меч духовный, некогда прозвучало случайное откровение, редчайшее боговдохновенное озарение в одном из рукописных благовествований первобытного христианства.

В меру наивности и святой простоты примитивного евангелиста оный тезис нам разъясняет, доктор Немирски, почему Творец, создавая нас по собственном идеальному образу из матрицы подходящего биологического животного материала, ограничил плоть нашу, инструментально возвеличив разумные бессмертные души любимых чад своих.

Плоть, инстинкты наши слабы, дух разума силен. Он превыше миролюбивого животного начала в нас.

В противоречие с человеком духовным, животные, не наделенные Создателем божественной искрой бессмертного разума, не ведают о преднамеренной сознательной агрессии и войнах во славу идеальных, надмирных, нематериальных ценностей.

Согласитесь, коллега Немирски, трудно квалифицировать звериную инстинктивную борьбу за простейшее существование: поиски пропитания, партнера для случки, берлоги для ухода за новорожденными детенышами — в терминах и софизмах вооруженного противоборства малых и больших социально организованных человеческих сообществ.

Между тем, долгими тысячелетиями в человеческих мирах и умах незаслуженно распространено гнусненькое пацифистическое заблуждение, словно бы война есть нечто эдакое животное, зверское. Возможно, потому, что громче всех кричит "держи вора!" сам жулик. Ведь квинтэссенция посконного пацифизма состоит в очеловеченной благообразной мотивации звериного скотского инстинкта самосохранения у людей, ничего не имеющих за душой кроме жуткого стремления пить, жрать, совокупляться в мире и в покое. И возопили они: не мешайте нам быть мирными скотами!

Блажен муж, иже скотину милует. Потому без гнева и пристрастия я могу милосердно анализировать антивоенные сумерки разума как бесплодную попытку очеловечить животные отношения, антропоморфировать биологические сущности, приписав им применение осознанного насилия, свойственного разумным существам. Очевидная гуманистическая аберрация по аналогии в принципе антропоморфирует, одушевляет, обожествляет эдак что ни попадя в тварном человеческом измерении…

Будучи принципиальным противником войны, Глеб Немирски не обижался на резкую критику Олом Деснецом гуманитарного генезиса обывательских антивоенных настроений. Являясь оружейником-исследователем, он и помыслить не мог умственно приравнять себя к инстинктивным иррациональным пацифистам. Он даже неподдельно оскорбился бы, как если бы кто-то записал его в партийные ряды и колонны гуманитариев, сознательно или бессознательно проповедующих примитивный пацифизм.

Гуманизирующим миролюбием, религиозно полагающим смертным грехом узаконенное убийство, Немирски брезговал. До конца осознанную необходимость свободы пропорционально организованного насилия признавал как абсолют.

Вместе с тем он относился снисходительно скептически к афоризму стародавнего теоретика-поджигателя мировой революционной войны о насилии как о повивальной бабке социально-политической истории. У этакой грубой невежественной акушерки плод всегда выходит мертворожденным либо до времени умирает в социальном младенчестве.

Одновременно Немирски также отрицал уместность применения необузданного государственного терроризма в качестве метода насильственного убеждения несогласных.

Наряду с признанием строго дозированного насилия приемлемым фактором социальных отношений Глеб Немирски находил бесконтрольную вооруженную борьбу государств и народов опасным и чрезвычайным методом достижения политических целей. Рациональный убедительный довод, каким предвечно является оружие, в руках агрессивных политиков слишком часто становится многоцелевым инструментом повседневного широкого употребления.

В то же время оружие, по убеждению Глеба Немирски, должно быть средством последней надежды на справедливое отмщения и возмездие, позволяющим обороняющейся стороне сдерживать потенциальных агрессоров.

Более того, сильная несокрушимая самооборона не должна соблазнять воинственных правителей и организации вооруженных наций превентивно начинать войны. Поскольку очень часто в практике международных отношений они исходят из ничего не имеющего с военным искусством малограмотного софизма, будто лучшая оборона есть наступление.

В последние годы Немирски все чаще беспокоила мысль о возрастающей опасности нарушения сложившегося в доступной Эйкумене стратегического баланса оборонительных и наступательных вооружений. Слишком трудным в настоящее время становится преодоление планетарной противодесантной обороны. Имея сверзащищенные крепкие тылы, рано или поздно кому-то из штатских военачальников-главнокомандующих придет в горячую голову внезапно попробовать на излом чью-то глобальную оборону, кажущуюся не столь продвинутой.

Межпространственных секторов военно-политической напряженности в Эйкумене предостаточно. Между тем космогонического оружия воздаяния, дающего возможность обрушить на агрессора неотразимый ответный удар, как не было, так и нет.

При ответных мерах возмездия количество понесенных глобальных военных потерь и число пострадавших среди гражданского населения отдельных планет Немирски не волновало. Потенциально превосходящие меры пресечения, стратегически направленные против разрастания серийных военных конфликтов и возникновения неконтролируемой цепной реакции неограниченной экуменической войны, оправдывали, на его взгляд, любые человеческие жертвы. Потому как в своих расчетах он исходил из того, что в интергалактической политике единицей измерения должна быть всецело экуменическая раса человека разумного…

— … Вот, доктор Немирски, надеюсь вы меня не осудите за небольшую горячность. Особенно, когда мне по-хамски суют под нос: человек, мол, мера всех вещей. В таком случае мне всегда хочется спросить: какой-такой человек, глупый он или умный, сколько их, тех и других?

При ответе на этот вопрос умный человек, само собой, озадачится, тогда как глупец скоренько начнет считать слезинки ребенка, ангелов на кончике иглы, зеленых чертей при белой горячке. В конце бессмысленных подсчетов глупцы, естественно, забывают о своих скоропортящихся моральных кодексах и начинают облыжно выводить причины насилия, вооруженной борьбы из животных инстинктов, а истоки войны искать в потребительских, экономических обоснованиях разбоя и грабежа.