— Этот рыцарь, ты говоришь, спутник барона Росни? — спросила Маргарита с рассеянным видом.
— Его брат по оружию, — отвечал паж.
— Он получит залог из наших рук, — сказала королева после минутного молчания.
— Этим он будет еще драгоценнее моему господину, — сказал паж, — удостоенный внимания такой прекрасной королевы, мой господин может быть уверен в успехе на арене.
— Клянусь честью, ты рано научился своему ремеслу, мой красавец, — сказала, улыбаясь, Ториньи.
— Пусть твой господин ждет нас в комнате под этой галереей, — ответила Маргарита пажу. — Ториньи и ла Ребур, вы будете нас сопровождать.
Паж поднялся и вышел.
— Одно слово, ваше величество, — сказала, подходя, Эклермонда.
— Извините, мадемуазель, — прервала ее высокомерно Маргарита, — мы намереваемся идти.
С этими словами она вышла из галереи в сопровождении своих спутниц.
Осмотрев весь балкон, наполненный красавицами, и послав пажа к Маргарите, Генрих Наваррский пришпорил лошадь и поскакал к павильону Кричтона, перед которым на алебарде, глубоко воткнутой в землю, висел щит шотландца.
Схватив копье из рук своего оруженосца, король ударил им в щит с такой силой, что щит и алебарда повалились на землю.
Лошадь, испуганная звоном упавшего оружия, начала брыкаться и становиться на дыбы.
— Черт возьми! — пробормотал Генрих, вонзая шпоры в бока животного. — Она дрожит при звуке оружия, как жеребенок перед кнутом. Я подозреваю, что этот араб не принесет мне большой пользы на турнире. Должно быть, мой старый советник Росни с умыслом заставил меня бросить мою старую лошадь, которую не испугал бы и выстрел из пушки, и взять этого бешеного араба только потому, что он красивей. Он думает, что неудача заставит меня в будущем больше слушаться его мудрых советов. Ну да еще увидим, удастся ли его блестящая идея. Во всяком случае, я не хочу доставлять ему удовольствия радоваться при виде моих затруднений. Я преодолевал и не такие препятствия, — что там преодолевал! — даже обращал их иногда в свою пользу! Безопасное предприятие не имеет никакой цены. "Innia virtuti nulla est via" всегда было моим девизом.
Ну же! Смотри! Ты несешь Цезаря и его счастье! Поедем, взглянем на залог нашей дамы, — прибавил он, направляясь к галерее.
— Ее величество даст вам залог лично, — сказал паж, выходя навстречу Бурбону.
— Вот и отлично! — вскричал король. — Этого-то я и хотел.
С этими словами он спрыгнул на землю и, бросив поводья оруженосцу, вошел в галерею.
— Сюда, рыцарь, — сказал ему встретивший его у входа придворный. — Ее величество даст вам аудиенцию в этой комнате.
Портьера, закрывавшая вход, была отдернута, и Генрих увидел себя лицом к лицу со своей женой.
Генрих Бурбон не имел привычки смущаться в присутствии дам, но на этот раз его положение было так странно, что он слегка был смущен и поэтому не без удовольствия заметил, что королева была не одна. Но Маргарита, не подозревая даже, кто стоит перед ней, не имела причин избегать разговора наедине и поэтому тотчас же выслала своих обеих спутниц.
Ла Редер немного отстала от своей подруги и, проходя мимо короля, как бы нечаянно выронила платок. Генрих поспешил его поднять и, возвращая его хозяйке, успел украдкой пожать ручку красавицы, которая отнюдь не случайно ответила на это пожатие.
— Ventre saint gris! — прошептал король. — Это очаровательная дама, которую я видел на улице Пеликана.
"Держу пари, что это Генрих Наваррский, — подумала ла Ребур, бросая из-под опущенных ресниц взгляд на величественную фигуру Бурбона. — Если это так, то нет никакой опасности оставить его наедине с королевой. С этой стороны мне нечего опасаться соперничества. Короли не часто бывают влюблены в своих жен, и супружеская верность не входит в число достоинств Генриха".
И без того смущенный мыслью о разговоре наедине с женой, король еще более смутился, когда увидел, что его проделка не осталась незамеченной. Впрочем, его опасения были напрасны. Маргарита не чувствовала ревности, хотя и сочла своим долгом слегка ее продемонстрировать, так как это входило в ее планы.
— Платок нашей фрейлины, — сказала она, — кажется, имеет в глазах ваших более цены, чем какой бы то ни было залог, который мы можем вам дать, будь это даже локон наших волос.
— Вы ошибаетесь, ваше величество, — отвечал Генрих, изменяя голос, тем страстным тоном, который он так хорошо умел принимать. — Простой перл прекрасен в моих глазах, но кто же не предпочтет ему "перл перлов". Маргарита, ваше имя хранится в моем сердце так же, как и на моем щите. Не лишайте меня залога. Уступите мне это сокровище, и вы обеспечите мне победу.
— Если он должен обеспечить вам победу, он ваш, — сказала с живостью Маргарита.
— А! Я вижу, вы хотите отомстить шевалье Кричтону за какое-нибудь оскорбление?
— За самое большое, за какое только может мстить женщина, — отвечала Маргарита. — Я не скрою от вас, что я хочу мстить ему за измену.
"Итак, — подумал Генрих, — мне предназначено узнать о моем бесчестии из уст той, которой я не могу не верить".
— Я тоже, — продолжал он громко, — должен отомстить этому шотландцу. Вы не смогли бы найти лучшего способа ответить на ваши обиды. Он меня оскорбил так же глубоко, как и вас.
— Это невозможно!
— Многие на моем месте сочли бы мою обиду за самую большую, какая только может быть. Но я не стану спорить с вами. Вы, без всякого сомнения, лучший судья в том, кто из нас глубже оскорблен.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — сказала Маргарита. — Я оскорблена изменой любовника, вы — неверностью жены.
— Да, именно, — отвечал Генрих.
— Так смойте пятно с вашего имени кровью изменника! — вскричала королева. — Что же касается неверной жены, то если смерть любовника не послужит вашему возмездию, я клянусь, что ее проступок не останется безнаказанным, если она принадлежит ко двору Франции или Наварры.
— Измена неверной жены не останется безнаказанной, — отвечал Генрих, — но, к счастью для нее, мой план мести отличается от предложенного вашим величеством.
— Вы, значит, ее любите, несмотря на ее проступок? — спросила Маргарита.
— Нет, — печально отвечал Генрих, — но я ее любил и в память об этой прежней любви я ее пощажу.
— Ваша жена счастлива, что обладает таким терпеливым мужем, — сказала с усмешкой Маргарита.
— Да, ваше величество, она счастливее, чем заслуживает, я должен в этом сознаться, — отвечал Генрих.
— Вы, может быть, раскаетесь в этой слабости, когда будет уже поздно, — заметила Маргарита. — Я не понимаю, как можно простить подобное оскорбление.
— Эти слова были бы вашим приговором, если бы были произнесены в присутствии короля, вашего супруга.
— Не говорите о Генрихе, он сам уже давно отверг мою любовь. Он не может жаловаться. Я могла бы его любить, но…
— Но что, Маргарита?
— Ничего!.. Я хочу говорить теперь не о нем, а о вас. "Вот две личности, очень близкие одна другой", — подумал король.
— Слушайте! — вскричала Маргарита, хватая руку Генриха своей пылающей рукой. — Ваша жена вас оскорбила, вы ее не любите?
— Я уже сказал вам о состоянии моего сердца, ваше величество. Не раскрывайте кровавой раны.
— Я раскрываю ее для того, чтобы вылечить. Слушайте меня. Если исход этой борьбы будет роковым для… шевалье Кричтона, моя любовь будет вашей наградой.
"Ventre-saint-gris! — подумал Генрих. — Вот оригинальное возмездие за мою обиду!"
— Что вы скажете на это? — спросила с нетерпением королева.
— Неужели вы можете сомневаться в моем ответе, Маргарита? Я принимаю ваше предложение. Но что будет служить мне ручательством вашей искренности?
— Мое слово, слово оскорбленной и мстительной женщины, слово королевы.
— Когда оскорбление будет отмщено, королева забудет то, что обещала женщина.
— Женщина никогда не забудет, что она королева, — отвечала гордо Маргарита. — Когда мы приказали барону Вито убить развратного дю-Гюа, когда мы сделали ему такое же предложение, как делаем вам теперь, он не колебался. Но он нас любил долгое время.
